ПУСТЫННИК ВАСИЛИСК

ПУСТЫННИК ВАСИЛИСК

"Дух дышет, идже хощет". Благодать Божия вселяется в безвестных людей, озаряет умы непросвещенные знанием, "Божественное желание" охватывает душу деревенского мальчика какого-нибудь глухого угла, и ведет его далеко-далеко по пути благочестия. К таким избранникам принадлежит пустынножитель Василиск, жизнь которого представляет собою много замечательного, чрезвычайного. Интересная сама по себе, она, кроме того, показывает, как глубоки всегда были духовные стремления в русском крестьянстве.

Смирение, происшедшее от тяжелых жизненных испытаний и от лишений, перенесенных вследствие нищеты в детском возрасте, были отличительными свойствами этого подвижника.

Василиск, в миру Василий, происходил из экономических крестьян Тверской губернии, Калязинского уезда, деревни Иваниш. Отца его звали Гавриилом. Он был высокий, здоровый, работящий и набожный мужик. Работая дружно с женой Стефанидой, они накопили целый кувшин серебра, и жили в довольстве, уважаемые соседями. Детей своих воспитывали они в страхе Божием; приучали их сносить обиды и отнюдь не ссориться, запрещали им браниться и наказывали их за брань. Один был недостаток у этих добрых крестьян: слишком надялись они на свои деньги и считали несомненным, что проведут с детьми старость в довольстве.

Но Господь часто посылает избранникам своим бедность, так как жить в скорби и нищете полезнее, чем в богатстве и отраде. Господь часто отымает богатство у тех, о которых Он знает, что они могут быть преданными Ему служителями, и Он освобождает их ум и сердце от суетных попечений, чтоб, подобно Марии, они могли всею душою оставаться у ног Христовых, внимая Его закону.

Итак, Господь попустил, чтоб воры украли те самые сбережения, которые составляли как бы идол для Гавриила и Стефаниды. Чрез то и сами они должны были прибегать чаще к Богу, а дети их должны были привыкнуть к нищете, научиться все покорно переносить и привыкнуть к смирению, уповая на единого Бога.

Вскоре после того Стефанида умерла, и Гаврила остался с тремя малолетними детьми. По необходимости иметь в доме хозяйку, он женился второй раз, и жил в скудости, дойдя, наконец, до нищеты, когда наступила старость и с нею невозможность трудиться. Он стал тогда просить милостыню; старшего сына отдал в люди на прокормление, другого посылал по миру; Василий же по малолетству оставался дома. Часто бывал он один, и тогда с громким плачем призывал отца или мачеху, которая берегла его не менее родной матери. Они были так бедны, что у них и соли не бывало достаточно, и они смешивали ее с мукою, когда маленький Василий просил посыпать себе хлеб солью. Несколько подросши, он стал тоже ходить просить милостыню и, если кто подавал денежку или копейку, радовался, что есть, на что купить калачик. Приходя к лавку, он не смел просить купца, а, стоя, одним просящим терпеливым взором выражал свою просьбу. Кто давал ему денежку или полушку, за того он весь день мысленно молил Бога и, купив калач, считал тот день торжественным праздником. Однажды у купца разбился горшок с медом, и он отбросил к маленькому Василию покрытые медом черепки. А тот стал обсасывать их и в радости благодарил Бога, что узнал вкус меда.

Еще в этих малых годах он часто размышлял о небе, и ему хотелось взлететь туда. Видя на образах ангелов, изображенных с крыльями, он думал, что и сам может летать на крыльях. Он брал в обе руки крылья и много длинных перьев, влезал на пригорки и думал с них лететь… Это ему, конечно, не удавалось, и мало-помалу стал он понимать, что человеку крылья нужны не из перьев; а взлетит к небу тот, кто Богу угодит и возлюбит Его от всей души.

