ЕВФИМИЯ ГРИГОРЬЕВНА ПОПОВА

ЕВФИМИЯ ГРИГОРЬЕВНА ПОПОВА

Евфимию Григорьевну Попову еще при жизни называли старицей, т. е. наставницей, проникнутой духом христианства, умевшей в этом духе руководить соприкасавшимися с нею лицами.

Родилась она в селе Каликине, Лебедянского уезда, Тамбовской губернии, в набожной семье однодворца. Кто дал ей духовное направление первых лет — неизвестно.

В раннем возрасте ничего отличавшего резко от других в ней не замечали. Но с четырнадцатого года она стала тайком уходить из дому, иногда на несколько дней, и проводила ночное время в молитве на церковной паперти. Стала она неопустительно ходить ко всем службам в Калининской церкви, держала суровый пост, иногда по два и по три дня не принимая вовсе пищи.

Убегая всяких сборищ, хороводов и ночных посиделок, она искала уединения и больше любила слушать, чем говорить. Держала она себя скромно, покорно, в словах была кратка и разумна, подолгу и часто молилась со слезами.

Родители ее не мешали дочери в ее наклонностях. Когда она достигла зрелого возраста, они выстроили ей у сельской церкви небольшую хижину. Здесь она стала жить и принимала к себе только отца и мать; они попеременно носили ей хлеб и воду. Душа Евфимии с такой силою устремилась в это время к Богу, что она не замечала почти нужд телесных, и даже зимою редко топила свою келлию.

Чрез несколько лет этого добровольного затвора, из которого она выходила лишь в церковь, Евфимия приняла на себя труднейший подвиг христианской жизни — юродство Христа ради.

Она стала ходить по улицам своего родного села, являлась в дома, уличала крестьян в пороках и беспорядке, и иногда, рассерженные правдою ее слов, бывшею не понутру мужикам, — они бранили ее или даже и били. Она спокойно выносила все, не жаловалась и прощала обидчиков.

Особенно пришлось ей натерпеться от волостного головы, которого она на народе обличала в развратной жизни. Он вытолкал ее из своей избы, и с кольем в руках преследовал ее побоями до самой ее келлии.

Людей же с мягким восприимчивым сердцем обличительные слова Евфимии удерживали и предохраняли от проступков.

Уже с первой поры подвижнической жизни действовавший в Евфимии дар прозорливости проявился с особою силою во время случившегося в селе Каликине пожара.

Когда загорелся первый дом, на сельской колокольне ударили в набат, поднялась суматоха. Евфимия с посохом в руках вышла из своей хижины, и, бегая по селу в тревожном состоянии духа, останавливалась пред некоторыми домами и говорила: "Вот и этот дом сию минуту загорится: в нем живут грешники, Бога прогневляют и в грехах не каются".

Тогда тотчас по воздуху неслись с пожара головни и дома эти сгорали, тогда как стоявшие рядом оставались целы.

Дойдя до избы своей близкой родственницы, стоявшей за воротами с грудным младенцем на руках, Евфимия указала и на этот дом, но прибавила, глядя на младенца: он невинен. У этого загоревшегося дома стояли скирды хлеба, и Евфимия, указав на меньший из них, сказала: "Этот останется для дитяти". И он, действительно, остался, тогда как прочие сгорели.

Когда, по окончании пожара, ее спросили, зачем она бегала по селу и сожгла несколько домов, она отвечала: "Я не помню, где была и что делала".

С 1808 г. до смерти Евфимия жила в Задонске. Ей выстроили уважавшие ее лица особенный дом, в котором с нею помещались сошедшиеся к ней для христианской жизни вдовы и девицы. Эта община занималась странноприимством бедных, и Евфимич была у них старшею.

Тут ее жизнь получила мирное направление. Она постоянно ходила в Задонский монастырь и всегда молилась усердно и дома большую часть времени проводила в молитве. И здесь она погружалась в такое высокое созерцание, что часто к ней входили, а она не замечала.

Она обращалась за советами и наставлениями к Илариону Троекуровскому. Он принимал ее с великим уважением, и сам часто пользовался ее духовною опытностью, в ней искал совета и поддержки.

Когда Евфимия приходила к о. Илариону, он посылал ночевать ее в холодную комнату со словами: "Поди туда с Богом и там тепло будет!" — и, говорят, что она не чувствовала там холода.

И она также давала подвижнику советы, и, если он им не следовал, то впоследствии ему иногда приходилось раскаиваться. Он имел желание поступить в общежительную пустынь; она его отговорила, зная, что это не его призвание. Он настоял на своем, но вскоре должен быль вернуться к прежним подвигам.

С таким же уважением относился к ней и задонский затворник Георгий, называвший ее всегда своею "духовною матерью".

В 1819 г. Георгий по назначению настоятеля исполнял в монастыре послушание у свечного ящика. Его душа, жаждавшая полного сосредоточия в Боге, искала совершенного уединения. Он задумал перейти в Соловки и со слезами молился, чтоб Господь открыл ему Свою волю. Однажды после богослужения Евфимия подошла к клиросу и, подавая Георгию, стоявшему у ящика с наклоненною головой четки, сказала: "Вот тебе четки: молись по ним. Царица Небесная приказала тебе жить в Задонской Ее обители, и никуда не переходить. Придет время — будешь сидеть в келлии".

Вскоре Георгий тяжко заболел и полгода не выходил из келлии, а затем затворился в затворе.

Когда Георгий был уже в затворе, он оставил у себя только один образ, уступая распространенному в миру мнению, что излишество в иконах есть роскошь, несовместимая с затворничеством. Тогда Евфимия объяснила ему неосновательность этого мнения и советовала снова украсить келлии иконами, укрепляя себя воспоминаниями о подвигах святых.

Высоко чтил Евфимию и юродивый Антоний Алексеевич, который благоговел перед ней и был при ней всегда тих.

Посетители странноприимной общины приносили иногда Евфимии деньги, но она редко их от кого принимала и отговаривалась: "Может быть, вам самим он нужны, а меня Господь пропитает".

Так говорила она не от избытка средств: часто она терпела крайнюю нужду, но ей была дорога добровольная нищета. Молодые келейницы роптали на нее за отказ принимать приношения, а она отвечала мудрыми, полными значения, словами: "Если желаете, сами вы принимайте приношения. А я стара и слаба, не в силах уже умолить за других Господа".

Жизнь Евфимии была долга: она продолжалась 110 лет.

За полгода она имела извещение о кончине. В тот же час — была полночь — она вышла из своей молельни, собрала в одну комнату всех живших с нею сестер и сказала им: "Господь наш Иисус Христос благоволил возвестить мне о скором моем отшествии, и потому я более не начальница вам. Пусть главною у вас будет сестра Анна Дмитриевна, кланяйтесь ей в ноги и целуйте ее руку", — и сама она первая подошла к ней и поклонилась.

Тело старицы слабело, но дух бодрствовал. За несколько дней до кончины над нею было совершено таинство св. елеосвящения, а затем св. причащения. За причащением открылся ее слух, которого она давно по старости лишилась. Все время сохраняла она ясное сознание. В день смерти вечером встала с постели, позвала келейницу и просила налить в стакан св. воды.

Три раза перекрестившись, она при каждом крестном знамении пила св. воду. Потом сама опустилась на постель и тихо предала дух Богу. Это было 15 января 1860 года.

Она лежала три дня в гробу, как спящая, без всяких признаков разложения. Тело ее, при громадном стечении народа, предано земле в часовне Задонского Богородицкого монастыря, рядом с затворником Георгием, в ряду других Задонских подвижников.