1. Из истории монастырского Устава в Древней Руси от истоков до XVI века

1. Из истории монастырского Устава в Древней Руси от истоков до XVI века

В то время как извне в иноческую жизнь вторгалось развращающее воздействие мира, внутри монастырских стен основы подвижничества понимались порой не в духе церковного предания, а по собственному разумению. Опасность эта известна была уже в самую раннюю пору христианского аскетизма, что доказывают и древнейшие аскетические творения, и деятельность первоначальников монашества. В своих сочинениях и на практике святые отцы особое внимание обращали на опасность своеволия в аскетическом делании, поскольку стремление спасаться по собственному разумению обычно предшествовало обмирщению монастырского быта. Для противодействия ему составлены были различные правила иноческого жития, которые собраны в монашеских или монастырских уставах. Уставы эти постепенно изменялись, испытывая влияние временн€ых и местных условий, отражая индивидуальные особенности аскетических воззрений их составителей. Но в основе своей все они укоренены в древнехристианском предании в духе прп. Пахомия Великого, первоначальника монастырей и творца первого устава. Позднейшие поколения подвижников продолжили труды прп. Пахомия и повели восточно–христианское иночество правильным путем истинно христианского аскетизма [590].

Выше (ср. главу II), характеризуя первые шаги древнерусского монашества, мы уже говорили об уставах первых монастырей Киевской Руси. Теперь обратимся к вопросу о монастырских уставах XVI–XVII вв. В самом начале мы должны предупредить, что история монастырских уставов Русской Церкви за период с XIV по XVII в. очень фрагментарна и довольно темна.

Устав, введенный прп. Феодосием в Печерском монастыре, был уставом прп. Феодора Студита в редакции патриарха Алексия, в нем предусматривалось общежительное (киновийное) устройство монастырской жизни [591]. Но судьба Студийского устава в его дисциплинарной части, требовавшей строгой киновии, оказалась весьма печальной: основы монастырского общежития очень скоро преданы были забвению, и монашество почти везде придерживалось особножительства. Впрочем, и идиорритма не всегда становилась основой монастырской жизни, XII–XV вв. можно даже назвать эпохой без монастырского устава, и это хорошо показано в замечательной работе Серебрянского о монашестве Псковской земли в XIII–XV вв. [592] Существует, правда, сочинение под названием «Правила святого Кирилла, Русского митрополита, о монашеском благочинии и о содержании всяком», которое, вероятно, составлено было действительно митрополитом Кириллом, греком по происхождению (XIII в.); оно встречается в рукописях XVI и даже XVII вв. и содержит в себе сравнительно обстоятельный общежительный устав. Вероятно, этот устав не был известен в XIV–XV вв., сомнительно даже, вводился ли он в каком бы то ни было монастыре [593]. По всей вероятности, о нем ничего не знал и прп. Сергий Радонежский, когда занимался устройством иноческого жития в Московской Руси. Вначале он, как говорилось, ввел в своем монастыре особножительный устав и лишь впоследствии, не без сопротивления братии, переустроил монастырский быт на основе общежительного устава. Его ученики следовали примеру преподобного и, основывая новые монастыри, вводили в них строгую киновию, которая, однако, не везде прижилась [594]. Вопрос об основах монастырской жизни был не вполне ясен для русского иночества XIV–XV вв., об этом говорит, например, история Спасо–Каменного монастыря, в котором игумен Дионисий (незадолго до 1389 г. и по 1418 г.) ввел сначала строгий общежительный Афонский устав, но впоследствии и сам он, и некоторые монахи придерживались идиорритмы [595]. В Троице–Сергиевом монастыре общежительный устав продержался недолго. Когда в 1478 г. там некоторое время пребывал прп. Иосиф Волоцкий, монастырь жил по особножительному уставу, что подтверждается некоторыми документами [596]. Хотя мы знаем, что в XIV–XV вв. идиорритма постепенно вытесняла киновию, у нас нет почти никакого материала, который помог бы ответить на вопрос, чт€о представляло собой это особножительство в древнерусском монастыре. Но у нас множество сведений о том, что общежитие не привилось во многих монастырях; сложившийся тогда строй монастырского быта подвергался очень острой критике, а это значит, что в действительности монастырский быт не соответствовал ни нормам подлинной идиорритмы, ни требованиям киновийного устава [597].