Он начал пред всеми смиряться и терпеливо переносить всякие огорчения. Он много слышал о преподобном Макарии Калязинском[17]. Этот святой был из бояр и оставил почести мира и богатство, чтоб идти за Христом. Узнав о том, Василий стал тужить, что ему невозможно спастись, так как он беден и ему нечего оставлять ради Бога. Сильно опечаленный, он стал искать клада, только для того, чтоб, найдя, оставить его для Бога… Так думал он по своему неразумию и малолетству. Но и эти неправильные предположения его показывали, как уже тогда глубока была в нем мысль о спасении души.

Очень хотелось ему слышать церковные поучения, и он всегда ходил в церковь. Но отчасти вследствие тесноты в храме, отчасти по убожеству своей одежды, отчасти по малому своему росту и бессилию он не мог стать близко к проповеднику. Это его очень печалило, особенно когда проповедывал архимандрит Гавриил, знаменитый проповедник, бывший впоследствии митрополитом петербургским. С великим огорчением выходя из церкви, Василий горячо молил Бога, не зная сам, чего просить, но всем сердцем предавая себя Богу.

Когда он несколько подрос, отец отдал его внаймы, пасти скот. Тут он много натерпелся от холода и зноя, дождей и слякоти. Одежда была ветхая, пища в поле — один сухой хлеб. Но, и пригнавши скот по дворам, он не смел просить хозяев накормить его чем-нибудь получше. Видя его старание и робость, хозяева сами из жалости его кормили.

В простоте сердца, призывая на помощь имя Божие, он несколько лет пас стадо без труда: все стадо паслось вместе, не расходилось во все стороны, волки не трогали скот, ни одна скотина не затерялась, не заболела. И Василий был так покоен, что не заботился уже о скоте, оставляя его пастись одного, а сам углублялся в молитву. Так шло дело, пока Василий наблюдал за собою.

Когда же он духовно обленился и строй его жизни изменился: тогда изменилось и стадо. Оно стало бродить во все стороны; с величайшим трудом он еле поспевал собирать всех, бывали случаи, что волки бросались на скот и уносили. Сознал свою вину пред Богом Василий, и стал еще более смиряться в сердце своем. Тогда он отказался от должности пастуха.

Когда все три брата пришли в возраст, все трое положили от всего сердца служить одному Богу. Отказавшись от брачной жизни, они проводили жизнь в трудах, соблюдая умеренность и чистоту. Летом они плавали на барках, зимою занимались около дома.

Но старик-отец настоял, чтоб меньшой его сын, Василий, женился; он отдал его в зятья в зажиточную семью. Часто из дому приходил он к братьям, и сожалел, что не может жить подобно им. Хотя и женатый, он содержал то самое молитвенное правило, которое исполняли его братья и проводил жизнь, подобно им: всякое лето ходил на барки в работники. При дележе денег у братьев всегда выходили споры: братья хотели заставить его взять их деньги себе, на что Василий не соглашался.

Старший брат Козьма вел жизнь чрезвычайно строгую. На теле он носил власяницу, сотканную из конского волоса; под власяницею — вериги из железных обручей, врезавшихся в его теле. Крестьянское общество освободило его от податей, чтоб дать свободу его духовным стремлениям. Такое же увольнение от общества получил и второй брат.

