VIII СВЯТОЙ ПОЛИКАРП, ЕПИСКОП СМИРНСКИЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

VIII СВЯТОЙ ПОЛИКАРП, ЕПИСКОП СМИРНСКИЙ

Недалеко от Ефеса, в той же Асийской провинции образовалась и окрепла Смирнская церковь. О ней не слышно во времена апостолов Петра и Павла. «Мы еще не знали Бога», — пишет святой Поликарп Смирнский о времени проповеди апостола Павла. Но начиная с последних годов I в., когда был написан Апокалипсис, она уже становится рядом с Ефесской Церковью, вместе с ней духовно процветая и возглавляя церковную жизнь Малой Азии. Живя в Ефесе, апостол Иоанн Богослов вместе с другими апостолами (свидетельство святого Иринея, Тертуллиана, Иеронима) в ближайшем соседнем крупном городе Смирне поставил епископом своего выдающегося ученика святого Поликарпа[136].

Устами того же апостола Господь предрек об участи Смирны, что она обогатится мучениками. «Не бойся того, что тебе надобно будет претерпеть, — пишет Тайнозритель в Смирну. — Вот, диавол будет ввергать некоторых из вас в темницу, чтобы искусить вас… Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни» (Откр. 2, 10).

Смирнская Церковь в середине II в. прославилась своими мучениками и особенно мученичеством своего славного епископа святого Поликарпа. Хотя и при жизни апостола Иоанна Смирнская Церковь «терпела скорбь и нищету» (это было время Домициана), но была все же, по словам Апокалипсиса, «богата». Чем она была богата, рассказывает лет двадцать спустя святой Игнатий Богоносец, преемник апостола Иоанна, свидетельствуя об укреплении и углублении христианской жизни Малой Азии (106–115 гг.). Ефесяне и смирняне у него постоянно поминаются наряду друг с другом. «Да почтит их Господь Иисус Христос, на Которого они надеются плотиго, душою, верою, любовию, единомыслием», — пишет он в Послании к Филадельфийцам о ефесянах и смирнянах. Обе эти Церкви особенно ему близки, а в Смирне особенно им был любим святой епископ Поликарп.

Он пишет ефесянам из Смирны: «Пишу вам, благодаря Бога и любя Поликарпа, как и вас». Ефесских христиан (учеников апостола Иоанна) и Смирнского епископа Поликарпа любил и ценил святой Игнатий. Как и Ефесскую Церковь, святой Игнатий приветствует Смирнскую Церковь посланием, полным любви и похвалы. Он обращается к ней, как «облагодетельствованной» всяким «дарованием», «не лишенной ни единого дара», «исполненной веры и любви» (см. 1-ю часть).

Но как ни богата была Смирнская Церковь всяким дарованием духовным, все же она, видимо, сильно уступала в искренности духа Церкви Ефесской.

В Послании святого Игнатия к смирнянам чувствуется большое опасение, как бы они не потерпели вред от действовавших в Смирне «зверей в человеческом образе», вредных лжеучителей. Имен их, как неверных, святому Игнатию «не рассудилось написать» (это были докеты — один из видов нарождающегося гностицизма). Удар еретиков был направлен на самые источники жизни, которую так бережно насаждал и углублял апостол Иоанн в Малой Азии.

Мы узнаем от святого Игнатия, что они удаляются от Евхаристии и молитвы, так как не признают, что Евхаристия есть Плоть Спасителя нашего Иисуса Христа, которая пострадала за наши грехи, но которую Отец воскресил по Своей благодати. Они учили, что Спаситель пострадал «призрачно», «не исповедуют Его носящим плоть»; они отрицали действительность Христова воплощения, всю Его жизнь во плоти, страдания и Воскресение. Святой Игнатий ярко показывает, какою мертвечиной пахнет от этих «бесплотных» христиан. Превращая в видимость, в призрак, обесценивая земную жизнь и дела Спасителя во плоти, эти еретики не способны были ценить, любить и освящать и человеческих дел во плоти. У ефесян, истинных христиан, наоборот, по словам святого Игнатия, «духовно» было и то, что они делали «по плоти».

Нс таков был плод еретических умствований. «Посмотрите, — пишет в Смирну святой Игнатий, — на тех, которые иначе учат о пришедшей к нам благодати Иисуса Христа, — как они противны воле Божией! У них нет попечения о любви, ни о вдовице, ни о сироте, ни о притесняемом, ни об узнике, ни об освобождении от уз, ни об алчущем, ни о жаждущем», и по учению и по жизни призрачно все их христианство. «Сами они призраки», — говорит о них святой Игнатий. Еретики, отрываясь от источника вечной жизни — смерти и Воскресения Спасителя, «умирают в своих прениях и умствованиях».

Святой Игнатий противопоставляет им «учение пророков и особенно Евангелие, в котором нам открыты страдания Христа и совершенно ясно Его Воскресение». Поэтому проповедники, самовидцы и свидетели Евангельских событий — апостолы «смерть презирали и явились выше смерти».

