Я был подобен некому дикому животному в чаще леса!

Я был подобен некому дикому животному в чаще леса!

Настоящее послушание!

Безумие ради Бога!

Не могу вам сейчас показать на примере, что такое настоящее послушание. — рассказывал старец Порфирий. — Если поговорить о послушании, а потом сказать: «Иди–ка, сделай кувырок» и ты выполнишь — это не послушание. Но когда ты далек от мысли о послушании и совсем не думаешь на эту тему, и тебя вдруг попросят сделать что–либо, и ты сделаешь это с радостью — будь ты хоть на работе, хоть сонным или неготовым, и тебя смирят, — вот тогда ты своим поведением и покажешь, выполняешь ты послушание или нет.

Я буквально придерживался заповедей своих старцев. Мне говорили:

— Не рассказывай о том, что мы делаем и какой у нас порядок на келий. Если встретишь на пути какого–нибудь монаха и он скажет тебе «благослови», с благоговением и любовью во Христе отвечай ему «благословите». Если это старец, то целуй ему руку. Если он спросит тебя:

— «Как поживают твои старцы?» — отвечай:

— «Хорошо, вашими молитвами».

И тут же иди дальше, более не разговаривай. Если кто–то будет догонять сзади и о чем–нибудь спросит, не останавливайся и не отвечай, потому что не все монахи хорошие и нужно относиться к ним осторожно. На все, что спросят тебя, отвечай: «Не знаю, спросите старца». Говори «благословите» и уходи. Если тебе скажут: «Ваше рукоделие, ваша резьба по дереву не очень–то хорошие. Поучись–ка иконописи, пению и так далее», — не слушай ничего, иди свей дорогой.

Однажды послали меня к пещере святого Нифонта. На пути я встретил трех мирян: так на Святой Горе называют тех, кто не монахи. По своему обычаю, я, приблизившись к ним, сказал «благословите» и пошел дальше. Поскольку я казался «диким», то один из компании посочувствовал:

— Какой жалкий мальчонка, по–моему, он не в себе…

Я уже обогнал их, но у меня был очень хороший слух. Услышав это, я порадовался такому уничижению и улыбнулся про себя.

— «Он прав, — сказал я, — совершенно прав, но что он может знать о моем безумии!»

За пределы келий я выходил нечасто. Старцы не брали меня даже на престольные праздники. То есть когда праздновали память какого–нибудь святого, они шли в храм, а меня оставляли дома.

На Святой Горе старцы зажигали огонь. Я не хотел быть рядом с очагом. К огню я не подходил совсем. тарцы садились около огня, а я поодаль. Я боялся, боялся, что тепло испортит меня. Я говорил это старцам, и они, бедные, позволяли мне так поступать. Это дело привычки. Если привыкнешь сидеть около огня, то потом не сможешь уже принудить себя к элостраданию. Когда у меня начинался насморк, я пил горячий чай, делал пятьсот–шестьсот поклонов, потел и менял одежду. Потом ложился в постель и бывал здоров.

Я действительно был «диким». Я был подобен некому дикому животному в чаще леса!

Искренно говорю вам. По снегу и скалам бегал босым. Видели бы вы, как краснели на снегу мои пятки, ноги! Старцы не принуждали меня ходить без обуви, да и сами не ходили босыми. Я этого хотел сам. А они не запрещали мне.

Но в церковь, в кириакон, я надевал и носки, и ботинки, а не деревенские башмаки из грубой кожи. Вспоминаю один замечательный случай. Была весна. Старец послал меня сходить в Керасью… По дороге я снял свои башмаки, потому что хотел, чтобы мои ноги на снегу и льду огрубели и стали как подошвы.

Старцы, глядя на меня, радовались, — вспоминал старец Порфирий. — Но в то же время они, бывало, меня и смиряли, и ругали. Даже если я делал доброе дело, они говорили мне, что я сделал плохо. Не всегда, конечно. Но они хотели застать меня врасплох. То есть поймать меня в тот момент, когда я не ожидал.

Старцы мои были святейшими людьми. Они воспитывали меня разными способами, даже строгими. Никогда они не говорили мне «молодец» или даже «это у тебя хорошо получилось». Никогда не хвалили меня. Они всегда давали мне советы, как полюбить Бога и как смиряться, как просить Бога, чтобы Он укрепил мою душу в еще более сильной любви к Нему.

Вот чему я учился. А похвалы с их стороны я никогда не слыхал, да и не искал ее. Дома тоже меня не приучали к похвалам, не говорили мне:

— «Браво, это ты хорошо сделал».

Мать ругала меня. Отца не было, он годами в Америке работал на Панамском канале. Это принесло мне большую пользу. Тот, кто учится смирению, привлекает благодать Божию. Если старцы не ругали меня, я огорчался и говорил себе:

— «Как жаль, что старцы не достаточно строги ко мне».

Я хотел, чтобы меня наказывали, чтобы ругали и обращались со мною строго. Теперь–то я понимаю, насколько строги они были. Но тогда я этого не понимал, потому что любил их. Я никогда не хотел разлучаться с ними.