Василий, живя у тестя, стал учиться грамоте, и все сильнее и сильнее жаждал посвятить себя Богу. Он стал уговаривать жену служить одному Богу и жить жизнью чистою — в браке, как вне брака. На это она вскоре согласилась, и они условились испытать себя — будут ли в силах прожить целомудренно, и тогда разлучиться навсегда. Три года испытывали они себя, и всякий год тесть отпускал Василия на заработки в дальние стороны, а он все это время проживал в разных монастырях. За эти годы много узнал и услыхал Василий относящегося до духовной жизни. И, наконец, объявил жене и тестю о непременном своем намерении оставить их и уйти к пустынникам. Его отпустили мирно. Он сперва поселился у старшего брата, который увещевал его, что Богу угоднее, чтобы он послужил больному брату, чем укрылся в пустыню, чему Бог укажет время. Оставшись у брата, Василий ежедневно отправлял свое молитвенное правило, ежедневно ходил в церковь. Тут выучился он окончательно читать и писать, и, имея неутомимое желание стать пустынножителем, выписывал из разных книг отеческие слова и сказания, чтоб руководствоваться ими впоследствии. По бедности он не имел ни одной своей книги. Живя у тестя, Василий выделывал глиняные горшки. Теперь же стал сучить для церкви восковые свечи, и тем себя содержал. Не только простой народ, но и помещики относились к братьям с вниманием и любовью, называя их богомолами. Многие, видя их добрую жизнь и слушаясь их советов, исправлялись: пьянствующее переставали пить, молодые отвыкали от пирушек и гульбы, скупые подавали милостыню, развратные начинали себя вести целомудренно, раздражительные становились кроткими, разленившиеся приходили к ним послушать Священного Писания и молились вместе с ними. Несколько калязинских купеческих дочерей, по их совету, оставили свои дома, построили себе уединенную келлию и жили под наставлением Козьмы затворницами, не выходя никуда, только летом отправляясь в ближние поля и рощи за ягодами и плодами.

Когда к Козьме пришел второй брат, Максим, Козьма с миром отпустил младшего брата. Сперва Василий стал ходить по разным монастырям, отыскивая опытных подвижников. Они советовали ему идти жить к пустынножителям. Когда он просился в один из монастырей Владимирской епархии (Островский Введенский, у г. Покрова), настоятель ночью пошел с ним за ограду к озеру; мороз только что стал затягигать озеро льдом. Искушая Василия, настоятель сказал: "Побегай по льду, крепок ли?" Оба они хорошо знали, что лед, замерзший менее суток назад, не может выдержать человека. Василий без рассуждений подбежал, чтоб идти по льду. Удерживая его, настоятель сказал: "Благо тебе будет, сын мой. Ты преуспеешь в монашестве, если всегда будешь так послушен к духовным отцам".

Пустынножительствовать начал Василий в казенных лесах, окружавших чувашские селения. Здесь он жил сперва совместно с двумя другими пустынножителями, а потом один. Новые, кроме старых, которых он и тут не оставлял, подвиги его состояли в том, что он вооружался против отдыха и всякого послабления себе. Так, все ночи на праздники он проводил вовсе без сна, в молитве. Если же сон, особенно в зимние долгие ночи, одолевал его, он растоплял печь и принимался за какое-нибудь рукоделие, или пел духовные песни, клал поклоны, выходил на холод, носил дрова и приготовлял пищу. Чуваши любили и чтили пустынника. Они носили ему все нужное для пропитания. К нему заходили также странствующие монахи и миряне. В течение трех дней покоил он посетителей, а затем они должны были уходить. Василия тревожило, что он не может пожить в скудости и безвестным. Узнав, что в Брянских лесах живет с учениками иеромонах Адриан, мудрый и опытный инок-подвижник, Василий пришел к нему и прожил у него некоторое время. О. Адриан постриг его с именем Василиска, причем взял с него обещание, что он всю жизнь будет пустынножителем.

Прекрасен был образ жизни о. Адриана и учеников его. Один вид старца говорил об его подвигах. Он был худ и бледен, тонок, сух телом и высок ростом. Все у отшельников было бедное, едва удовлетворявшее их нуждам. Ночью они вставали на молитву. На трапезе не было ничего молочного; только пустынная и огородная пища, а питье — вода и квас. Все были кротки, молчаливы и послушны. Когда о. Адриан был вызван митрополитом Петербургским Гавриилом для обновления Коневской обители, все его ученики последовали за ним, а о. Василиск остался один. Он перетерпел внутреннюю борьбу, искушения и мучительные сны с разными бесовскими призраками. Пробуждаясь от сна, он слышал их возгласы: "Ты здесь один, а нас много. Так или иначе — погубим тебя!" Часто бывал он в глубоком унынии. К тому же, он болел, а пищу принимал простую, суровую, сухую. Спал на деревянном ложе без подстилки, с деревянным возглавием. Раз всю зиму пропитался одним картофелем. Помещики так уважали его, что брали у него часто его хлеб и дома оделяли им домашних. Утешением ему служило посещение подвижников, живших в тех лесах, с которыми он обсуждал разные духовные вопросы.

