Тогда я все хотел постигнуть во всей полноте и до самой глубины

Тогда я все хотел постигнуть во всей полноте и до самой глубины

Я много пережил в те годы, когда находился в Афинской поликлинике. Греция, особенно Афины, переносила испытания войны, оккупацию, голод и смерть,

которая косила людей ежедневно. Я делился с больными просфорами и всем, что мне приносили. Их душевная боль подталкивала меня к состраданию.

Даром прозорливости я видел глубины их душ. Я молился о тех, кто приходил ко мне и рассказывал о своей телесной болезни. Это побуждало меня к изучению. Видя больной член тела, я хотел узнать его научное название и ту роль, которую играют все органы тела: печень, поджелудочная железа и другие члены.

Поэтому я купил книги по медицине, анатомии, физиологии и тому подобном, чтобы изучить это и быть информированным. Для лучшего образования некоторое время я посещал аудиторные занятия на медицинском факультете. Такая любознательность у меня была ко всему. Я все хотел узнать во всей глубине и широте. Если я шел на какой–нибудь завод, я хотел узнать во всех подробностях о том, как он работает. Если посещал музей, то часами интересовался скульптурой. Я вам расскажу один случай.

Однажды в воскресенье в обеденное время я проходил мимо Археологического музея. У меня было немного времени, и я подумал, не зайти ли мне туда. Я ходил по залам, рассматривая статуи. В одном из залов была группа с экскурсоводом. Стояла полнейшая тишина. Я подошел поближе. Но когда экскурсовод меня завидела, она шепнула группе:

— Подошел поп. Я попов не перевариваю. Но этот, мне кажется, не такой, как все.

Я подошел еще ближе и сказал:

— Добрый день.

— Добрый день, — ответила экскурсовод.

— Можно мне послушать то, о чем вы рассказываете?

— Конечно.

Мы ходили от одной скульптуры к другой. И вот мы встали перед статуей Зевса. Он восседал на своем

престоле и метал в людей молнии. Экскурсовод, закончив свой рассказ, повернулась ко мне и спросила:

— А вы, батюшка, что скажете? Как вам эта статуя?

— Я не разбираюсь в статуях, — ответил я. — Я лишь смотрю и удивляюсь искусству скульптора и творению Божию, которое совершенно, и понимаю, что скульптор, создавший это произведение, имел обостренное чувство Божественного. Посмотрите на Зевса: хоть он мечет в людей молнии, лицо его спокойно. Он не разгневан. Он — бесстрастен.

— Экскурсоводу и всей группе мое объяснение очень понравилось. О чем это нам говорит? О чем? О том, что Бог не одержим страстью даже тогда, когда нас наказывает.

Как–то я пошел учиться птицеводству.

Я во всем был любознателен, как уже вам сказал. Как–то я пошел учиться птицеводству. Правду вам говорю! Потом я ходил к профессору, который преподавал пчеловодство. К тому же родом он был с острова Керкира. В классе были совершенно разные люди: юноши, девушки, молодежь и старики. Закончив урок, преподаватель подошел ко мне и говорит:

— Геронда, знаешь, что я понял? То, что ты достигнешь больших успехов в пчеловодстве.

Я спрашиваю:

— Почему ты так решил?

— По тому, как ты смотришь и с каким вниманием слушаешь, я сделал вывод, что ты годишься на пчеловода. Ты преуспеешь. Ты будешь находить с пчелами общий язык, разговаривать с ними, и они тоже будут с тобой говорить.

Я ему отвечаю:

— Да, это так. Я буду разговаривать с пчелами, пойду на пасеку, буду слушать их, понимать их и резвиться с ними. Тогда я «потеряю» и рясу, и камилавку!