Глава X. ПРОСЛАВЛЕНИЕ ПРЕДТЕЧИ
Глава X. ПРОСЛАВЛЕНИЕ ПРЕДТЕЧИ
Служение Предтечи в загробном мире ограничено во времени, ибо оно простирается только до пришествия Христова, т. е. до Его сошествия во ад и проповеди во аде, которая соответствует основанию Церкви в загробном мире. Этим служение Предтечи как таковое заканчивается, и начинается новое, иное служение, которое представляет священную тайну. Однако ее св. Церковь приоткрывает, отчасти через церковные песнопения, но всего более через иконографию. Здесь, как и в некоторых других вопросах, приходит черед иконографического богословия (как одной из ветвей литургического)[162]. Православная иконография дает основания для учения о том, что можно назвать прославлением Предтечи. Она содержит видения о Предтече, прозрения тайн Божиих. Св. Предтеча изображается в двояком отношении: с одной стороны, в связи с событиями земной жизни его, в которых главное есть, конечно, крещение им Господа, а также и рождество его и усекновение, — так сказать, священно–исторически; с другой стороны, есть целый ряд изображений его не исторического, но, так сказать, догматико–символического характера. Сюда относятся изображения Предтечи — с крестом (преимущественно в западной иконографии), с чашей, в которой покоится Божественный Младенец, «Агнец мира», или же его собственная глава — в окры–лении и иногда короне; в предстоянии Христу вкупе с Богомате–рию — Деисис (или в обычном искажении русского начертания «Деисус»); в предстоянии огненному ангелу — Софии, Премудрости Божией; в предстоянии Христу на Страшном Суде; изо–бражение в «чин» (в иконостасе) в окружении иконы Спаса вместе с Богоматерию и среди ангелов, — «умное небо».
Общая черта этих изображений та, что все они необыкновенно выделяют Предтечу из всего человеческого рода и поставляют его как бы над ним, вкупе с Богоматерью, или отдельно, как ангела. Нам теперь и предстоит догматически осмыслить содержание этих изображений.
Самый распространенный атрибут Предтечи есть окрыление, два широкия, большия крыла: оно встречается как в одиночном изображении его, так и в предстоянии, в Деисисе и в Софии. Эта окрыленность указует, прежде всего, на его ангелообразное житие[163], в силу которого он именуется церковною песнью ангелом. «Что тя наречем, пророче, ангела ли, апостола ли или мученика? Ангела, зане яко безплотен пожил еси, апостола, яко научил еси языки, мученика же, яко твоя глава за Христа усечеся. Его же моли помиловати души наша» (служба 29 янв., стих, на лит. Германа патриарха).
«Пророка и мученика и крестителя Спасова, приидите людие восхвалим: сей бо во плоти ангел сый. Ирода изобличил есть, пре–беззаконнаго любодеяния содеянием осудив его. И беззаконнаго ради плясания честная глава отсекается: сущим во аде благовест–вуяй из мертвых воскресение: и молится прилежно Господеви спастися душам нашим» (там же). Заслуживает замечания, что и ныне в службу усекновения главы Предтечи вводится в качестве богородичной стихиры на Успение Богоматери: «воспойте людие», и через то как бы молчаливым намеком указуется соотношение празднования Успения Богородицы и кончины Предтечи — мотив Деисиса, Богоматерь и Предтеча. Об его отношении к ангельскому миру говорится еще в той же службе: «Дивятся тебе воинства ангельская, славят тя лицы апостол и мученик: чтим и мы твою летнюю память, всеславне, славяще Святую Троицу, тебе венчавшую, Предтече блаженне» (ст. на ст.). «Предтеча, верии, Креститель и ангел всех избавителя, Ирода обличив за беззаконие Иродиадино умирает во главу усечен: яко да сущим во аде со дерзновением благовестит, яко Бог сходит тамо пленити смерть» (по полиел. сд.). «О, паче ума удивления, пророков печать, зем–ный ангел, блудному плясанию показуется цена» (ст. на хвал.). «Божию Слову хотящу от Девы родитися, ангел от старческих чре–сел происходит, великий в рожденных женами и пророков пре–вышний» (Служба 24 июня, стих, на Госп. Воз. Анатолия). «Пророков предел и начало апостолов, земнаго ангела и небесна–го человека, глас Слова, воина и Предтечу Христова, от обещания предвзыгравшася и проповедавша прежде Рождества Солнца правды днесь Елисавета раждает и радуется… тем же ангеле, про–роче, апостоле, воине, крестителю, и проповедниче покаяния, и наставниче…» (Ст. налит., слава, Андрее Критского).
0 пророке Илии в его службе (20 июля) говорится: «На земли тя ангела познахом, божественный пророче, и на небеси отнюдь человека Божия» (канон 2–й, п. 9, тр. 2). «На земли, божественный пророче, яко бесплотен пожил еси, и ныне на небеси возносим с ангельскими лики ликовствуеши» (тр. 3). «Ангелом же подобник, чудный Илие богоносе» (п. 6, тр. 1).
Этому соответствует и выражение об ангеле в пророчестве Ма–лахии гл. 3 (хотя оно может быть понято и в общем смысле — вестника). Однако этого объяснения недостаточно. И некоторые преподобные именуются пожившими равноангельское житие, и, однако, они не изображаются с ангельскими крылами. Замечательно, что Церковь воспевает лишь пророка Илию прямо как «во плоти ангела». Не указуется ли здесь еще раз эта таинственная близость, доходящая до отожествления, между Предтечею и пророком Илией, не делается ли таинственного указания, что сближение ангельского и человеческого мира, совершившееся в Предтече, пред–начинается уже в Илии? Можно только поставить этот вопрос.
