САРОВСКОЙ ПУСТЫНИ СХИМОНАХ МАРК

САРОВСКОЙ ПУСТЫНИ СХИМОНАХ МАРК

Схимонах Марк подвизался одновременно с великим старцем о. Серафимом.

Схимонах Марк родился, как и о. Серафим, в городе Курске, тоже в купеческой семье, имя которой неизвестно. Во св. крещении назван он Михаилом.

С детства он чувствовал призвание к духовной жизни, к уединению и подвигам пустынножительства. Ему было одно духовное видение, и это видение побудило его окончательно оставить мир и служить Богу, готовясь к страшному Суду Христову. В чем состояло это видение — осталось сокрытым. Но на молодую душу Михаила это видение, бывшее в состоянии среднем между сном и бодрствованием, подействовало так, что до конца его жизни день Страшного суда постоянно стоял, как бы живым в его памяти.

На 24-м году от рождения он пришел в Саровскую пустынь, которую он выбрал по ее удаленности от мира, и в 1778 г. пострижен строителем Пахомием в иночество с именем Мефодия. В 1811 году он пострижен был в схиму с именем Марка.

Еще в первые годы иноческой жизни в нем стал проявляться дар юродства.

Юродство есть один из самых тяжких путей спасения, есть всецелое распинание себя во имя Христа. Юродивый подвергает себя постоянным поруганиям, презрению и ударам, голоду, жажде, зною, всем лишениям бесприютной жизни. Принимая на себя личину малоумного, странного человека, истинный юродивый полон высокой мудрости, в поступках с виду низких сохраняет дух возвышенный; непрестанно осмеиваемый миром, полон величайшей любви к человечеству, а в бесстрашных обличениях своих имеет в виду назидание и спасение ближних.

Такой путь избрал себе и Марк.

Его одежда, многошвенная и часто ветхая, необыкновенная молчаливость, иногда употребление не во время пищи пред братиею и посторонними, отрывочность и непонятность речи — казались странными окружающим. Осуждения их он принимал благодушно; задумал удалиться из обители, и без ропота ушел в дремучий лес, окружающий Саров. Так исполнял он мудрое слово преп. Ефрема Сирина: "Кто хочет быть монахом и не переносит оскорбления, уничижения и ущерба, тому монахом не бывать".

В лесу о. Марк не имел постоянного пристанища. То он ютился в подземельных пещерах, оставленных зверями, то в шалашах, которые сам устраивал из хвороста. Иногда же постелью служила ему голая земля, а крышею — небо. Так жил он довольно долгое время. Наконец, братья, видя чрезвычайное терпение его в этой отреченной жизни, поняла, что его юродство есть дело великой благодати Божией и стала питать к нему большое уважение. Особенно возросло это уважение с тех пор, как за о. Марком стали замечать некоторую прозорливость. Часто его отрывочные слова, с виду ничего не значившие, касались внутреннего содержания говоривших с ним лиц. Другие же его слова, казавшиеся ни с чем несообразными, оправдывались впоследствии точными событиями. Но и, освободясь от насмешек братии, о. Марк не остался в монастыре. Хотя ему там отвели келлию, он, увлекаемый жаждою пустынной и безмолвной жизни, удалился, по благословению строителя Пахомия, на совершенное безмолвие в лес, принадлежавший пустыни.

Придя в лес с тем, чтоб всегда остаться там, он сперва, как и прежде, не имел постоянного жилища, и укрывался то в пещерах, то в шалашах, то в маленьких келлейках, которые едва защищали от холода и которые он сам себе устраивал в лесу в разных местах. Впоследствии для него была устроена деревянная теплая келлия в одной версте от обители. Здесь он принимал приходившую к нему братию и посторонних посетителей, искавших его наставлений.

Но теплая келлия была единственным послаблением, какое позволил себе подвижник. Сюда укрывался он только, чтоб согреться и принять пищу, а все почти время проводил или на открытом воздухе, или в прежних убежищах своих.

Летом и зимою одеждою ему служили многошвенные ветхие рубища, во исполнение слов преп. Исаака Сирина: "Возлюби убожеские ризы в одеянии твоем, дабы уничижить возникающие в тебе помышления. Ибо, любящий блеск не может стяжать смиренного помышления, потому что сердце внутри принимает образ, подобный внешним образам". Он носил на теле тяжелые вериги; никогда не разбирал кушанья, вкусно ли оно или не вкусно, свежо или гнило. Не дозволяя никому служить себе, он до глубокой старости сам ходил за пищей в обитель, сам ходил и за водой, хотя многие желали бы служить ему.