Страдания и Воскресение Спасителя вдохновляли и даровали силу и жизненный смысл подвигу самого святого Игнатия. Он писал: «Чтобы участвовать в Его страданиях (в которых, — как он говорит в другом месте, — наше воскресение. — С. М.), я терплю все это, и Он укрепляет меня, потому что соделался человеком совершенным». Земная жизнь, подвиги, страдания маленькие и большие — не призрак, они не бесплодны, ибо их плод — соединение со Христом и Богом — вечная жизнь. К этому же призывает святой Игнатий смирнян. Вот начало борьбы за чистоту и полноту апостольского предания в Церкви, за Православие.

Святой Игнатий всячески остерегает смирнян от еретиков, не только внутренне, через убеждение, но и внешне учит ограждаться от них, как от великой опасности для Христова дела.

«Надобно удаляться таких людей, — пишет он в Смирну, — и ни наедине, ни в собрании не говорить о них». Более того: «…не дай Бог вспоминать их, пока не раскаются они и не признают страдания Христа, которое есть наше воскресение… Нс только нс должно принимать (их) к себе, но, если возможно, и не встречаться с ними, а только молиться за них, — не раскаются ли они как-нибудь».

Святой Игнатий, полный любви и ревности, берег смирнян от лжеучений как от заразительной, прилипчивой болезни. Ефесяне, как более опытные в христианской жизни, выросшие под руководством апостольским, сами ограждались и прогоняли всяких лжеучителей. В Смирне же лжеучения находили некоторую почву. Святой Игнатий учит вырывать их с корнем, ибо самые мысли еретиков имеют свойство подавлять и ослаблять любовь, жизнь христианскую.

Лучшее предохранение от всяких заблуждений для всех Церквей и особенно для Смирнской, которая имела святого Поликарпа, святой Игнатий видел в единении вокруг своего епископа. «Бегайте разделения, как начала зол… Внимайте же епископу, дабы и Бог внимал вам. Я жертва за тех, которые повинуются епископу, пресвитерам и диаконам. И пусть участь моя будет одинакова с ними. Вместе подвизайтесь, вместе совершайте путь свой, вместе терпите, вместе успокаивайтесь, вместе вставайте, как Божии домостроители и домочадцы и слуги».

Всей силой своей любви и авторитета святой Игнатий укреплял в Смирне значение и влияние святого Поликарпа. В пророческом духе он предвидел, как послужит Церкви этот возлюбленный ему епископ. Смирнская Церковь во главе со святым Поликарпом вместе с Ефесской Церковью были во II в. оплотом христианства.

По дороге в Рим святой Игнатий сам побывал в Смирне. Здесь его окружила любовь Поликарпа и прибывших сюда ефесян. Его «успокоили» во всем. Окруженный любовью Малоазийских Церквей, он почувствовал себя не одиноким в своем подвиге.

«Приветствую вас из Смирны вместе с находившимися при мне Церквами Божиими, которые утешили меня во всем, телесно и духовно», — писал он. Смирняне окружили любовью не только самого Игнатия, «возлюбив его узы», но и успокоили его двух диаконов Филона и Агафонада, которые вскоре за тем догоняли святого Игнатия, чтобы послужить ему и сообщить радостную весть, что в его Антиохийской Церкви водворился мир, кончилось гонение. Все это было сопряжено с немалою опасностью: со слов святого Игнатия явствует, что в других Церквах не все пожелали принять их. Но смирняне вместе с ефесянами снарядили для заботы о святом некоего Вурра, который, по словам святого Игнатия, был «истинно образец служения Богу». Вплоть до приезда Филона и Агафонада Вурр старательно, не боясь опасности разделить участь святого мученика, исполнял свое служение и вернулся в Смирну с посланием от него из Троады. (Здесь догнали святого Игнатия Филон и Агафонад.)

Далеко не все тогда имели мужество и усердие смирнян и ефесян. Не говоря уже о Палестине, где некоторые отколовшиеся от Церкви христиане предали старца — епископа Симеона, в самой Малой Азии многие вифинские христиане в эти годы проявили мало мужества.

Почти каждое послание святого Игнатия свидетельствует о любви его к святому Поликарпу. Выделяя его из всех епископов, он по отъезде из Смирны пишет ему особое послание (помимо послания Смирнской Церкви). Из всего видно, что святой Игнатий в святом Поликарпе прозревал того человека, который, как способный знать волю Божию, поведет Церковь не только Смирнскую, но и Вселенскую по угодному Богу пути. Поэтому он пишет ему с особенным вниманием и любовью, стараясь усовершить и углубить путь его жизни, делясь с ним своим многолетним опытом епископа. Святой Поликарп не был преемником святого Игнатия по кафедре, но святой Игнатий ему как бы вручил то руководящее положение во Вселенской Церкви, которым сам пользовался.

Он внимательно присмотрелся к личности святого Поликарпа. Откровенно и просто он иное одобряет в нем, а иное учит совершенствовать и испросить у Бога. Святой Игнатий одобряет его твердость в благочестии, его терпение в любви; он учит искать еще большего — быть снисходительнее, любить не одних добрых, но и худых учеников, принимать всех ласково, не смущаться людей, учащих иному (еретиков), достигать большего разумения, чтобы проникнуть в сокровенное. Указывая ему, чему сам святой Поликарп должен учить свою паству, советует избегать «ухищрений» ума, которыми вскоре так богат стал этот век процветания гностицизма — самой ухищренной из всех ересей; призывает его больше заботиться и учить об устроении жизни и души.

