1. Не повторяйте ошибок! (Воскресенье 01 Май 2005)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. Не повторяйте ошибок! (Воскресенье 01 Май 2005)

Рав Михаэль Лайтман:

Мы – раббанит Фейга Ашлаг, вдова моего Учителя, и я – решили устроить маленький вечер воспоминаний. И самим вспомнить, и рассказать тем, кому интересно, о том, что и как происходило на наших глазах десять-пятнадцать лет назад, и о том, как нам видится сегодняшний мир – мир, в который в последнее время так мощно входит Каббала. Я думаю, то, что расскажет нам жена моего Рава, будет очень интересно, нужно, полезно и для сегодняшнего, и для следующих поколений. Давайте немножко окунемся в прошлое.

Вопрос: Что вам больше всего вспоминается? Как вы нашли нас?

Фейга: Рава и Вас. Вас и Рава – если говорить по правде, то последовательность была именно такая. Я искала истину, Творца, всю жизнь. И верила, что душа бессмертна. Для меня было бесспорно, что «Я» человека только накапливается, но никогда не кончается.

Я окончила медицинский институт, хотела стать психологом, хотела знать, как устроен мозг, как властвовать над своим «Я», чтобы меня не несло по жизни, как щепку. У меня и стихи были такие: «Как научиться управлять, включиться в жизнь не щепкой?» И эта целевая установка, этот поиск привел меня к науке о личности. Я была хорошим психологом. У меня была вилла в Кейсарии, мы ходили в театры, на балет – все, «как полагается». И вдруг в 40 лет возникло такое ощущение пустоты, о котором я даже не подозревала, что такое можно почувствовать, а только слышала такое от пациентов. И я достала бумажку, которая у меня пролежала 10 лет с момента приезда в Израиль. Это был адрес семинара по Каббале. Я начала втягиваться в это.

Час лекции для меня был жизнью. Любая девочка, сидевшая со мной на лекции, стала мне дороже, чем мои самые близкие друзья. Я удивлялась: «Как это может быть?» Это была близость по духу. Тогда я уже начала понимать, что люди близки друг другу своими убеждениями, стремлениями, а не родственными связями.

Это было странно: с этой девочкой я молчала и ощущала себя на своем месте. А с близкими – и в Кейсарии, и на балетах, в самом, так сказать, «высшем обществе», к которому мы принадлежали – мне было одиноко, я чувствовала, что ношу маску.

На лекции я как-то услышала о рабби Акиве и сказала себе: «Вот человек, который умнее тебя». Это была точка моего смирения, когда я покорилась тому, что мне надо учиться, что надо взять на себя какие-то определенные обязательства, чтобы соответствовать такому идеалу. В общем, чтобы стать как раби Акива. Я вам хочу сказать, что меньших запросов у меня тогда не было.

Если эта точка в человеке не появляется, то, я думаю, что он всегда будет чувствовать, что он умнее всех и лучше, и, вообще, единственный в мире. Кого-то человек должен поставить выше себя. Я поставила рабби Акиву. После этого я начала делать «нетилат ядаим» (омовение рук) – рабби Акива делал, и я буду делать, невзирая ни на что. Долгие годы, до сегодняшнего дня, я это делаю так.

Затем я с дочкой попала на Семинар для учительниц – это была очень интересная учеба в ортодоксальной традиции. И мы были очень довольны. И вдруг через год и меня и двоих моих детей – нас всех потянуло к другому.

Кстати, моя дочь тоже самостоятельно к этому пришла. Имея все возможности остаться в Канаде, в Париже, заниматься искусством, она вдруг сказала: «Высасывают из пальца смысл жизни. Я хочу знать, для чего мы живем!» Я совершенно на это не влияла. Я, наоборот, старалась устраниться, чтобы не давить на нее. Она пришла ко всему самостоятельно. А мой маленький сын вдруг сказал: «Я хочу быть хасидом». Такого слова мы даже не слышали!

А началось все с того, что нам попала в руки книга рава Лайтмана «Каббала – тайное учение». Первая книга, которую, как я потом узнала, рав Барух Шалом Ашлаг разрешил и даже велел написать раву Лайтману – его личному ученику. Ради этой книги он занимался с ним очень долго. Рав Лайтман записал на русском языке все, что он получил в течение года занятий для написания этой книги.

И рав Барух практически велел ему распространять эту книгу. Я присутствовала при этом и слышала, как он говорил: «Развози по всем библиотекам! Рассылай». И Рав Лайтман сам их издавал, печатал и сам развозил на машине.