О. Василиск был так добр, что не мог подогнать даже и ленивую лошадь. И, если лошадь не слушала его голоса, предпочитал лучше плестись шагом, чем ударить ее.

Недолго однако оставался Василиск в Брянских лесах. По горячим просьбам о. Адриана он перешел в Коневец. С тех пор при нем находился неотлучно инок Зосима, из дворянского рода Верховских, ставший его сподвижником и впоследствии описавший его жизнь.

Они поселились в трех верстах от Коневца. Ежедневно о. Василиск подымался на тайную молитву. Никогда не сидел он праздно. Но или книгу читал, или рукоделием занимался, или беседу духовную вел. Приветливость его доходила до того, что иногда, совершенно изнеможенный, он насильно показывал себя здоровым и обрадованным приходом посетителя. Чтобы отблагодарить обитель за гостеприимство, старец ежедневно летом собирал грибы и ягоды, и в воскресный день, приходя к литургии, относил это братии.

После десятилетней жизни на Коневце, когда старец Адриан перешел в Московский Симонов монастырь, для пребывания там в особых трудах схимничества: тогда о. Василиск с о. Зосимою перешли в Сибирь, и здесь в Тобольской епархии уединились в одном месте, отстоявшем в 40 верстах от деревни. Здесь устроили они себе землянку. Один крестьянин обещал весною вывести их. У них не хватало муки на хлеб, и приходилось примешивать кору ильмового дерева.

Но чудное настроение испытывали подвижники, отрезанные от мира, лишенные даже необходимой пищи. Между тем, как там, в миру, люди старались, трудились, изобретали разные хитрости, днем и ночью не давая себе покоя для приращения своего богатства, — как далека от этих земных забот была жизнь подвижников! Кругом дремучий лес, из которого чистый взор устремляется к небу и что-то манит скорей переселиться туда, в блаженную вышину. Голоса птиц возбуждают душу славить Бога, и вокруг каждая былинка проповедует Его мудрость…

Когда стали разливаться реки, пустынники, видя, что крестьянин, обещавшийся приехать за ними, не является, решились одни искать населенных мест. После неимоверных трудов, несколько раз подвергшись смертной опасности, они, наконец, достигли людского жилья. Божья рука не раз спасала их на краю гибели. Так, о. Зосима, переходя вслед за о. Василиском по льду на лыжах реку, погрузился по грудь в воду, и, так как ноги были крепко всунуты в путы лыж, то ему предстояло утонуть. В таком положении он с товарищем своим воззвал: "Теперь Тебе, Владычице Пресвятая Богородице, помогать!" — и против всякого ожидания был спасен. После всего пережитого, о. Василиск два месяца был как расслабленный: не мог ни есть, как всегда, ни пить, ни ходить, ничего делать.

Отдохнув, иноки выбрали себе место, где прожили 24 года. Это место находилось в 50 верстах от города Кузнецка, было окружено лесом и длинными озерами, у которых и находились две келлии. Озера кишели рыбой, земля была обильна ягодными кустами. Ночью подвижники, не сходясь вместе, тем не менее будили друг друга на молитву. В воскресенье они сходились и проводили день в чтении св. книг и духовных беседах. Образ жизни был самый суровый по-прежнему. В день св. Пасхи у отшельников не было бы чем разговеться, если б один добрый крестьянин, сочувствуя им и лишая себя покоя, не приносил бы им за 40 верст в самую ночь праздника коровьего масла, яиц, молочного и сдобного печения. По окончании утрени он, не евши, удалялся обратно.

Спустя несколько лет, попросился к пустынникам жить с ними старый мещанин, ожедневно напивавшийся до бесчувствия, обещая, если они примут его, не прикасаться к вину. В виду такого его обещания, они рассудили, что, если не примут его, а он умрет от пьянства, то на них взыщется эта несчастная душа. Они приняли его, и Господь укрепил его так, что он стал вести жизнь безупречную и не думал о вине. Кроме того, к ним присоединился один старик-купец, еще в миру ведший очень строгую жизнь.