В своих надеждах на святого Поликарпа святой Игнатий не ошибся. Действительно, объединившись вокруг своего славного епископа, Смирнская Церковь выстояла во всех бурях и опасностях, которыми изобиловал II век. Святой Игнатий писал святому Поликарпу: «…как кормчему нужны ветры или обуреваемому — пристань, так настоящему времени нужен ты, чтобы достигнуть Бога». Когда это писалось, святой Поликарп еще только начинал свое долголетнее служение. После кончины святого Игнатия в течение полувека, или около того, именно святой Поликарп отражал от Церкви бесчисленные попытки замутить чистоту Апостольских учений.

«Великому борцу свойственно принимать удары и побеждать», — писал ему святой Игнатий. Святой Поликарп стоял 86 лет твердо, как наковальня, по которой бьют: об его «твердое, как камень, благочестие» разбилось немало враждебных христианству сил.

Среди всяких «мудростей» гностицизма, среди «вдохновенных» и «ухищренных» лжепророков — Маркионов, Марков, Валентинов — он пронес спокойно свою простую, твердую и вместе полную глубины веру. Этот муж, «пророческий и апостольский», как называли его современники, послужил примером и руководством для всей Церкви.

Второй век кишел людьми, которые, по меткому выражению святого Иринея, «не став еще людьми, хотели быть богами», стремились возвещать и познавать тайны более глубокие, чем благовестие Христово. Это были часто даровитые люди с некоторой философской подготовкой и вкусом. В христианстве они увидели преимущественно философскую или богословскую систему, но недостаточно разработанную, и принялись ее дополнять и исправлять, каждый по своему разумению.

К началу II в. святой Ипполит Римский насчитывает уже тридцать две таких попытки «исправить» христианство. Некоторые из этих попыток привлекли немало последователей. Так, Маркион (около середины II в.), положивший начало учению о двух Богах — христианском и ветхозаветном, добром и злом, — по словам святого Иустина, своего современника, «убедил множество людей», и «во всех сторонах многие слушают его» [137]. Большим успехом пользовался и Валентин, другой гностический мудрец (140–160 гг.), исследовавший небо вдоль и поперек так, что внимавшим ему вся божественная жизнь до и после сотворения мира становилась яснее, чем земная, в которой, по справедливому замечанию святого Иринея, часто приходится сознаваться в незнании.

Валентин едва не попал в епископы одной из крупнейших христианских Церквей (Римской или Александрийской). В общем, каждая из этих тридцати двух систем навербовала большее или меньшее количество приверженцев, терзая Церковь.

«Как овцы, умыкаемые волками, — писал святой Иустин об увлекавшихся этим учением христианах II в., — они глупейшим образом предают себя на съедение этих атеистических учений и демонов»[138].

Но так же быстро, как эти еретики II в. появились, — так же быстро они теряли всякое значение и постепенно вовсе исчезали. Скорой победе христианства над этими искажениями немало послужила личность святого Поликарпа Смирнского.

Произволу человеческих мыслей и систем он твердо противопоставил Божественное откровение Христово, проповеданное изначала апостолами. «Обратимся, — учил он, — к преданному изначала слову» (Филип. 7). Он его сам слышал из уст апостолов, и это было то самое учение, которое соблюдалось Церковью. Он свидетельствовал его в течение всей своей святой и долгой жизни.

Гностики и другие еретики II в., не будучи учениками апостолов, похвалялись, что они получили от них особо углубленное, тайное учение, неизвестное Церкви.

Им противостали малоазийские наставники (старцы) во главе со святым Поликарпом, действительные ученики апостолов. Они засвидетельствовали, что апостолы учили не иному, чем Церковь. Произвольным и ухищренным еретическим толкованиям Новозаветного Писания они противопоставили то церковное его понимание, которое приобрели, будучи учениками апостолов и обращаясь «со многими из видевших нашего Господа» (святой Ириней)[139].

Гностики думали проникнуть в небесное, изъяснить происхождение и рождение (развитие) Самого Бога, Его Мысли и Слова, Жизни Христа, но, говоря словами святого Иринея, «не великое что-либо и сокровенное таинство» открывали, а попросту переносили на Единородное Слово Божие и на всю Божественную жизнь свойства земной жизни, составляя понятие о Боге «по человеческим страстям». Уподобляя Слово Божие произносимому слову человеческому или звукам и слогам, они думали этим все объяснить. Они скрывали свои объяснения, как великую тайну; гордились ими, как высшим, по сравнению с Церковью, достижением. Святой Поликарп, близкий ученик Иоанна Богослова, мог, подобно другу своему святому Игнатию, сказать: «Ужели не могу написать вам о небесном…» Ведь сами гностики (Валентин, Гераклеон и др.) выставляли себя истолкователями учения именно этого апостола. Но святой Поликарп, истиннейший ученик, знал подлинные духовные потребности христианского устроения, избегал углубляться без нужды в то, что, умножая знания, не умножало любви и подлинного роста христианского духа. Тем более он удалялся произвольных ухищрений человеческого ума.