В таких подвигах провел он последние двадцать лет своей жизни. Нестяжательность его была так велика, что у него не было ничего, кроме ветхого рубища, вериг, рогожины, тыквенного кувшина для воды и пищи и немногих инструментов для ручной работы. Кроме восковых свеч, он ни от кого ничего не принимал. Он говорил: "У меня нужное все есть, а лишнее никогда не полезно".

Кто-то спросил его: "Батюшка, как ты не имеешь в келлии своей даже самого нужного?" Он отвечал на это: "Я тридцать лет так веду себя, следуя словам Христа: "Иже не отречется всего своего имения, не может быти Мой ученик". Не в чем ином богатство монаха, как говорит о том преп. Ефрем Сирин, как в утешении, сотворшемся от плача".

Некоторые просили его принять от них денег для раздачи нуждающимся. Он отвечал: "Это не мое призвание, а дело мирян. Отшельники должны быть свободны от мысли о внешних вещах и хранить свой ум в молитве". Молчание его простиралось до того, что из братии он беседовал не более как с пятью человеками, с прочими же не говорил.

Если кто посещал его, он выходил тогда из келлии, имея на груди образ Богоматери с Предвечным Младенцем, который и давал целовать посетителям.

Советов, наставлений никому не давал. Он следовал тут словам Исаака Сирина: "Пусть лучше признают тебя невеждою по малому твоему сведению в том, как вести споры, нежели мудрым по бесстыдству. Учащих противному обличай силою добродетелей твоих, а не убедительностью слов. Кротостью и тихостью уст своих заграждай уста и заставляй молчать бесстыдство непокоряющихся истине. Невоздержных обличай благородством твоего жития".

Любимою его молитвою была молитва преп. Иоанникия Великого: "Упование мое — Отец, прибежище мое — Сын, покров мой — Дух Святый; Троице Святая, слава Тебе!" Эту молитву творил он постоянно, ощущая от нее великую радость.

В ночное время он большею частью ходил по лесу и говорил, что ощущает сердечную сладость, когда вся природа безмолвствует, а наша молитва так легко возносится к Богу. В это время он любил, ходя, петь стих: "Воскресение Христово видевше".

Рукоделие о. Марка состояло в изготовлении серных спичек, которые он пучками раздавал посетителям. Летом он занимался возделыванием грядок, на которых сажал картофель и другие овощи. Этим он и питался в пустыне.

Имея великое усердие к храму, он, не взирая на суровое время и отдаленность келлии, в воскресные и праздничные дни, — зимою, по глубоким нерасчищенным снегам, приходил к службам.

Правило, то есть последование молитв, которые совершал старец, было многосложно.

Из того, что говорил он нескольким инокам о том, как жить, памятно следующее:

"Ходи в церковь, имей послушание к настоятелю и братии. Сидя за трапезой, внимай себе и чтению. Каждого брата предваряй поклоном; много не говори, а более молчи. Ходи как мертвый, закрыв глаза, уши и уста. В келлии имей поделие, и молись почасту, а "умную" молитву твори на всяком месте навсегда. Ни с кем не спорь, но всякому уступай, и себя считай хуже всех. Всякому только и говори: благослови и прости".

Больше же всего о. Марк учил смирению, терпению, самоукорению, вниманию. "Мы должны смиряться пред другим, говорил он, и считать себя худшими его, какие бы недостатки ни видели в его жизни. Мы должны навсегда мысль свою утверждать в том, чтоб представлять себя худшими всех".

Однажды один инок, принеся ему пищу, увидел его сидящим в глубокой задумчивости, с лицом, обращенным на восток. Долго не смел он прервать размышления старца. Наконец, спросил: "Что ты, отче, так задумался?" — Старец отвечал ему: "Я размышляю об изгнании Адама из рая, когда он плакал и вопиял ко Господу: "Милостиве, помилуй мя, падшего!"

Господь послал верному рабу Своему благодатные дары: прозорливости и исцеления недугов.

Как-то летом пришли к старцу два странника, попросить его молитв и принять благословение. Старец встретил их и дал им приложиться ко кресту; потом он оторвал от полы своей ветхой рясы лоскут и дал одному из них, говоря, чтоб тот обмахнул им голову и разогнал комаров. Тот сделал это и, выйдя из келлии старца, рассказал своему спутнику, что, когда шел к о. Марку, его тяготили хульные и злые помыслы. Но, только он обмахнул голову лоскутом, эти помыслы рассеялись как комары, и он почувствовал какую-то легкость и спокойствие на сердце.