Поэтому затруднительно видеть в атрибуте крил лишь озна–меновательно аллегорический смысл, его надо принять во всей реальности. Следует принять во всем значении и то, что Господь в речи о Крестителе к народу Сам применяет к нему пророчество Малахии, где он называется прямо ангелом: «Ибо он тот, о котором написано: се Я посылаю ангела Моего пред лицем Твоим». (Мф. 11, 10; Лк. 7. 27)[164].
Иоанн Предтеча есть небожитель, предстоящий, подобно ангелам, «вторым светам», Самому Свету Невечернему, но вместе и отличается от них, будучи человеком, и притом высшим из людей.
Онтологически, хотя и не иерархически, человек стоит выше ангелов, ибо лишь человека Господь поставил господствовать над миром, как венец творения, как царственное Свое создание (ангелов же Он создал лишь служить миру как возвестителей воли Его)[165]. И Господь принял человеческое, а не ангельское естество. Соединение в едином существе человеческого (и притом в самом высшем его проявлении) и равноангельского естества делает его носителя одинаково возвышающимся над обоими мирами уже в силу этого соединения: Предтеча есть как бы вочеловечившийся ангел или ангельский человек, живое и личное общение между двумя мирами[166]. Его природа есть нераскрытая и явно в этом веке и непостижимая тайна, однако она уже явлена и приоткрыта. И это воссоединение ангельского и человеческого мира совершилось ли оно в самом рождении его, или же оно входит, как одно из последствий, в небесное его прославление? Ответа нет, но можно почитать установленным, что одновременно с боговоплощени–ем, в качестве одного из его последствий, явилось и это преодоление грани между человеческим и ангельским миром.
Миры эти воссоединились в лице Предтечи, который тем самым становится не только сверх–человеком, как ангел, но и сверх–ангелом, как при этом еще и человек. Поэтому он предстоит Богу превыше и ближе всякого тварного, ангельского и человеческого, существа, приближается туда, где пребывает лишь «честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим». Ближе Предтечи никто не стоит к Господу, кроме Матери Божией. Но в отношении обоих к ангельскому миру существует коренное различие. Пречистая остается без сравнения славнее и выше ангельского мира, от высших его чинов, херувимов и серафимов, и, конечно, до низших. Это существенное Ее превосходство уста–новляется вследствие Ее близости к рождаемому Богу, как Матери Божией. Ее высота в отношении к ангельскому миру онтологически есть высота Рожденного от Нее, Которому служат ангелы (Мк. 4, 11): Ее воспевают ангелы, как Царицу Небесную, как «высшую ангел и архангел и всея твари честнейшую, ангельское великое удивление». Здесь мы имеем прямое онтологическое превосходство над ангельским естеством Божеского естества, которого приобщилась в превысшей и окончательной мере, или, лучше сказать, безмерно Богоматерь силою богоосе–нения и Богоматеринства. В лице же Предтечи нет этого превышения «без сравнения» (онтологического) над ангельским естеством как таковым. Однако, будучи не только человеком и не только ангелом, но ангелочеловеком, в силу этой двойственности и сложности своей природы, св. Предтеча оказывается выше и всякого ангела и всякого человека (притом не только как наивысший из людей, но как ангелочеловек). И именно в пред–стоянии Христу Предтеча никого не имеет выше себя, кроме Богоматери, и с Нею вкупе предстоит Ему как высшее творение Божие.
Таинственны грани между ангельским и человеческим миром, как и соотношение между ними. Несомненно, однако, что миры эти взаимно обусловлены, связаны, существуют как–то один для другого и один вместе с другим (что выражается и в самом названии «ангелов», вестников). Однако до Предтечи это отношение является в каком–то смысле внешним, между ангельским и человеческим миром остается пропасть. В лице же Предтечи (и Илии) это расстояние преодолевается внутренним соединением двух естеств, каким–то вочеловечением ангела, онтологическим единением, при сохранении и самобытности обоих природ. Это есть событие в обоих мирах. В нем и ангельский мир не служебно только, но и для себя и по себе втягивается в дело боговоплощения и боговочеловечения. Да и действительно, разве боговоплощение не является событием во всехтварных мирах? В частности, оно должно проявиться и в мире ангельском: то достоинство, которым потенциально наделена была изначально человеческая природа, во Христе она реально получила. Это достоинство должно поставить человека в центре мироздания и по–новому, изнутри определить его в отношении к ангельскому миру. Но как это произошло и в чем выразилось? Ангельское естество не было воспринято непосредственно Господом, ибо это не соответствует природе Его[167]. Однако было косвенное со–при–нятие, co–включение в боговоплощение и в ангельском мире.
Последний через это не остался лишен благ боговоплощения и человеческого прославления, которое есть и прославление всей твари, а стало быть, и ангельское прославление. Это совершается через Матерь Божию, как Царицу неба и земли, всего тварного мира, честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим. Но, кроме этого и наряду с этим, происходит и некое прямое сближение ангельского и человеческого мира, только, конечно, не в лице самого Искупителя, Великого Совета Ангела, а через ангела этого Ангела, — не через Жениха, но через друга Жениха. Богоматерь воссоединяет Логос с человеческим естеством. В Крестителе же соединяется человеческое и ангельское естество силою боговоплощения, которое, расширяясь, необходимо вовлекает в себя всю тварность, в частности и ангельский мир. Таков новый аспект участия Предтечи в боговоплощении, не только как Крестителя через крещение Христа (ср. 1 Тим. 3, 16), но и как ангела через воссоединение в нем человеческого естества с ангельским естеством.