В противоположность широковещательным и утонченным «откровениям» еретических учителей, которые при случае давали понять, что они знают побольше апостолов и даже Христа Спасителя, печать скромности, простоты и любви легла на облик и слова великого малоазийского старца. Приведем отрывок их его послания к Филиппийцам: «Пишу вам, братья, о праведности не по собственному притязанию, но потому, что вы сами вызвали на то меня. Ибо ни мне, ни другому, подобно мне, нельзя достигнуть мудрости блаженного и славного Павла, который, находясь у вас, перед лицом живших тогда людей, ревностно и твердо преподавал слово истины, и после, удалившись от вас, писал вам послания. Вникая в них, вы можете получить назидание в данной вам вере, которая есть матерь всех нас, за которой следует надежда и которой пришествует любовь к Богу, ко Христу и ближнему. Кто в них пребывает, тот исполнил заповедь правды. Ибо имеющий любовь далек от всякого греха» (Филип. 3). Как мало похожи эти мысли на «откровения» Валентина и ему подобных и как они тесно примыкают к мыслям апостольским!

Вот другой отрывок из его послания: «Оставив суетные и ложные учения многих, обратимся к преданному изначала слову, будем бодрствовать в молитвах, пребывать в постах; в молитвах будем просить всевидящего Бога не ввести нас во искушение, как сказал Господь: дух бодр, но плоть немощна. Будем непрестанно пребывать в нашей надежде и залоге правды нашей — Иисусе Христе, Который грехи наши вознес на Своем Теле на древо и во устах у Которого не обрелось лжи и Который все претерпел ради нас, чтобы нам жить в Нем… Умоляю всех вас повиноваться слову правды и оказывать всякое терпение, как вы видели это своими очами не только в блаженном Игнатии, Зосиме и Руфе, но и в других из нас и в самом Павле и прочих апостолах. Будьте уверены, что все они не вотще подвизались, но в вере и правде, и пребывают в подобающем им месте у Господа, с Которым и страдали. Ибо они не нынешний век возлюбили, но Того, Кто за нас умер и за нас был воскрешен Богом» [гл. 7–9].

Как эти простые слова, эта преданность и близость к апостолам и их учению, внимание и любовь, устремленные ко Христу, совершенно несовместимы с бесконечными «ухищрениями» и бесплодными рассуждениями гностиков с их «родословиями» небесных существ (эонов)!

У святого Поликарпа — подлинная вера, «которая влечет на высоту», и любовь, «которая служит необманным путем, возводящим к Богу».

Верен себе был святой Поликарп и в беседе с учениками. Как вспоминал много позже один из них — святой Ириней, — святой Поликарп в своих беседах рассказывал «о своем обращении с Иоанном (апостолом) и прочими самовидцами Господа… припоминая слова их и пересказывая, что слышал от них о Господе, Его чудесах и учении»[140].

В своих посланиях он всегда придерживался духа апостольских слов и учений, поясняя и развивая их мысль применительно к слушателям. По свидетельству святого Иринея, он писал Церквам и отдельным ученикам; до нас дошло одно лишь послание его к Филиппийцам.

Филиппийцы, которым он пишет, были учениками апостола Павла. Святой Поликарп прежде всего поощряет их углубляться в то, чему их учил апостол. Расширяя их христианский кругозор, он знакомит филиппийцев с деятельностью и наставлениями апостолов Петра и Иоанна, как менее им известных.

Послание святого Поликарпа проникнуто мыслями из посланий этих двух апостолов. К сожалению, в послании не указывается, что в нем почерпнуто из непосредственного общения и бесед с апостолами.

Речь святого Поликарпа при всей своей простоте имела какую-то вескость и значительность, как плод благодатной глубины его жизни. «Всякое слово, произнесенное его устами, уже сбылось или сбудется», — говорили его современники.

К нему прислушивались не в одной Малой Азии, его наставлений искали сравнительно отдаленные филиппийцы на далеком Западе; в Риме его приезд был событием, которое долго помнили.

В личности святого Поликарпа было что-то особенно привлекательное. Мы уже знаем, как полюбил его святой Игнатий. Идя на смерть, он писал ему: «Я преисполнен благодарности к Богу, что удостоился видеть непорочное лицо твое, которым желал бы всегда наслаждаться в Боге».

Даже враги, впервые увидевшие святого Поликарпа, покорялись святостью и простотой его благодатной личности. Понятно, как его любили и берегли близкие ему по вере. Эта любовь сказывалась и в мелких подробностях его жизни. Так, ему никогда не давали самому разуться, спеша прикоснуться к нему, чтобы хоть чем-нибудь выразить свою любовь и благоговение.

Его берегли и прятали до последней возможности от преследовавших язычников, пока он сам по воле Божией не счел более ненужным скрываться и не отдал себя в их руки.

Не только слова святого Поликарпа, но и походку, внешний облик, весь образ его жизни, обычные его выражения много лет спустя с любовью вспоминали его ученики.

Среди этих учеников были знатные и простые, рабы и придворные. Он хорошо был известен язычникам, которые считали его «отцом христиан, учителем Азии», и они долго помнили его после кончины. «Не было места, где бы о нем не говорили», — свидетельствует описание его кончины.