От долгого стояния и трудного хождения ноги старца чрезвычайно распухли: он не мог ходить. Братия советовала ему позвать врача, но старец отказался от человеческой помощи, возлагая всю надежду на Бога. Он взял в храме из лампады, горящей пред иконою Богоматери "Живоносный Источник", елея, помазал им ноги и вскоре получил облегчение.

Один из братии, живший отшельником в лесу и думая, что пост есть удобнейший путь спасения, без благословения духовного отца назначил себе строжайший пост. Начав это дело без рассуждения, он ослаб так, что дело могло кончиться плохо. От долговременного поста силы его истощились, и он еле мог держаться на ногах. Марк узнал об этом и пошел навестить неблагоразумного постника. Он с собою принес кусок хлеба и, подняв правою рукою свой посох, а левою подавая хлеб, говорил ему: "Ешь!" Брат, устрашенный угрозою, съел принесенный хлеб и получил прежние силы. А. о. Марк этим показал, что пост спасителен только тогда, когда бывает с рассуждением.

В 17 верстах от Сарова, в селе Круглые Паны, был помещик, женатый на лютеранке. О. Марк знал еще предков его и любил семейство за благочестие. Он часто к ним хаживал, и для него в их саду была выстроена уединенная келлия. Он часто убеждал лютеранку принять православную веру. Его уговоры произвели на нее сильное впечатление, и она соглашалась присоединиться к православной Церкви, если б Бог показал ей какое-нибудь знамение в удостоверение того, что Греко-Российская Церковь есть Церковь истинная. На это о. Марк сказал ей: "Я помолюсь об этом с твоим супругом, и надеюсь, что Господь для спасения души твоей дарует знамение". Вскоре она увидела такой сон. Она находилась на берегу быстрой и широкой реки. На той стороне, где она стояла, не росло ничего, была лишь одна сухая земля. У берега стояла лодка без людей; по другую сторону реки расстилался сад, и оттуда неслось благоухание, Над садом в воздухе был виден ангел, державший в руках святую Чашу. В саду ходил и о. Марк. В восхищении от красот сада, она всем сердцем захотела перенестись на ту сторону реки в прекрасный сад и начала просить о. Марка, чтоб он помог ей переехать в лодке. О. Марк сказал ей: "Если ты присоединишься к православной восточной Греко-Российской Церкви, то можешь безопасно перейти эту быструю реку и без лодки". И, указывая правою рукою на ангела, сказал: "Вот, тогда этот ангел и причастит тебя св. Тайн". Когда она согласилась на это предложение, старец велел ей оградить себя крестным знамением, и она пошла с берега по реке. Но, дойдя до половины реки, испугалась ее быстроты и со страха проснулась. Она сейчас же рассказала этот сон своему супругу, и, так как они оба сочли его за указание Божие: она решилась перейти в православие.

Незадолго до кончины о. Марк был утешен таинственным видением небесных радостей, уготованных праведным. Это видение утешило его от тех искушений, которые наводил на него враг спасения, внушавший ему, что "несть спасения ему в Бозе его".

В конце октября 1817 года о. Марк сделался болен в своей пустыне и весь ослаб так, что ходить сам собою не мог; его перевели в отведенную ему в монастыре келлию. Здесь он простился со всею братиею, прося их молитв. Чувствуя кончину, он позвал духовника, исповедывался и приобщился св. Тайн, Тела и Крови Христовой, и, по совершении над ним таинства Елеосвящения, тихо почил между раннею и позднею литургиею. Это было в воскресенье, 4 ноября 1817 года.

И по кончине своей праведный старец не переставал давать спасительные советы и благодатную помощь своим верным ученикам, являясь им с такою помощью в видениях.

Благоговение Саровской братии к памяти подвижника Марка было так велико, что на местах, ознаменованных особыми проявлениями его подвигов и дарований, были воздвигнуты деревянные кресты. Один был воздвигнут на горе в лесу, другой в лесу на берегу речки Саровки, неподалеку от келлии старца. Чтившие его иноки приходили сюда на поклонение утром, в полдень и вечером и пели церковные песни.

Один инок, искушаемый чрез врага тяжкими помыслами, которые лишали его душевного покоя, неопустительно приходил сюда каждое утро и каждый вечер и со слезами в молитве говорил: "Суди, Господи, обидящие мя, побори борющие мя: приими оружие и щит и восстани в помощь мою!" Однажды, когда он произнес эту молитву, его сердце вдруг озарил божественный свет, разогнал тягостные помыслы и разлил в душе невыразимую радость.

И нельзя ли думать, что тот, кто так уничижал себя на земле, теперь сияет незаходимою славою и кто избрал такой тяжкий путь на земле, теперь на небе утешен вечным покоем избранников Божиих?