Что представляет собой это соединение естеств? На это у нас нет ответа. Конечно, непостижимость свойственна тайне божественной. Нам непостижимо соединение божеского и человеческого естества при единой Ипостаси. Однако Халкидонский догмат ясно очерчивает грани: единая Ипостась — Божеская, Второе Лицо Св. Троицы, и два естества, божеское и человеческое, соединенные нераздельно и неслиянно. Но что означает это соединение двух природ, ангельской и человеческой, в едином существе Предтечи? и какова эта ипостась — ангельская, или человеческая? или же та и другая одновременно? Есть ли Предтеча воплотившейся ангел уже в рождении и тогда как возможно такое воплощение?[168], или же это есть последствие очищения и освящения его человеческого естества, которое возводит его до ангельского естества? Но как возможен переход от одного к другому? или же, наконец, это есть жизнь одновременно в обоих мирах, ангельском и человеческом, и тогда как возможно такое совмещение? Мы можем только поставить эти вопросы на основании прямых церковных свидетельств, но бессильны человеческими силами ответить на них. Однако, по–видимому, следует склоняться к тому пониманию, что ангельское бытие Предтечи находится в связи с его участием в деле боговоплощения[169].
Спаситель был воспет в ночь рождества Христова ангелами. В лице Предтечи Он был встречен и исповедан не только человеческим, но и ангельским миром. Иными словами, дело Предтечи имело значение для обоих миров, и человеческого, и ангельского. Но как человек мог соделаться и ангелом,,не переставая быть человеком, это есть тайна, ясно и торжественно свидетельствуемая, но далее не раскрываемая Церковию. Ясно одно, именно что только человек — в силу всей онтологической полноты своего существа — мог соделаться ангелом. Ангел, как бы высоко он ни стоял, не мог принять на себя человеческого естества, ибо оно чуждо ангельской природе, и только человеческий вид приемлет на себя ангел, являясь по воле Божией человеку и для этой беседы с ним временно как бы вочеловечиваясь, приемля на себя некое отражение человеческого естества.
Общая мысль об ангельском достоинстве Предтечи (а не только о равноангельном его естестве) получает прямое подтверждение и в том месте, которое он занимает в иконостасном чине. Здесь во втором ряду иконостаса над праздниками (а в случаях отсутствия этого ряда, то в первом) в центре помещается Спаситель, по обеим сторонам его Богоматерь и Предтеча, далее следуют по одному или по два ангела с каждой стороны, а затем уже идут лики человеческих святых — св. апостолы. Мысль, здесь выражаемая, совершенно ясна: центральная часть образует собою умное небо или мир горний, ангельский, а далее идет мир человеческий. И в этом небе, в окружении ангельском, ближе самих ангелов, но соеди них предстоят Господу не только Богоматерь, но и Предтеча, который тем самым изъемлется из человеческого предстояния и поставляется ближе самих ангелов к Престолу Господню. Это вступление в мир небесный с прехождением из мира земного иконографически иногда выражается так, что и Богоматерь и Предтеча изображаются оба окрыленными[170]. В данном случае это выражает не столько прямую принадлежность к ангельскому миру, сколько общую и для Предтечи, и для Богоматери, хотя и в разных смыслах, причастность миру небесному, умному небу. Таково Иерархическое место Предтечи.
Косвенное иконографическое подтверждение для этой же мысли мы видим и в той, уже нам известной особенности в его изображении, что он иногда имеет в руках свою собственную главу (в чаше или на блюде). Это встречается в изображениях усекновения, где глава эта является как бы вторым планом одной и той же иконы: до усекновения и после него (это встречается иногда при изображении мученической кончины и других святых). Но это же бывает и в иконах, никакого отношения к усекновению главы не имеющих. Такова, напр., его икона в церкви Иоанна Крестителя в Ярославле: Предтеча крылатый, держащий в деснице чашу с своей главой и хартию с текстом пророчества Малахии: «се аз посылаю ангела Моего пред лицем Моим»; центральная фигура обрамлена с четырех сторон изображениями событий из жизни Предтечи, в том числе и крещения Господня. Усекновение главы Предтечи, как разъясняли мы, может пониматься и как символ освобождения от плотского, похотного естества и приобщения к ангельской жизни, и то же значение может иметь и это пребывание главы отдельно от тела. Предтеча, держащий в деснице свою собственную, бестелесную главу, есть изображение его в обоих естествах: ангельском и человеческом.
Предтеча как ангел нередко изображается с чашей, в которой заклан Божественный Младенец: «се Агнец Божий, вземлющий грех мира». Это изображение, прежде всего, напрашивается на истолкование аллегорическое, как простая композиция для иллюстрации известного евангельского рассказа о свидетельстве Предтечи.