Сам внешний вид святого Поликарпа, почтенный и важный, особенно под старость, внушал уважение, но беседа его была простая и веселая. Он оставался таким и в минуту смертельной опасности. Он был ласков и к врагам, приветливо угощая отряд, который повел его на смерть. По Посланию к Филиппийцам видна его жалость и снисходительность к грешникам: он полон жалости к филиппийскому пресвитеру Валентину и его жене, обокравшим церковь.

«Я сильно опечалился из-за Валентина… я весьма скорблю, братия, о Валентине и его жене, — дай Бог им истинно покаяться». Тому же он учит и филиппийцев: «Не почитайте их за врагов, но старайтесь исправить их». Одно вызывало его негодование — когда он видел и слышал извратителей Христова учения, этих самоуверенных «исправителей апостолов» и Церкви. Святой Ириней, его ученик, касаясь одной из гностических ересей, пишет о нем: «Если бы этот блаженный и апостольский старец услышал что-нибудь подобное, то воскликнул бы, заградив свой слух, и по привычке сказал бы: Благий Боже, до какого времени сохранил Ты меня, что я должен перенести это. — Потом ушел бы с того места, где сидя или стоя слышал эти речи»[141].

Уже глубоким 85-летним старцем перед самой своей кончиной он предпринял далекое путешествие в Рим (в 154 г.). Можно думать, что к этому побудила его свойственная ему ревность об истине, которая особенно тогда подвергалась нападению в этом мировом центре. Как будто все еретики сговорились прислать сюда своих выдающихся представителей. В середине II столетия, при папе Аниките, здесь, например, проповедовали не без успеха два наиболее видных еретика этого времени: Валентин и Маркион, которые нашли немало последователей. Некоторые из их учеников (например, Апеллес, ученик Маркиона) в свою очередь образовали свои новые школы. Сюда в это же время прибыла и Маркеллина, видная проповедница гностицизма школы Карпократа, увлекшая многих своим учением.

Несколько раньше вербовал себе последователей Кердон, сирийский гностик, потом Татиан, основатель ереси энкратидов, и другие.

Но, как это ни странно, Рим, этот крупный центр христианства, не имел сколько-нибудь выдающегося защитника православия, который мог бы противостать этим даровитым извратителям истины. Малая Азия пришла на помощь. Из Ефеса прибыл сюда святой Иустин, который горячо боролся против всех видов ересей и особенно против Маркиона (от которого грозила наибольшая опасность). Несколько позднее, а может быть и в одно время с ним, изобличал римских гностиков другой выходец из Малой Азии — святой Ириней (см. его писания против Флорина, а также о проповеди в Риме, если верить известной приписке к московской рукописи «Мученичества святого Поликарпа»[142]).

Но особенно сильное впечатление произвел в Риме приезд знаменитого Смирнского епископа, ученика самого апостола Иоанна Богослова, славного старца — святого Поликарпа. Всем было ясно, что «такой человек, — говоря словами святого Иринея, — гораздо достовернейший и подлиннейший свидетель истины, чем Валентин, Маркион и прочие еретики. Он, прибыв в Рим при епископе Аниките, многих обратил из вышеупомянутых еретиков к Церкви Божией, возвещая, что он принял от апостолов одну только ту истину, которая передана Церковью» (Против ересей, III, 3).

Маркион, самый влиятельный из еретиков, действовавших в Риме, пытался завязать со святым Поликарпом отношения. Он, видимо, был знаком с ним по Малой Азии (Маркион был родом из Понта, сын Понтийского епископа). Он долго старался не терять своего влияния в Церкви. Ему особенно важно было показать свое знакомство со знаменитым епископом. Но святой Поликарп не обманулся. При встрече Маркион спросил его: «Узнаешь ли меня?» — Не терпевший этих волков в овечьей шкуре, которые, как говорил святой Игнатий, злым учением растлевали веру Божию, за которую Иисус Христос был распят, святой Поликарп ответил резким обличением: «Узнаю первенца сатаны».

Легко понять, какое значение имело для римских христиан такое решительное осуждение в устах апостольского ученика и любвеобильного старца. Многие обратились к Церкви Божией.

Епископ Римский Аникита принял святого Поликарпа с почетом. Он уступил свое место за богослужением, предоставляя ему первенство в своей Церкви при совершении Евхаристии (во II в. ее обычно совершал епископ), несмотря на некоторые разногласия в вопросе о праздновании Пасхи, в котором ни тот, ни другой не сочли возможным отступить от своего обычая. В остальных вопросах они легко сговорились и в мире расстались. К этому же приезду относят и другой вид помощи, которую получил Запад от Малой Азии.

Малоазийские христиане, ученики малоазийских старцев, немало содействовали тому расцвету христианской жизни, который вскоре обнаружился в Галлии. Не естественно ли думать, что именно в приезд святого Поликарпа в Рим глава виднейшей Западной Церкви заручился его содействием в деле укрепления и расширения христианской жизни Запада? Подробности не известны, но вскоре в самых крупных галльских городах — Лионе и Виенне, столь отдаленных от Малой Азии, — оказалось немало выходцев из Малой Азии, выдающихся христиан, в том числе ученик святого Поликарпа святой Ириней. Они, как мы увидим, руководили христианами этих городов. Их присутствие здесь нельзя объяснить только торговыми связями Лиона с Азией, ибо они мало похожи на странствующих торговцев. Это были люди, которые всецело отдались делу веры: Аттал из Пергама (не он ли «возлюбленный Аттал», ученик святого Поликарпа, которого особо приветствует в послании святой Игнатий?); врач Александр Фригиец, по словам современников, причастный дару апостольскому; Пофин, епископ Лиона; святой Ириней, ученик святого Поликарпа, и другие. Трудно предположить, что они все оказались в Галлии случайно и без участия «отца христиан Азии», незадолго до того побывавшего на Западе.