В то же время в литературе той эпохи мы находим не только критику монастырского быта, но и настойчивые требования строгого соблюдения общежительного устава. Необходимость введения киновии подчеркивали многие из представителей церковной иерархии XIV–XV вв.: архиепископ Дионисий Суздальский (1382), архиепископ Симеон Новгородский (1417–1421), митрополиты Фотий (1418), Иона (1455) и Феодосий (1461–1464) [598]. Хотя их послания отдельным монастырям и митрополичья уставная грамота (около 1500 г.) [599] свидетельствуют, что киновия признавалась основой монашеского жития, тем не менее в XV в. не было принято никаких мер, чтобы добиться повсеместного проведения ее в жизнь.

Причина этого отчасти заключалась в том, что практически невозможно было уследить за жизнью множества монастырей, рассеянных по глухоманям центра и севера, отчасти же в том, что древнерусское иночество в эту эпоху явило много примеров сурового подвижничества как раз на стезе отшельничества и особножительства, выдвинув этот вид монашеского жития на первый план. Сыграло свою роль и характерное для монашества той поры сильное нерасположение к писанному монастырскому уставу. Прп. Иосиф Волоколамский отмечал, что его современники, иноки северных обителей, с упорством утверждали: святые отцы, издревле подвизавшиеся в Русской земле, не составляли писанных правил или уставов, а поучали иноков живым словом, поэтому, мол, и теперь не следует писать монастырских уставов, а наставлять братию надо устно [600]. Не будет преувеличением считать, что такие воззрения типичны были не только для современников Иосифа, но и для всего XV столетия. Они соответствовали религиозности древнерусских подвижников, которые больше всего ценили личный пример игумена или основателя обители, его подвиги, поучения, его отношение к братии.

Но необходимость введения монастырского устава сознавалась некоторыми подвижниками, в том числе и основателями и настоятелями монастырей. В первую очередь здесь следует упомянуть прп. Евфросина Псковского († 1481). Его житие — это не просто жизнеописание строго подвижника и основателя обители, но довольно важная глава из русской церковной истории, хотя подробно остановиться на этом житии нам не позволяют рамки нашей работы [601]. Прп. Евфросин был составителем древнейшего общежительного устава, который он ввел в основанном им монастыре в Псковской земле [602]. Трудно установить, какими источниками пользовался он для составления своего устава, кроме цитат из Ветхого и Нового Заветов, Евфросин ссылается на творения св. Василия Великого, Иоанна Лествичника и Исаака Сирина. Своеобразие его устава заключается в том, что в нем содержатся лишь дисциплинарные требования и совсем не затрагивается богослужение [603]. Устав разделен на 28 разделов, или параграфов (собственно, вступление и 27 правил). Аскетические воззрения автора, касающиеся строя монастырского быта, можно охарактеризовать следующим образом: 1) основополагающее требование строгого соблюдения киновии (§ 1–4, 8); 2) полное послушание воле и распоряжениям монастырского настоятеля (§ 5, 7, 18); 3) постоянное рукоделие, выполняемое братией с любовью и взаимным уважением (§ 8, 9, 27); 4) общие для всех монахов аскетические правила, касающиеся молитвы, постов, целомудрия и нестяжательства (§ 10–15, 4, 17, 26, 27) и 5) помощь бедным и нуждающимся(§ 24 и 25). В уставе говорится и о настоятеле обители, о его обязанностях (§ 5, 21, 23, 20). Хотя прп. Евфросин составил этот устав для своей собственной обители, им могли воспользоваться и другие монастыри, поскольку он имел довольно общий характер и говорил о необходимости строгого соблюдения общежития. Но мы не знаем, применялся ли он в других монастырях, неизвестно и то, как долго продержался строгий общежительный устав Евфросина в его собственном монастыре. Инок Филофей, известный нам благодаря своим сочинениям, был монахом, а может быть, даже настоятелем Елеазарова монастыря в начале XVI в., то есть через два или три десятилетия после преставления Евфросина. Его сочинения, посвященные исключительно церковно–политической проблематике, не дают возможности прояснить интересующий нас вопрос. Мы не знаем, было ли устройство его монастыря настолько безупречным, что не давало никакого повода для критики, или он настолько увлечен был церковно–политическими проблемами, что «мелочи» повседневного монастырского быта его уже не занимали. Жаль, что Филофей, один из самых интересных и талантливых писателей той эпохи, прошел мимо этой проблемы.