Однако одним таким объяснением, безусловно, нельзя удовлетвориться, хотя оно в своих пределах и допустимо и даже бесспорно. Но слишком трепетно, важно и значительно это изображение. Оно явно содержит в себе некоторое видение тайны. К этому следует присоединить и еще одно наблюдение. Изображение Предтечи, вместе с изображениями самого Христа и Богоматери, всегда помещается на св. потире, и тем указуется его нарочитая близость и причастность к Божественной Евхаристии. Для этой близости нет никаких священноисторических оснований в евангельском повествовании (если не считать Ин. 1, 29). Характерно, однако, что слова Предтечи целиком берутся в чин Божественной Литургии, именно в проскомидии: «Жрется Агнец Божий, вземляй грех мира, за мирский живот и спасение». Иоанн Предтеча не присутствовал и не участвовал в Тайной Вечери, ибо в это время он был уже в загробном мире (кстати сказать, в земной жизни он не вкушал ни хлеба, ни вина, обоих веществ Божественной Евхаристии: «ни хлеба ядый, ни вина пияй» Лк. 7, 33). И, однако, святая Церковь свидетельствует о нарочитом предстоя–нии его при Божественной Евхаристии, вкупе с Приснодевой (которая ведь также не присутствовала на Тайной Вечери и была лишь при прообразовательном_зуде на браке в Кане Галилейской). Ее участие в Божественной Евхаристии есть в своем роде непосредственное: Она дала Тело и Кровь Своему Сыну, коих причащаются верующие; Божественная Евхаристия в известном смысле есть и Ее тело и кровь (почему и благодарение о причащении обращается не только ко Христу Богу, но и к Ней: «Благодарю Тя, яко сподобила мя еси недостойнаго причастника быти пречистаго тела и честныя крове Сына Твоего», благод. мол. пятая). И на св. дискос первою изъемлется частица в честь и память Пресвятой Богородицы, «Ее же молитвами приими жертву сию в пренебесный свой жертвенник», — Богоматерь молится о сем, Она со–литургисает. Также и по освящении Св. Даров первая молитвенная мысль и торжественное призывание[171] обращены к Богоматери, Которая таинственно сопребывает там, где присутствует Тело и Кровь Сына Ее. Но ближайшее после Нея соприсутствие принадлежит Предтече. И на проскомидии, и по освящении Св. Даров он именуется первее всех святых, непосредственно после Богоматери в ряду святых, как и в девятичинной просфоре первая частица изъемлется в память Предтечи. Собирая все эти черты воедино, мы приходим к неизбежному заключению, что св. Церковь усвояет Предтече нарочитое и притом первое место в предстоянии Божественной Евхаристии. К этому же служению и относится изображение Предтечи с чашей. Как член колена Левиина и сын священника, Предтеча есть ветхозаветный священник, который, однако, никогда не пользовался этим своим правом в храме Иерусалимском, но сохранил его до нового новозаветного посвящения в усекновении. Предтеча соучаствует в Евхаристии не только как Креститель, но и как ангел, ибо ангельские силы небесные «с нами невидимо служат».
Двойное его естество ангела и человека дает ему здесь принадлежащее ему первое, исключительное место после Богоматери. В той вечной мистерии прославленного Тела Христова, которая совершается на божественной трапезе, в вечности предстоит тот, кто стоял около Христа в Его земном явлении, — на брачной вечери Агнца — друг Жениха.
В этой связи нужно рассматривать и другой иконографический атрибут Предтечи — крест, который он имеет, чаще в левой руке, иногда в правой. В изображении моек, школы XVI в. (колл. Лихачева) крылатый Предтеча держит правой рукой чашу с Младен–цем–Агнцем, в левой крест, так что здесь эта символика получает евхаристическое значение. На другой иконе Моск. Благовещ. собора XVI в. в левой руке крест, персты правой сложены в имеславное, священническое благословение, следов., здесь этот символ относится к его священству, как «ходатаю ветхия и новыя благодати».
Замечательно, что в Евангельской истории этот символ креста в руке Предтечи не имеет для себя, так сказать, никакого даже словесного повода, и, тем не менее, как будто сам собою он появился в руке Предтечи на его иконах и воспринимается как нечто, само собою разумеющееся. Это может объясняться лишь тем, что друг Жениха проник в глубину тайны жертвенного подвига ради нашего искупления, креста Христова, и ее провозвестником вступил во ад — апостол и евангелист Господень.