Окончив свое дело в Риме, святой Поликарп прибыл вновь в Смирну. Здесь, среди своей паствы, он увенчал свою многолетнюю и столь плодотворную жизнь «славнейшим и благороднейшим мученичеством».

До нас дошло описание его мученической кончины. Писанное очевидцами, оно в виде послания от Смирнской Церкви рассылалось в Церкви Вселенной. Список, дошедший до нас, начинается так: «Церковь Божия в Смирне Церкви Божией Филомелийской и всем повсюду святым кафолическим Церквам: милость, мир и любовь Бога Отца и Господа нашего Иисуса Христа да умножится. Мы пишем вам, братия, о мучениках и о блаженном Поликарпе, мученичество которого, как печать могущественного человека, положило конец гонению…»

Что же произошло в Смирне?

Середина II в. оказалась трудным для христиан временем. После некоторого затишья, длившегося лет двадцать-тридцать (с 130-х по 150-е годы), когда почти не слышно о мучениках (хотя и были отдельные случаи), христианские писатели-апологеты и ряд описаний мученических смертей свидетельствуют о каком-то взрыве ненависти к христианству. Он исходил, видимо, из народной языческой среды. Христианские писатели этого времени (Иустин, Афинагор, Мелитон и др.) единодушно говорят о «неразумной народной молве» как о причине гонений этого времени. Жертвой ее были самые выдающиеся христианские наставники — святой Поликарп, святой Иустин и множество других христиан в разных концах Римской империи.

За первую половину II в. язычники несколько ближе узнали христиан. Многих это знакомство привлекло. Во второй половине этого века христианство, дотоле известное только в Малой Азии, Риме, немного в Сирии, Палестине, еще менее в Греции и Македонии, появилось во всех частях Римской империи и за ее пределами. Но большая часть языческого общества продолжала чуждаться христианства и знала его преимущественно по темным слухам. Эти слухи, первоначальным источником которых святой Иустин считал еврейство, были самые неблагоприятные. Народ им легко верил, ибо видел, что христиане — враги его религии и отчасти тесно связанного с язычеством общественного строя и государства.

Христиане чуждались почти всех языческих праздников и обычаев. Молчание, которым христиане окружали свои собрания и таинства, истолковывали самым дурным образом.

«Почему они не осмеливаются открыто говорить и свободно делать свои собрания, если не потому, что то, что они почитают и так тщательно скрывают, действительно достойно наказания и постыдно?» — говорили язычники («Октавий»), Правительство до времени в общем оставалось довольно равнодушным наблюдателем. Продолжал действовать закон Траяна. Само правительство христиан не искало и не преследовало, но по-прежнему, если находился обвинитель-доносчик, готовый судебным порядком обвинять и доказывать, что такой-то человек — христианин, а христианин не отрекался, то его казнили. Но иногда и этот судебный «порядок» расправы, где должен был присутствовать непременно обвинитель-доносчик, нарушался. По какому-нибудь поводу прорывалась народная ненависть. Целой толпой без определенного обвинителя, вопреки закону, народ требовал у власти розыска христиан и расправы над ними. Правители областей в большинстве случаев уступали, отдавая приказ разыскивать христиан. Но были случаи, когда они противились толпе. Так, например, в Малой Азии правитель-проконсул Серенний (Сельваний) Граниан запросил по этому поводу императора Адриана (117–138 гг.), который запретил принимать во внимание «громкие требования и крики толпы». По-видимому, это был исключительный правитель. Обычно они проявляли мало желания и мужества, чтобы защищать христиан от языческой ненависти.

Жертвой этой ненависти сделался и святой Поликарп. В Смирне были языческие празднества. Народ собрался в цирке. Праздничное возбуждение обратилось против христиан. Сперва были брошены на съедение зверям в цирке двенадцать христиан-филадельфийцев. Исключительное мужество одного из них — Германика — поразило и вместе возбудило толпу. Народ стал требовать преследования и розыска христиан, особенно святого Поликарпа, как главы христиан Азии. «Смерть безбожникам», «взять безбожников», «искать Поликарпа», — кричали в цирке проконсулу. Среди этого крика, при виде зверей один христианин, Квинт Фригиец, по ревности к вере сам себя предавший властям, испугался и отрекся. Смирнские христиане по этому случаю замечают: «…мы не одобряем тех, кто сам себя предает: Евангелие этому не учит» (см. у Евсевия). Наоборот, в святом Поликарпе они видят мученика, поступающего во всем согласно с заповедями Евангельскими.