В город Кузнецке благочестивая вдова-мещанка объяснила о. Зосиме, как трудно жить в их местности женщинам с духовными стремлениями: монастырей не было, а в Россию ехать далеко. Она просила о. Зосиму быть ее руководителем. О. Зосима рассказал о такой просьбе своему сподвижнику. По совету о. Василиска, эта вдова переселилась в ближнюю деревню, стоящую при реке Томи; к ней присоединились еще другие девицы. Окрестные жители выстроили им дом, затем обнесли место оградою. Тогда и старец Василиск стал посещать их, наставляя их иноческой жизни. Посылал к ним и о. Зосиму.

Между тем, гораздо бы удобнее казалось, чтоб эти ищущие спасения женщины имели пристанищем какой-нибудь монастырь. Чрез о. Зосиму они подали прошение Тобольскому Архиепископу. Он соглашался в своей епархии предоставить им Туринский заштатный опустелый монастырь. По этому делу о. Зосима ездил в Петербург, и Св. Синод согласился на то, чтоб эта обитель из мужской была обращена в женскую.

Такое распоряжение отчасти имело основанием и уважение, которым и в Петербурге пользовался о. Василиск, так как и туда достиг слух о праведной жизни старца. Многие лица также ради старца оказали вещественную помощь вновь возникавшей обители.

Когда о. Зосиме для устроенной обители надлежало переселиться в Туринск, о. Василиск последовал за ним. Тяжело было ему расставаться с возлюбленной пустыней. Но он знал веру и любовь к себе о. Зосимы, и как трудно предстоящее ему дело и как нужна ему будет и добрая поддержка и совет. Кроме того, о. Зосима убеждал его не лишать начальных сестер своего руководства ими. Миряне выстроили старцу келлию в 7 верстах от монастыря. Там он жил уединенно, а сестры посещали его. Две последние зимы своей жизни он по дряхлости переселялся в монастырь.

О. Зосиме не пришлось пробыть при старце до его конца. В обители, благодаря вмешательству нескольких лиц, вышли большие несогласия, и о. Зосима покинул начатое им дело. В это тяжкое время до самой разлуки старец Василиск поддерживал своего верного ученика и сподвижника.

По отъезде о. Зосимы старца взяли в монастырь. Он скончался, наперед предсказав свою кончину. К погребению его приехал о. Зосима. Весь город провожал старца до его последнего жилища. Старец почил в возрасте свыше 80 лет, 1824 года, 29 декабря, в 5 часов утра, в Туринске, и погребен близ соборного алтаря на северной стороне в Святониколаевском девичьем монастыре.

Можно предположить, что старцу было пред самою смертью видение. Когда он совсем изнемогал, служивший ему крестьянин крестил его же рукою. Крестя его, тот человек видел, что грудь старца подымается и трепещет необычайно сильно, а сердце бьется и мечется во все стороны. До последнего вздоха старец творил устную и сердечную молитву, и со словами: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий" испустил дух, словно уснул.

Будучи в живых, старец, по смирению, никогда не позволял изображать себя красками. Зато с него сняли портрет лежащим во гробе. Часто себя и прочих старец Василиск подкреплял такими словами: "Бог премудр, всемогущ, богат и милостив. Поэтому, что Он ни делает — уже не ошибется, но хорошо сделает. Он всемогущ, а потому уже ничто воле Его противостать не может. Он многомилостив, а потому помилует и меня, грешного. Богатства у Него много, а потому даст и мне".

Никогда не произнес он самохвальных слов. Никогда не надеялся получить помилования от своих дел. Но всегда надеялся быть помилованным по единой милости Божией. Когда его благодарили люди за помощь, за наставления, он отвечал: "Дай Боже, чтоб мною пользовались, ибо Господу Богу слава и хвала, если Он чрез меня помогает другим: Он, а не я; ибо я знаю, что я многогрешен и ничего доброго от себя не имею".