Обсуждая вопрос о монастырском уставе, мы должны несколько слов сказать и о старце Ниле Сорском, аскетические воззрения которого подробно изложены в главе IV, 2. Этот ревнитель и поборник истинного иноческого жития, современник прп. Евфросина, предпочитал киновии скитский устав, но его представления о повседневной жизни монаха, о рукоделии, молитве, нестяжательстве, были почти такими же, что и у Евфросина. Оба подвижника в сущности стремились к одной цели: устроить иноческую жизнь так, чтобы уберечь ее от обмирщения, но пути к этой цели они намечают разные. Язык устава Евфросина деловит и несколько сух, а у старца Нила мы находим подробное изображение духовной брани против искушений, которые встречают инока на его пути к христианскому совершенству, и наставления о том, как вести эту брань.

Не один старец Нил подчеркивал особую ценность скитства. Существует Скитский устав, составленный неизвестным автором, вероятно, незадолго до кончины старца Нила, во 2–й половине XV в. [604] Возможно, этот устав написан был как раз в ту пору, когда на Руси пришло в забвение общежитие, и анонимный автор пытался с помощью своего устава бороться против извращений идиорритмы. Скитский устав нашел практическое применение в маленьких пустынях русского Севера, где было распространено особножительство, принимавшее иногда характер скитства, особенно в XV и 1–й четверти XVI в., когда там процветало суровое подвижничество; наличие многих списков Скитского устава говорит о том, что он нашел широкое применение [605].

Напротив, прп. Иосиф Волоколамский († 1515) требовал неукоснительного соблюдения строгого общежития. Составленный им монастырский устав, известный под названием «Духовная грамота» [606], в целом уже охарактеризован нами (глава IV, 1). Устав Иосифа — это, как и устав Евфросина, общежительный устав; но устав Евфросина слишком краток, устав же Иосифа представляет собой нечто вроде собрания поучений об основных правилах иноческого жития. Эта особенность устава, его подобие сборнику поучений или проповедей, которые могут послужить не одному поколению иноческой братии, объясняется, вероятно, тем, что, как заметил сам Иосиф, современные ему монахи прислушивались лишь к личным наставлениям игумена; может быть, именно поэтому Иосиф назвал свое сочинение «духовной грамотой», то есть завещанием, а не «монастырским уставом».

Первые девять глав его устава имеют характер поучений, подкрепленных свидетельствами из Священного Писания и аскетических творений св. отцов. 11–я глава содержит особое наставление для настоятеля, раскрывающее его обязанности по отношению к монастырю, и поучение для братии. Здравый смысл и религиозный формализм отца иосифлянства заставляют его повторить первые девять поучений в виде кратких правил, которые должны регламентировать всю жизнь монастыря с раннего утра до ночи.

Далее следуют еще две главы [607]; первая из них содержит девять «преданий» — наставлений о том, как соборные старцы должны блюсти устав, а вторая девять «запрещений», которые игумен и соборные старцы могут применять по отношению к братиям, нарушившим устав. В заголовке этой главы Иосиф подчеркивает, что правила иноческого общежития составлены им по образцу правил и аскетических наставлений св. Василия Великого и монастырского устава прп. Феодора Студита.

В заключительной главе, стремясь особо подчеркнуть необходимость строгого аскетизма, Иосиф приводит примеры иноческих подвигов, совершенных святыми, просиявшими по всей Русской земле, жития которых должны служить «правилом» и «образом» для русского монашества. Об этих подвижниках, по словам Иосифа, он узнал во время своего паломничества по монастырям. Во введении он пишет, что святые отцы не только устно, но и письменно поучали живущих в общежитии иноков. Поскольку не во всех монастырях, говорит он далее, жизнь монахов достойна подражания, нынешние настоятели должны делать то же самое — давать и устные, и письменные наставления братии, которые для нее столь же обязательны, как и поучения святых отцов [608].