Когда решено было разыскивать христиан, святой Поликарп, которому больше всех в Смирне грозила опасность, не смутился. Он хотел даже остаться в городе, но потом, уступив убеждениям окружающих, удалился в одну недалеко отстоявшую от Смирны деревню. Днем и ночью он бодрствовал здесь, как обычно, молясь о Вселенской Церкви. На молитве он усмотрел видение — изголовье его постели сгорело. Прийдя к своим близким, он сказал: «Я буду сожжен живым». Это произошло за три дня до того, как его взяли.

Святой Поликарп, предупрежденный о приближении искавших его, переменил убежище. Ничего не найдя, сыщики схватили двух молодых рабов, из которых один под пыткой предал его и согласился быть проводником целому отряду вооруженных, конных и пеших. Можно было подумать, пишут смирняне, что дело шло о поимке разбойника. Это происходило в 167 году, в пятницу, 22 февраля, в час дня.

К вечеру они прибыли к новому убежищу Поликарпа. Он мог еще скрыться, но не пожелал. «Да будет воля Господня», — сказал он. Они его нашли в верхней половине дома. Он прилег. Предупрежденный об их приходе шумом, который они произвели, он сошел к ним и «начал с ними беседовать столь весело и спокойно, что, не знав его прежде, (все) смотрели на глубокую его старость, на почтенный и важный его вид». Его старость и спокойствие привели в восхищение воинов. Они удивились, что потратили столько времени, чтобы схватить этого старца.

Поликарп приказал подать им есть и пить, сколько будет им угодно, и попросил только один час для молитвы. Они согласились. Он молился два часа, стоя, и вслух. Евсевий пишет, что, молясь, он настолько исполнился благодати Господней, что присутствующие были поражены; многие из воинов начали раскаиваться в своем поступке против такого святого старца. Когда он кончил молитву, в которой он помянул, предавая Богу, всех и всю кафолическую вселенскую Церковь, пришло время отъезда. Его посадили на осла и повезли в город. Наступила суббота, 23 февраля.

По малоазийскому исчислению на этот день приходилась Пасха. По пути святого Поликарпа встретил один из смирнских начальников — блюститель общественного спокойствия иринарх Ирод с отцом своим Никитою. Никита был брат Алки, отмечают смирняне; вероятно, эта Алка была той христианкой, которую приветствует в своем послании к святому Поликарпу святой Игнатий: «Алка — вожделенное мне имя». Не этим ли объясняется, что такие видные язычники, как Ирод и Никита, ее брат, проявили такое внимание к Поликарпу и желали, по-видимому, спасти его жизнь. Они взяли его в свою коляску. Посадив его между собою, они начали увещевать его, говоря: «что плохого произнести «Господи Кесарь», принести жертву и сохранить этим жизнь». Видимо, им казалось, что тут нет отречения от христианства. Поликарп сперва не отвечал, потом, когда они настаивали, сказал: «Не буду делать того, что вы мне советуете».

Они обиделись, натолкнувшись на такое «упрямство». Не успев убедить, они начали бранить его и вытолкнули его из коляски с такою силою, что, павши, он повредил голень.

Не обращая внимания на боль, святой Поликарп охотно и быстро пошел дальше пешком в сопровождении воинов по направлению к стадиону (месту общественных собраний).

Народ там уже собрался. Стоял оглушительный шум. «Поликарпу при вступлении туда был голос с неба: «Крепись, Поликарп, и мужайся». Того, Кто сказал это, никто не видел, а голос слышали многие из наших», — пишут смирняне.

Когда привели святого Поликарпа, народ поднял сильный шум. Начался допрос. Проконсул спросил: «Ты ли Поликарп?» Получив утвердительный ответ, начал располагать его к отречению и говорил: «Постыдись своей старости» и многое тому подобное, что обычно говорят они в таких случаях, — «клянись гением кесаря, одумайся, скажи: «смерть безбожникам». Тогда Поликарп, бросив строгий взгляд на весь народ, бывший на стадионе, показал на него рукою и со вздохом, обратив глаза к небу, сказал: «Смерть безбожникам». Проконсул, конечно, понял, что значили этот взгляд и эти слова и вздох в устах святого Поликарпа, но предложил: «Клянись, и я отпущу тебя, хули Христа». На что Поликарп ответил: «Уже восемьдесят шесть лет я служу Ему, и Он ничем меня не обидел: как мне хулить своего Царя и Спасителя?»

Святой Поликарп такими словами достаточно явно исповедал себя христианином, но проконсул делал вид, что ничего еще определенного не сказано: может быть, он хотел спасти святого или прельщался надеждой заставить отречься такого видного христианина. Даже когда святой Поликарп на возобновленное предложение клясться гением кесаря произнес слова, после которых по закону подлежал казни: «Если ты тщеславишься тем, что заставишь меня клясться «гением кесаря», как ты выражаешься, и притворяешься, будто не знаешь, кто я, то слушай решительное мое показание: я — христианин. Когда хочешь узнать учение христианина — назначь день и выслушай», — проконсул не спешил выносить приговор, давая понять святому, что не он, а народ хочет его смерти: «Убеди народ».

— Тебя удостаиваю своей беседы, — сказал святой Поликарп, — потому, что нас учили воздавать должную честь поставленным от Бога властям, если она (эта воздаваемая честь. — С. М.) не вредит нам; а народ не признаю достойным того, чтобы защищаться перед ним.

