Схимонах Геннадий (Туманов)

Схимонах Геннадий (Туманов)

(†2/15 сентября 1899)

В миру Герасим Иванович Туманов, сын государственных крестьян Тверской губернии Бежецкого уезда Ивана и Евдокии Тумановых. Он был единственный сын у родителей и любимец отца. Неизвестно, по какой причине жил несколько времени в Петербурге в услужении по найму у одного богатого немца-лютеранина, в доме которого постов никто не соблюдал. Потому и Герасиму Ивановичу, как после вспоминал он, по необходимости приходилось нарушать установленные Святой Церковью посты, и только говел он на первой и Страстной седмицах Великого поста. Но скоро наскучил ему этот вводящий в пагубу широкий путь жизни, и он решился с одним единодушным товарищем покинуть веселую столицу и повседневный разгул. Ему в то время было приблизительно лет 25. Пошли они постранствовать по святым русским обителям, и так как у них обоих было одно доброе намерение — подвизаться ради душевного спасения, то с самого начала пути они и стали преследовать эту цель. Только, не зная установленных Святою Церковью правил, они стали подвизаться по-своему — шиворот-навыворот: в будничные дни они подкреплялись пищею обычным порядком, а когда наставал какой-нибудь праздник — целый день постились.

В 1838 году Герасим Иванович прибыл в Оптинский скит, товарищ же его с этого времени теряется из виду. Скитоначальником был тогда иеромонах Антоний, родной брат настоятеля обители отца Моисея. Заметив в молодом Герасиме детскую простоту, он и стал уговаривать его по-детски остаться в скиту. "Идет со мною мимо тополя по дорожке, — вспоминал после отец Геннадий, — поднял тополевый сучок и, показывая его мне, говорит: "Оставайся у нас, Герасим: посмотри-ка, какие у нас деревья-то, понюхай-ка, как пахнут-то!"".

Привлеченный любовью скитоначальника, Герасим остался и определен был в кухню помощником повара. Через год по поступлении в скит Герасима прибыл в Оптину пустынь Александр Михайлович Гренков (впоследствии известный старец Амвросий). Поживши несколько времени в монастырской гостинице, а затем в монастыре, он наконец в ноябре 1840 года переведен был в скит и определен на место Герасима помощником повара, а Герасим сделан был главным поваром. Общим их удовольствием было на досуге побеседовать. Беседы эти, впрочем, не препятствовали их благочестивой жизни, и они мирно проводили дни свои. Но вот Герасиму нужно было сходить в свой губернский город Тверь, чтобы выручить из Казенной палаты засвидетельствованный увольнительный приговор свой от общества, который почему-то очень долго не высылался из палаты. Сурово принял его секретарь палаты: "Эти мне монашествующие, как нож по горлу, — зашумел он на Герасима, — только чай пить да калачики есть! Ты, брат, подожди!". А так может каждый рассудить: если бы самого секретаря-то посадили в монастырь да заставили каждый день неопустительно к службам церковным ходить, да пищу на братию готовить, да помои выносить — так не рад бы был и калачикам. Да еще откуда взять-то их монаху в общежительном монастыре, где доходов монахам никаких нет? Впрочем, как бы там ни было, а просьба Герасима увенчалась успехом. Ему выдали из палаты увольнение, и он в радости возвратился в скит. Но тут встретило его новое горе. В его отсутствие Александр Михайлович занял место главного повара; и когда возвратился Герасим, его определили быть помощником повара, значит, понизили. Расстроился Герасим. Придет в кухню, сядет на лавку, болтает ногами и ничего не делает. "Что же ты ничего не делаешь?" — спрашивает повар. — "Я не мирен", — отвечает помощник. Впрочем, немирство это длилось недолго. Сходил он к старцу Макарию, открыл ему свою немощь и, получив от него душеспасительное наставление, стал по-прежнему в мирном устроении духа усердно трудиться в кухне в качестве помощника.