Наконец, в некоторых иконах Деисиса и особенно Софии, Премудрости Божией, Предтеча вместе с Богоматерию изображаются в царских коронах, притом одинаковых. Это — атрибут исключительно важного значения. Корона есть символ славы, а вместе и прославления. Короны имеются на некоторых богоматерних иконах в изображениях Божией Матери и Младенца или на иконе Господа Вседержителя. И подобная же корона царственного увенчания и прославления свойственна и Предтече (она, конечно, отличается от венцов мученических, которыми украшаются изображения мучеников, а также венцов царей, напр. Давида). В западной иконографии мотив увенчания Богоматери короной (le couronnement de la Vierge) получил особенное развитие, но и в Православии он не является необычным (напр., на иконе Божией Матери, именуемой «Достойно есть», корона дер–жима руками ангелов, и над нею благословляющий Бог–Отец). В некоторых иконах Софии, Премудрости Божией, таковую же корону имеют не только Богоматерь и Предтеча, но и сам огненный ангел, сидящий на престоле. Это совместное с Богоматерию увенчание содержит указание на особое и исключительное прославление Предтечи в каком–то смысле наряду с Богоматерию. Этим отнюдь не устраняется существующее между ними различие, но указуется некое сходство в их положении и состоянии. Это вводит нас в само существо учения о Деисисе. Здесь надо, с одной стороны, принять во всем догматическом значении факт, открываемый Церковью через икону. Для церковного Предания не предписано никаких предустановленных форм, — Дух Св., живущий в Церкви, дышит, где хочет, и в этом смысле равнозначными, как источник Свящ. Предания, являются и церковный канон, и Святоотеческое Писание, и литургический текст, и икона. Все это — и притом не в отдельности, а в живой и органической целостности — и выражает церковную истину. Итак, по свидетельству иконы Деисиса, Предтеча и Богоматерь находятся в наибольшей и непосредственной близости ко Христу, большей, нежели все святые и даже ангелы. Это явствует из порядка иконостасного «чина». Нет никакой преграды между Христом и предстоящими Ему в Деисисе. И это не только в Деисисе, но и в иконе Страшного Суда. Здесь Он также находится в предстоянии Предтечи и Богоматери, и это есть как бы частный случай Деисиса. Такое место свидетельствует о некоем высшем, предельном освящении обоих, они являются предстоятелями всей Церкви, земной и небесной, видимой и невидимой, ее возглавляя, воплощая в себе святость Церкви. Но, с другой стороны, этим сходством положений отнюдь не устраняется их различие. Мы начнем именно с этого различения.
Богоматерь есть Слава мира, совершенно обоженное создание Божие и в этом смысле тварное явление Софии, Премудрости Божией. Это состояние уже не терпит никакого приращения в об–лагодатственности своей. И оно не допускает никакого изменения в своих судьбах, в частности, Ее Самой не коснется ни всеобщий суд, ни всеобщее воскресение. На суде Она присутствует лишь как Ходатаица (и постольку Ее он коснется лишь по любви Ее к человеческому роду, по милосердию к осужденным грешникам). Всеобщее же воскресение также не для Нее, ибо Она воскрешена в теле и с ним пребывает в небесах. Ее тело имеет прославленную природу, подобную прославленному телу Христа после воскресения. Она имеет связь любви с этим миром и человеческим родом, как Матерь и Царица. Однако Сама Она не принадлежит ему, превзошла его преславным Своим Успением, воскресением и вознесением. Ее нет в этом мире, и он не в состоянии удержать ту связь с ней, которую он удерживает даже с самыми высшими святыми: «в молитвах не усыпающую Богородицу… гроб и умерщвление не удержаста».
Все это можно выразить еще и в такой догматической формуле: Богоматерь не оставила мощей Своих в этом мире, подобно тому, как не оставил их Господь воскресший. И как в гробнице Спасителя апостолы увидели «ризы едины лежащи, и сударь, иже бе на главе его, не с ризами лежащ, но особо свит на едином месте» (Ин. 20,6–7), так и в гробнице Богоматери, когда она была открыта для ап. Фомы, оказались лишь погребальныя пелены. Царица Небесная пребывает в небесах в Своем прославленном теле.
Совсем напротив, Предтеча имеет на земле свои святые мощи. Это явствует не только из отрицательного факта — из отсутствия в церковном Предании каких бы то ни было оснований для веры в его воскресение, но и, что гораздо важнее, из положительного свидетельства Церкви, которая празднует обретение главы его и почитает честные его останки[172]. Этот факт — наличность св. мощей Предтечи, необыкновенно многознаменателен. Св. мощи суть священные, облагодатствованные останки телес святых. Святые в такой степени овладели духовно своим телом и так его освятили в течение своей земной жизни, что и после смерти связь эта не прекращается. Святые как бы живут, или, точнее, благодатно присутствуют в своих телах. Это есть уже предварение воскресения тела, «воскресение первое», начаток прославления тела, хотя это прославление зримо только очами веры, относится лишь к телу духовному, но не к телу природному. Последнее может, по смотрению Божию, оставаться нетленным, но может подлежать и общим законам естества (почему физическая нетленность не есть необходимый признак «почивания в мощах» по выражению преп. Серафима). Однако «почивание в мощах», хотя и есть начало прославления и воскресения тела, однако только начало. Всеобщего воскресения чают и святые, наравне со всеми людьми; их загробное состояние, хотя оно и есть блаженное пред стояние Богу и лицезрение Его, однако является еще неокончательным.
Они находятся в состоянии разлученности с телом своим, хотя и неполной и неокончательной. Для них имеет еще наступить событие, с которым связано восполнение их существа. Это — всеобщее воскресение. И благодаря тому они не превзошли этого мира, не вошли окончательно в мир небесный, потому что присутствуют в нем неполно в неполном своем естестве, без тела. Таким образом, это состояние по существу своему предварительное, переходное, двойственное. Поэтому отсутствие мощей для Спасителя и Богоматери и невозможность их есть свидетельство того, что здесь имеет место полное и окончательное прославление, подлинное явление Славы Божией в Творце и в высшем творении. И наоборот, наличие св. мощей для Иоанна Предтечи как будто удерживает его в этом мире и препятствует полноте его прославления. Первый из рожденных женою остается хотя и первым, однако, среди них на земле. И в своем предстоянии пред Богом Предтеча, подобно всем святым, остается отделенным от плоти, в отличие от Богоматери, Которая пребывает во всей полноте прославленного человеческого существа с телом воскресения.