«Духовная грамота» Иосифа — подробно расписанный монастырский устав, до мелочей регламентирующий повседневную жизнь монастырей и при этом особое внимание уделяющий внешнему поведению инока.

Иным духом веет от «Предания учеником своим о жительстве скитском» прп. Нила Сорского († 1508), которое по своему содержанию не является монастырским уставом, потому что в нем говорится лишь об основах иноческого жития, главным образом о брани инока с искушениями и грехами. О содержании «Предания» мы много говорили выше (глава IV, 2). Здесь напомним только, что воззрения Нила на монашескую жизнь сильно отличаются от взглядов Иосифа, ибо он предпочитает не киновию, как Иосиф, а скитское жительство.

Попытку соединить оба вида монашеского жития и извлечь полезное для братии из того и другого находим мы в монастырском уставе прп. Корнилия Комельского († 1538). Его «Устав, или Правила о жительстве» (монахов) [609], который мы использовали, описывая жизнь этого прославленного подвижника Древней Руси (глава III, 4), за основу монашеского аскетизма берет строгое общежитие Иосифа и совершенное нестяжательство Нила. Оба эти принципа Корнилий провел в жизнь в своем монастыре.

К середине XVI в. относится еще один общежительный устав. История возникновения его такова: прп. Герасим Болдинский († 1554), основавший четыре обители в Смоленской земле, собрал однажды монахов своего Троицкого Болдинского монастыря и настоятелей трех других обителей и велел одному из иноков под диктовку записать его воспоминания о собственной иноческой жизни. Он добавил к этому еще «Завещание», где говорится о необходимости сохранять общежитие в основанных им монастырях [610]. В этом уставе не отражены индивидуальные особенности аскетических воззрений Герасима, он содержит лишь общие основания общежития. Интересен раздел, касающийся настоятеля монастыря. Герасим подчеркивает, что братия должна во всем следовать воле игумена, но если игумен сам нарушает устав, то братия монастыря может направить к нему депутацию из самых почтенных, выделяющихся строгостью жизни монахов, чтобы указать ему, в духе любви и смирения, на его ошибки или злоупотребления. Кроме того, Герасим требует от монахов, чтобы они всегда оставались в одном монастыре, а не переходили из обители в обитель.

Все эти монастырские уставы обязаны своим возникновением личному почину отдельных подвижников. В сущности, все они появились потому, что подвижники стремились с их помощью устроить внутреннюю монастырскую жизнь в основанных ими обителях так, чтобы она наилучшим образом соответствовала их аскетическим идеалам; эти уставы должны были также способствовать тому, чтобы заведенный порядок сохранялся как можно дольше и после их кончины первоначальника монастыря. Выше мы уже говорили о том, сколь важен был личный авторитет основателя обители и как почитали его после преставления. Хотя все эти уставы–завещания, написанные для современников составителя и для будущих поколений иноков, имеют явные агиографические черты, все же они очень сильно окрашены местным колоритом. Поэтому исключалась возможность подражания им или применения устава одной обители в другом монастыре, особенно если учесть предубеждение древнерусских монахов против писанных, подробно все регламентирующих уставов. Этим и объясняется удивительное разнообразие в устройстве внутренней жизни в разных монастырях, хотя все эти монастыри могли жить по общежительному уставу, а также то различие, которое наблюдается в строе монастырского быта в одном и том же монастыре в разные эпохи, в зависимости от того, сколь много времени прошло после кончины основателя обители или того или иного настоятеля, обладавшего сильной волей и большим даром духовного окормления. Все эти уставы больше связаны с историей отдельных обителей и с нравственным богословием Древней Руси, чем с общей историей древнерусского монашества. Хотя все они возникли в течение одного полустолетия — «Предание» Нила в конце XV в., а «Завещание» Герасима незадолго до 1554 г., — все же влияние их не было особенно большим, и никакой реформы монастырской жизни они не вызвали. Такой устав делал более притягательным духовный образ его составителя, но действенным и плодотворным он оставался недолго. Единственное, что характерно для всех этих уставов, за исключением устава Нила Сорского, — предпочтение киновии.