29 марта 1844 года Герасим определен был в число скитского братства указом Духовной консистории. Затем он несколько времени исправлял послушание пономаря в скитской церкви. Но еще в молодых годах заболел и отставлен был от всех послушаний. Из опасения близкой кончины он даже келейно принял постриг в мантию. Когда же несколько оздоровел, тогда его уже формально представили к мантии и по разрешении он пострижен был настоятелем отцом игуменом Моисеем 17 ноября 1851 года. Нужно при сем заметить, что постриг в мантию не повторяется, так как раз данные монахом Господу обеты и без повторения остаются навсегда во всей силе. Если же монах хочет обеты свои повторить, то для сего должен принять пострижение уже в схиму. Так было и с отцом Герасимом. При формальном пострижении в храме Божием отец настоятель постриг его, по-видимому, в мантию, но по чину пострига схимнического. Неизвестно только, когда дано ему было имя Геннадий, при первом или втором пострижении. Здоровье отца Герасима от времени все-таки не исправилось как должно; и потому он уже не годился к посвящению в сан иеродиакона и прожил, так сказать, в тени всю свою последующую долгую жизнь. 14 марта 1860 года, по-старинному, уволен был за штат.

Вследствие своего слабого здоровья отец Геннадий проводил жизнь уединенную. В положенные в скиту служебные дни он всегда своевременно приходил в церковь к службам Божиим, в прочие же дни пребывал в келлии; сам вычитывал для себя все скитские молитвенные правила, во время которых, как и во время служб церковных, часто по немощи сидел. Бывало нередко, что труженик сей на целый день впадал в совершенное расслабление, называя себя в это время "оловянным". (Говорил он на "о".) Но в таком положении он не опускал молитвенных правил, и если от бессилия не успевал иногда с вечера прочитать молитвы на сон грядущим, то прочитывал их уже по прошествии ночи, утром; а затем начинал читать утреннее правило наступающего дня.

Любимым его занятием в келлии было чтение духовных книг. Он ежедневно поставлял себе в обязанность прочитать житие святого и, таким образом, ежегодно прочитывал весь круг Четий Миней святителя Димитрия Ростовского. Любил и другие назидательные книги читать, а затем упражнялся в Иисусовой молитве. Также ежедневно, когда был в силах, читал вместе с другими братиями Псалтирь по благодетелям в положенные часы. Во всем он любил точность и аккуратность. Все келейные занятия расположены были у него по часам: в положенные часы помолиться, в положенные часы книгу почитать, пообедать и прочее. В утреннее время он никогда не позволял себе пить чай раньше восьми часов, когда обыкновенно в монастыре отходит ранняя обедня. По двунадесятым праздникам всегда ходил в монастырь к поздней обедне и чаю уже утром не пил. В характере отца Геннадия заметна была детская простота и искренняя ко всем любовь. Он не стеснялся высказывать старцу свои немощи и недостатки даже и при посторонних людях… Бывало, старец батюшка отец Макарий, желая побудить других братий к откровению помыслов, спросит при всех скитянах: "Геннадий! Что ты там наделал?". И отец Геннадий, если, например, с кем повздорил, все выскажет без утайки, нисколько не стесняясь присутствием других. Ко всем старшим братиям он относился с почтением и смирением, и вообще ко всем с искренней братской любовью. Каждого брата называл не иначе, как "красно солнышко". При чем, бывало, по своей привычке ласково потреплет брата по плечу или еще как-либо. А когда по должности благочинного делал выговор неисправимому брату, называл его "горемычный". За такие боголюбезные душевные качества любили отца Геннадия все старцы, начиная с отца Льва, Макария, Амвросия и других. Да и все братия скитские и монастырские относились к нему с любовью, а некоторые даже и с уважением.

Сам же отец Геннадий при своей евангельской простоте и незлобии всегда был в мирном и веселом настроении духа. Иногда при случае говорил: "У меня нет скорбей; кроме шуток, у меня нет скорбей". Так исполнялись на нем слова старца батюшки отца Амвросия: "Кто из поступивших в монастырь прямо пойдет путем смирения, во страхе Божием и охраняя по совести очи, и слух, и язык, а в ошибках прибегая к самоукорению, тот мало увидит неприятных случаев". Нельзя, впрочем, сказать, чтобы у отца Геннадия совсем не было скорбей. Немалое время он отправлял в скиту должность благочинного, и потому приходилось ему делать замечания, в особенности младшим братиям, которые по своей неопытности в жизни духовной со своей стороны делали отпор благочинному, нанося ему оскорбления своими грубыми ответами, но отец Геннадий по своему смирению все это переносил терпеливо.