Но эта онтологическая неполнота как будто противоречит тому предельному освящению, силою которого Предтеча с Богоматерию вместе предстоят Христу Спасителю в непосредственной близости. Вместе с тем она делает непонятным их общее пред–стояние, раз одно из двух предстоящих тварных существ находится в полноте своего естества, другое же в разделенности и, в силу этого, некоей ущербности.
Здесь мы стоим перед вопросом, на который нет прямого ответа, но возможны богословские домыслы — сопоставления и наведения. В Предтече соединилось человеческое и ангельское естество. И будучи в человечестве своем недовершенным, его ангельское естество, как свободное от плоти, не нуждается в ней для своего полного освящения и прославления. Нам вообще не открыты судьбы ангельского мира, однако считается установленным в православной догматике, что ангелы, которые «выну видят лице Отца Небеснаго» (Мф. 18, 10), в числе их есть и «Гавриил, предстоящий пред Богом» (Лк. 1, 19), уже достигли недвижности в добре. Они и на Страшном Суде присутствуют лишь как вестники и свершители, как окружение Сына Божия («и пошлет ангелов Своих с трубою громогласной, и соберут избранных Его» (Мф. 24, 30; Мк. 13, 27. Ср. Мф. 13, 39–49). Ангелы на суде лишь присутствуют, но не судимы. Правда, этому противоречат как будто таинственные слова ап. Павла: «Разве не знаете, что святые будут судить мир… разве не знаете, что мы будем судить ангелов?» (1 Кор. 6, 2–3). Эти слова свидетельствуют о некоей соответственности и ангелов за судьбы мира, человеков и Церкви. Она будет устанавливаться при участии «святых». Однако слова эти ничего не говорят о том, чтобы для ангелов предстоял Страшный Суд, как и для человеков: Михаил и ангелы его, удержавшиеся в небе и низвергшие дракона, «победившие его кровию Агнца и словом свидетельства своего и не возлюбившие души своей даже до смер–ти»(12, 10–11), конечно, уже утверждены вдобре. Их природа остается нерастленна и целостна, и для них нет той онтологической катастрофы, какою для всего человечества является Воскресение и суд. Посему для ангельских чинов — мы не знаем, для всех ли и в одинаковой ли мере — допустимо состояние прославленное™ в меру их природы. И это именно соответствует их близости к престолу Божию, который они окружают, славословя Бога. Их отношение к Богу, как и эта близость, есть некая абсолютная близость. Она вытекает из достигнутого и предельного совершенства их природы и возможного для нее освящения.
Поскольку Предтеча есть и ангел, он также имеет это предельное совершенство природы. Он на суд не приходит, но как ангел лишь присутствует на нем. Общее воскресение сохраняет силу и для него, как высшего из рожденных от жены, ходатая Ветхого и Нового Завета, стоящего на грани миров человеческого и ангельского и их в себе соединяющего. Это будет восполнением его человеческого естества, вместе со всем человеческим родом, но это имеет лишь подчиненное значение для всего его ангелочеловеческого естества. То, что он есть и ангел и человек, делает его как бы неподвластным смерти и ранее всеобщего воскресения. Это делает его принадлежащим уже к тому миру, хотя и иначе, чем Богоматерь, но вместе с Нею. Он оставляет миру свою честную главу, которую ублажает св. Церковь (служба 25 февраля и 25 мая), и свои честные останки. Полнота его прославления относится поэтому лишь к его освобожденному от плоти духу, его ангельскому естеству. Предтече не принадлежит в его телесной природе того космического значения, каковое свойственно Богоматери, как Матери Логоса, Им же вся быша. Сила и знание Иоанновы лежат в духовной области, где он препобеждает человеческое естество и становится небожителем. Усекновение главы его с освобождением от тела есть для него не только внешний, но и внутренний факт как бы разрешения от тела. В его лице Христу предстоит человеческий род и ангельский чин[173]. Его приближение ко Св. Троице в земном его служении было наибольшее всех человеков: «Слухом убо гласу Родителеву, очима же Божественнаго Духа зрению, всяческо же осязанием Иоанн Предтеча на Тебе руку положивый, Христе, богоносец бывает»[174]. В его жизни не было времени, когда бы он не был освящаем благо–датию Св. Духа, еще от чрева матери его. И как бывает по законам духовного мира, «кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет» (Мф. 13, 12, 25, 29; Мк. 4, 25; Лк. 8, 8, 19, 26). Духовные дары умножаются одни на другие, и в данном случае человеческие дары наибольшего из рожденных между женами умножаются на дары ангельские, ему непостижно для нас присущие. Он предстоит Преев. Троице, как ангел и как Предтеча, ближе которого никто из людей не приближался ко Христу.
В предстоянии Христу Предтечи и Богоматери в Деисисе в полноте открывается таинство боговоплощения, это есть его икона. Ибо боговоплощение совершилось через Богоматерь, давшую Христу Свою плоть, ставшую для Него одушевленным храмом, но и через Предтечу, который крестил Христа и через то явился совершителем помазания Его через схождение Св. Духа на Его человеческое естество. (Ср. 1 Тим. 3, 16). Оба они, Пречистая и Предтеча, выражают собою полноту Богоявления, не только Христа, а и всей Св. Троицы, ибо на Сыне почиет любовь Отчая в Духе Святом.