— У меня есть звери, если не переменишь своих мыслей, я брошу тебя им.

— Зови их; мы не меняем лучшего на худшее: хорошо менять только зло на добро.

— Ты презираешь зверей? Так я заставлю тебя смириться посредством огня, если не переменишь мыслей.

— Ты грозишь мне огнем, горящим временно, потому что ты не знаешь об огне будущего и вечного мучения, который уготован нечестивым. Делай, что хочешь.

Говоря это и многое другое, Поликарп исполнился дерзновения (или крепости) и радости; лицо его сияло благодатию. Он не только не смутился от допроса, а, напротив, привел в смущение проконсула».

Допрос кончился. Проконсул послал глашатая три раза возгласить на стадионе: «Поликарп объявил себя христианином».

Тотчас толпа язычников и евреев, живших в Смирне, с неукротимой яростью громогласно закричала: «Он учитель Азии, отец христиан; истребитель наших богов; это он научил не приносить жертвы и не кланяться богам» — и стала требовать от азиарха[143] Филиппа Триллиона (распорядителя общественными зрелищами), чтобы он выпустил льва на Поликарпа. Филипп отвечал, что сделать этого не может, так как бой со зверями кончился. Тогда народ единодушно завопил: «Сжечь Поликарпа живым».

Исполнилось пророчество Поликарпа. «Народ немедленно набрал дров и хворосту из мастерских и бань, чему с особым усердием содействовали, по своему обыкновению, иудеи. Когда костер был готов, Поликарп снял с себя все одежды и, развязав пояс, старался сам и разуться — чего прежде не делывал, потому что верные всегда наперерыв спешили коснуться его кожи, помочь ему разуться. Да и прежде, чем он дожил до седин, он всячески уважаем был за добрую жизнь», — гласит описание.

Его хотели пригвоздить, но он сказал: «Оставьте меня так. Дающий мне силы переносить огонь даст силы и без ваших гвоздей оставаться на костре неподвижным». Его привязали. Святой Поликарп помолился — благодарил Бога, что удостоился «…получить часть в числе мучеников в чаше Христа».

Закончив молитву славословием Святой Троице, «он произнес: «Аминь» и кончил молитву». Подложили огонь. «Пламень сильно поднялся, и те из нас, — пишут смирняне, — которым дано было, увидели чудо и пересказали другим, быв для того сохранены сами. Огонь принял форму шатра, подобно корабельному парусу, надутому ветром, окружил тело мученика так, что, находясь в середине, оно казалось не плотию сожигаемою, а золотом и серебром, разжигаемым в горниле. При этом мы ощущали такое благоухание, как бы курился ладан или какой-либо другой драгоценный аромат. Наконец, видя, что тело не может быть испепелено огнем, беззаконники велели подойти зверобойцу и вонзить в него меч. Когда он это сделал, то кровь вытекла в таком множестве, что погасила огонь.

Народ изумился великому различию между неверными и избранными, из которых был и тот дивный, современный нам учитель апостольский и пророческий, бывший епископом Кафолической Церкви в Смирне. Ибо всякое слово, произнесенное его устами, или уже сбылось, или сбудется».

Описание кончины святого Поликарпа заканчивается рассказом, как христиане хотели сберечь тело мученика, но власти, по наущению иудеев, сожгли его, «дабы христиане не начали поклоняться ему, оставив Распятого».

Так, видимо, высоко чтили Поликарпа, что могла показаться правдоподобной и такая мысль. Христиане даже сочли нужным указать, что это грубое непонимание: «Ему (Христу) мы поклоняемся как Сыну Божию, а мучеников достойно чтим как учеников и подражателей Господу, — любим их за их неизменную приверженность к своему Царю и Учителю».

Только кости мученика — «сокровище, драгоценнее дорогих камней и чище золота», — говорит описание, собрали христиане и положили их в верное место. «Туда, как только можно будет, мы будем собираться с веселием и радостью, если Господь соизволит нам праздновать день его мученического рождения» (так называли тогда день кончины мученика — рождение для вечной жизни).

Так кончил свою жизнь святой Поликарп, муж апостольский и пророческий. Но никогда не кончится его великое значение для Церкви, ибо он был и остался одним из тех камней, столпов, на которых покоится это вечное здание. Примыкая к нему и на него опираясь, росло в Церкви все то, что было в ней прочного и неизменного.

Следуя своему учителю, продолжал дело Божие в следующем поколении святой Ириней, стоя во главе Лионской и всей Галльской Церкви.

Личность и слова святого Поликарпа служили ему путеводной звездой в глубинах Божия слова и Божия дела.

Святой Ириней запечатлел письменно то, о чем свидетельствовал святой Поликарп преимущественно жизнью и устною беседою. Писания святого Иринея увековечили личность и жизненный подвиг великого малоазийского старца, во все века учили верности апостольскому учению, вечно живому в церковном предании и жизни Церкви.

Вера Христова и апостольская, «как некая драгоценность, содержащаяся в прекрасном сосуде (Церкви), всегда обновляется Духом Святым и сохраняет в целости самый сосуд, в котором хранится», — учил святой Ириней, идя по следам малоазийских старцев, главою которых был святой Поликарп.