За такую благочестивую и благоговейную жизнь отец Геннадий имел и особую благодать от Господа. Случалось иногда, в летнее время при бездождии, скитоначальник отец Иларион скажет ему: "Отец Геннадий! Помолись, чтобы Господь послал дождя". — "Благословите, батюшка!" — ответит отец Геннадий, и молился за святое послушание, и Господь посылал дождь. Но иногда молитва его оставалась без успеха. Тогда отец Геннадий только скажет: "Нет, должно быть, много нагрешили".

За несколько месяцев до кончины Московского митрополита Филарета отец Геннадий имел знаменательное сновидение. Так, он рассказывал о сем: "Стою я будто в каком-то чудно украшенном месте, наподобие храма, наполненном обильным светом, у стены. Вдруг отверзаются совне двери, входят два Ангела и ведут как бы некоего отрока. Слышу, чей-то голос говорит: "Это Филарет, митрополит Московский". Всматриваясь в черты отрока, я припоминал, как будто видел его, и находил сходство с портретом отца Филарета. Когда же идущие приблизились ко мне, я ощутил какое-то неизъяснимо радостное чувство. Потом Ангелы провели отрока в противоположную сторону, которая в особенности была украшена и сияла чудным обильным светом". Тем сновидение окончилось. Об этом сне до кончины митрополита отец Геннадий никому не говорил, считая его сомнительным, так как слышал, что митрополит здравствует, между тем как сон, по мнению отца Геннадия, предвещал его кончину. По получении же известия о кончине владыки отец Геннадий уже рассказал свой сон некоторым скитским отцам и братиям.

Несмотря на то что отец Геннадий не пользовался хорошим здоровьем, Господь судил ему пожить долгое время. Только к концу жизни он все более и более ослабевал в силах и испытывал недуги: некоторое время страдал мочезадержанием, голова у него, может быть от худосочия, покрывалась кровавыми шишками вроде чирьев, и силы его совсем ослабевали; так что он не мог уже по-прежнему сам вычитывать молитвенные правила, а вычитывал ему сосед, молодой послушник. О недугах своих больной много не беспокоился, а только, бывало, вздохнет и скажет: "Что делать?! Нужно и поболеть, и поболеть нужно". В течение долговременного недугования отец Геннадий ежедневно в субботу в своей келлии сообщался Святых Христовых Таин, которые приносились ему скитскими иеромонахами. Был он особорован святым елеем и благодушно ожидал, когда настанет час воли Божией отойти ему от временной сей жизни.

Интересно было в это время его свидание с Калужским Преосвященным Макарием. За год до кончины отца Геннадия, именно летом 1898 года, владыка прибыл в Оптину пустынь и по обычаю, отслуживши в монастыре литургию, посетил скит. Нужно было ему проходить мимо геннадиевского корпуса, и больной отец Геннадий пожелал получить от владыки благословение. Вот вывели его под руки два монаха на крыльцо. Когда приблизился Преосвященный, отец Геннадий, с детскою любовью и благоговением взирая на святителя Христова, протянул к нему руки и, приняв от него благословение, проговорил: "Ножку бы, ножку бы вашу поцеловать!". А где там ножку поцеловать, когда спина не гнется и двое держат под руки? "Сколько тебе, старец, лет?" — милостиво спросил Преосвященный. — "Восемьдесят шестой", — ответил с детскою улыбкою отец Геннадий. — "Ну, это еще что за старость!" — шутливо промолвил владыка и пошел далее.

Последний год жизни отца Геннадия быстро протек, и к осени старец совсем ослабел. Посетившему его близкому монаху сказал: "Вот-вот, уже и с постели встать не могу. Простите!" — и поцеловался с ним в уста. В предсмертное время он ежедневно сообщался Святых Христовых Таин. Настало наконец 2-е число сентября 1899 года — празднование Калужской иконы Божией Матери, и в три часа пополудни старец мирно почил о Господе, на 87-м году своей жизни, проживши в скиту более 60 лет. На третий день после его кончины было в скиту соборное служение литургии и затем погребение. На надгробной чугунной плите его изображены следующие стишки:

 По летам старец древний,

 Дитя душою был,

 Молебник к Богу теплый,

 Он всех равно любил.