Вместе с тем Пречистая и Предтеча в своем соединении олицетворяют собою всю Церковь, небесную и земную, ангелов и человеков. Богоматерь, о Которой «радуется всякая тварь, ангельский собор и человеческий род», собою возглавляет все творение, как находящаяся во внутреннем нерасторжимом единении с Сыном Своим, миротворящим и миродержавным Словом. Она представляет Церковь как Богоматерь и Богоневеста. Но, мы знаем, материнством и уневещением не исчерпывается жизнь и сила Церкви, ибо она есть еще и небесная дружба, в которой душа человеческая обретает во Христе своего Друга. И этим другом Жениха от лица всего творения является Предтеча, выражающий собой поэтому необходимый лик Церкви. Он подводит ко Христу, уравнивая путь пред Ним, и не только род человеческий в земном своем служении, но и ангельский, в своем служении как ангел. Ибо и ангелы, окружающие престол величия Божия, славословящие Бога, не имеют того личного предстояния ко Христу вкупе с Богоматерию, какое имеет Предтеча. И ангелы, согласно порядку «чина», лишь приближаясь и присоединяясь к ним обоим, приближаются ко Христу. И они не выносят Его непосредственной близости. Предтеча есть в этом смысле первостоящий всего тварного мира, и ангельского, и человеческого: не как материнское начало, все в себе содержащее и совокупляющее, но как личное начало, себя волящее и себя отдающее, как первостоятель всей Церкви, молящейся небесному своему Архиерею. Предтеча может быть назван Ангелом Церкви, и в этом смысле он есть «ее глава» (по известному уже нам выражению церковной песни), ее первостоятель. Он есть Ангел–Хранитель всего человеческого рода, для него и ныне молитвой своею угла–ждающий путь к Господу. Пречистая есть Церковь богорождающая, Предтеча есть Церковь богопослушная. Христос имеет около себя и Мать–Богоневесту, и друга.
В предстоянии Богоматери и Предтечи выражается отношение Церкви и ко Христу, и к Св. Духу. Как Матерь Христа и как Предтеча и друг Его, Дева Мария и Иоанн являют тайну вочеловечения Сына. Как храм Духа Святого, вселившегося в Марию по слову архангела, и как Креститель, в крещении видевший схождение Св. Духа и Его проявление и на свое Крестителево естество, Приснодева и Предтеча представляют Церковь как приятелище Св. Духа. Откровение же Сына и Св. Духа есть откровение Отца, в обоих Ипостасях Себя являющего. Посему икона Деисиса, Христа в предстоянии Богоматери и Предтечи, есть таинственно изображаемое Богоявление, явление Пресвятой Троицы, живущей в Церкви силою боговоплощения.
Мы не знаем, когда и где возникла икона Деисиса, но факт тот, что она получила всеобщее распространение в Церкви[175]. Конечно, она имеет и первостепенное догматическое значение для того, что можно назвать соединенной мариологией и иоанноло–гией. Деисис значит моление. На иконе Спаситель изображается в царском или архиерейском облачении, в величии и славе, сидящим на престоле, Богоматерь и Предтеча предстоят с молитвенно воздетыми руками. О чем это моление? Не о грехах своих, ибо их нет, и вообще не о себе самих. Пребывающим в прославленное™ уже не о чем просить, ибо они всё имеют, — они могут лишь славословить и благодарить подобно ангелам. Поэтому их моление не о себе, но о мире и о человеческом роде, коих они суть предстоятели в Церкви, пред престолом Божиим имеющие великое молитвенное дерзновение. О том, что Богоматерь молит Сына Своего о всех, несомненно исповедует Церковь в молитвах и песнопениях. Об этом свидетельствует, прежде всего, праздник Покрова Богоматери, как и явления разных чудотворных богоматерних икон. Также исповедует св. Церковь, что и святые молятся Господу о грешном мире, и первый из них — Предтеча, однако в Деисисе содержится нечто и боле значительное. Здесь мы имеем не простое моление в числе других святых и вместе с ними, но и некое молитвенное первостоятельство, молитвенное возглав–ление всей Церкви.
Здесь это предстояние даже не одной Богоматери и не одного Предтечи, но вкупе обоих, Предтечи и Богоматери. Это не есть только молитвенное стояние рядом, но соединение во Христе и через Христа в полноту всей молитвы церковной, как бы некое первосвященничество в Церкви, молитвенное предстояние престолу Христову, богослужение от лица всей Церкви.
Деисис выражает собой всю полноту любви Церкви к Богу и к человеку. Это — молящаяся Церковь, которая предстоит Христу и окружает Его в чине, это моление Церкви о Церкви. Деисис— соединение миров небесного и земного, человеческого и ангельского в богочеловечестве Христовом, в Церкви — Теле Его. Это молитвенный покров, простертый над миром. Это — прославленное человечество, молящееся Христу о непрославленном. Это — дерзновение Духа, вопиющего в сердцах наших: Авва Отче, и научающего, как молиться глаголами неизглаголанными. Это те два, — или три, если считать и Самого Сына Человеческого, на престоле сидящего, — собранные во Имя Его, и Он есть Сам посреди их. Всесильно и всецерковно моление Пречистой Матери Божией, но еще всесильнее, ибо еще всецерковнее, Деисис. Церковь есть не только многоединство, но и единомножество, и для полноты всецерковности нужны два или три, по образу Преев. Троицы, единицы в троице и троицы во единстве.
Деисис есть ходатайство и молитва о человеческом роде в земной жизни его: Богоматерь и Предтеча молятся о всех и со всеми, кто своими грехами не отделяет себя от действенности их молитвы. Это есть молитвенный покров над миром и благодатная помощь немощи человеческой, непрестанное моление Церкви о чадах своих. Но есть еще особый вид Деисиса, о котором свидетельствует Церковь, и он относится уже не к земной жизни в ее течении, но к ее последнему, запредельному часу. Это — моление на Страшном Суде о помиловании грешников. На иконе страшного суда Богоматерь предстоит с молением ко Христу вкупе с Предтечей, так же как и в обычном Деисисе. Превыше всего человечества, Страшному Суду предстоящего, и ближе всех воинств ангельских, на Суде присутствующих, предстоят Христу Богоматерь и Предтеча с молением о милости, о помиловании. В лице их прославленная уже Церковь, которая молится о Церкви, переходящей грань от времени к вечности, от царства благодати к царству славы через последнее разделение. Уже сказано было[176] об участии Богоматери на Страшном Суде. Милость соединяется с правдой, Дух Утешитель исцеляет раны, нанесенные карающим мечом Слова Божия. Действие Сына Человеческого соединяется с действием Матери Человеческой, «милость и истина сретостася, правда и мир облобызастася».
Участие Предтечи в этом молении, свидетельствующее об его высоте и близости к престолу Божию, сливается с умилостивительным делом Богоматери. С Нею вкупе он являет собою Церковь с живущим в ней Духом Св., Который и ходатайствует пред Отцом и судящим Словом воздыханиями неизглаголанными. И хотя суд принадлежит Сыну, но конечное свершение его является делом всей Св. Троицы, в частности и Духа Св., Который вос–становляет мир после страшного рассечения, исцеляет раны его. Почему Предтече принадлежит это место ходатая наряду с Богоматерию? Ибо даже и ангелы с трепетом лишь взирают на происходящее и являются только покорными исполнителями, Предтеча своим молитвенным ходатайством как бы перечит приговору, хочет обессилить слово праведного суда, заменив его милостью. Потому что он есть не ангел только, но и человек. Как человеку, ему, подобно как и Матери Божией, принадлежит это предста–тельство о помиловании. Ведь и суд весь отдан Сыну Божию, ибо Он есть и Сын Человеческий: «и область даде Ему и суд творити, яко Сын Человече есть» (Ин. 5, 2).
Поэтому Его именно глас услышат в последний день все, находящиеся в гробах (5, 28). И Его приговор есть суд нелицеприятной и неумытной правды: «Я ничего не могу творить от Себя, как слышу, так и сужу, и суд Мой праведен есть, потому что Я не ищу воли Моей, но воли пославшаго Меня Отца» (Ин. 5, 30). Когда Сын Божий ходил по земле, Он прощал грешников. Он свидетельствовал о превосходстве милости над правдой, Он говорил о том, как «последнему воздается то же, что и первому», блудному сыну дается больше, чем благоразумному, на небе большая радость бывает об одном грешнике покаявшемся, нежели о 99 праведниках. Но на этом суде будет явлено не милующее снисхождение, но одна немилующая правда мздовоздания. Здесь Христос как бы отказывается от милости, ради которой Он пришел взыскать и спасти погибшее. Однако не упраздняется через это самая милость, но ее творит Дух Святый, живущий в Церкви, и это дело Церкви осуществляют Богоматерь и Предтеча, и Они, будучи оба человеками, ведают тварную человеческую немощь и скорбь и просят — не о правде, но о милости.
И здесь напрашивается еще одно характерное сопоставление. Как известно, какое участие в суде Господь обетовал и апостолам, когда сказал им: «истинно говорю вам, что вы, последовавшие Мне, в пакибытии, ?? ?? ????????????, когда воссядет Сын Человеческий на престоле славы Своей, воссядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых» (Мф. 19, 28; Лк. 22, 30). Обетование это таинственно: что означают эти двенадцать колен? — есть ли это только деление Израильского племени, или же всего духовного Израиля? — означает ли суд апостольский только долю человеческого участия в суде Христовом или же полный и окончательный приговор, ему доверенный? На иконах Страшного Суда обычно изображаются судии–апостолы, сидящие на престолах в окружении Христа, однако, конечно в удалении от Богоматери и Предтечи. Страшный Суд происходит пред лицом всех народов, когда раскроются все тайные деяния. На нем присутствует, в нем как бы соучаствует, убеждаясь в правоте его, вся Церковь, возглавляемая св. апостолами. Они будут поэтому чинить не какой–либо свой особый суд, но провозглашать для всех явную правду Божию, она же вместе и правда человеческая («яко Сын Человече есть»). Поэтому же и апостол Павел, обращаясь к коринфским христианам, а в лице их, конечно, и ко всему христианскому миру, говорит им: «Разве не знаете, что святые будут судить мир. И если в вас судится мир (?? ?? ???? ???????? ? к ????) — неужели вы недостойны судить маловажныя дела?» (1 Кор. 6, 2). Здесь указуется, конечно, общее участие всей Церкви во всех ее членах в раскрытии, а постольку и в суждении о тех делах, которые связаны с ее судьбами, а с нею и всего мира. Церковь судится Церковию же, главенствующу Христу, а мир в существе своем есть не что иное, как становящаяся Церковь, и судьбы мира суть судьбы Церкви. Нетрудно понять, почему и как Церковь в верных своих, в «святых», участвует в Страшном Суде Христовом, вместе со святыми ангелами (Мф. 24, 31; 13, 41, 49), и гораздо труднее было бы понять их неучастие в Суде.