Мне случайно попала в руки эта книга, когда я искала какую среду себе выбрать. Я уже тогда начала понимать… Почему я начала понимать? Потому что мы прочли в Теилим (Псалмах) «Мошав лейцим» – «Не сиди среди пустых», что в интерпретации Виленского Гаона означает: «не сиди среди изучающих Тору, но не желающих от нее исправления».

Я стала искать самую подходящую мне среду для развития. Все это было, как бы, подсознательно. Побывала в религиозных центрах разных ортодоксальных направлений.

Я объездила всю страну, чтобы посмотреть, какие вообще существуют течения в иудаизме. Так я попала в Цфат, где столкнулась с одной женщиной, которая читала книгу рава Лайтмана. Она мне ее дала, и мы с Ариной (моей дочкой) начали ее читать. И мы вдруг поняли, что это то, чем мы хотим жить. Эта книга просто перевернула нашу жизнь. В результате, благодаря этой книге, как бы, идя за ней, мы через год очутились в Бней Браке.

Однажды я привела какую-то женщину к раву Лайтману для исцеления. Ходили слухи, что он помогает больным. Мы не знали, чем именно. Она меня попросила отвести ее к нему. Рав Лайтман выслушал ее, а потом спросил меня: «Что вы, собственно, хотите, женщина?»

Я ответила: «Вот завтра Йом Кипур (Судный день), а я „без ничего и голая“. Есть такая притча о том, как Царь Давид пришел в „купальню“ и вдруг увидел, что он „гол и нет ничего“. После того, как я активно занималась три года в институте Каббалы и довольно серьезно – на семинаре у ортодоксов, я ощутила, что я „голая и без ничего“.

И рав Лайтман пригласил нас к себе на Йом Кипур и сказал: «Мы потом отмечаем день памяти Бааль Сулама». Я приехала с двумя детьми… Очень интересно было у рава Лайтмана на трапезе, предваряющей Йом Кипур. Нас пригласили молиться в синагогу Рабаша. А вечером была трапеза в память ухода Бааль Сулама. И вдруг началась какая-то суета: рав Лайтман подошел и просто сказал: «Вот жених». То есть жених для моей дочери. Я говорю: «Какой жених в семнадцать с половиной лет?!»

Я вернулась в наш дом в Иерусалиме после Йом Кипур, практически уже зная, что у моей дочери есть жених. Девочке семнадцать с половиной лет, она только приняла религиозный образ жизни, только начала учиться в религиозном учебном заведении. И мы еще очень сомневались.

А через неделю позвонил рав Лайтман и сказал мне: «Вы – взрослая женщина. Вы должны решить за вашу дочь.». Я ей звоню, и говорю: «Поезжай срочно к раву Лайтману домой! Он приглашает».

В это же время ей предлагали на выбор еще двух очень интересных ребят: одного особо выдающегося ученика из ешивы и другого – американца. А в доме у рава Лайтмана она повидалась с женихом, которого он предложил и очень расхваливал. Это был молодой каббалист, ученик Рава Баруха, которому он разрешал заниматься, хотя тот еще не был женат. Это был удивительный случай. И он действительно был хороший парень. А ребе, что интересно, инструктировал рава Лайтмана, как говорить с нами, чтобы мы ничего не спрашивали. Я не спросила ни про возраст жениха, ни кто его родители, ни про профессию. Как такое могло со мной произойти, ведь я такая дотошная, критически настроенная…

А моя дочь сказала: «Он наш». Она уже год читала книгу рава Лайтмана и все ее духовные интересы уже были сконцентрированы вокруг понимания внутренней части Торы, о которой мы говорили и которую искали.

И вот, практически, в один вечер все было решено. Никто не говорил, что мне надо оставить работу в Иерусалиме, что надо переехать. Речь шла только о том, что у дочки есть жених и, кажется, он хороший…

В то время Рав Барух Шалом Ашлаг и рав Лайтман регулярно выезжали на несколько дней в Тверию (каждую неделю или минимум раз в две недели). А жена рава Баруха, раббанит Йохевет, уже в течение шести лет была парализована. Она вообще очень много вынесла в своей жизни, но, даже будучи совсем больной, держалась на высшем уровне. Она была аристократкой…

Так вот, эти поездки рава Баруха и рава Лайтмана создавали сложности: парализованная раббанит оставалась одна. А Рав не мог все время просить дочерей присматривать за ней. Он вообще очень не любил никого просить. Если он что-то просил, то потом чувствовал себя очень обязанным.

Ребе и рав Лайтман давно искали женщину, которая могла бы ухаживать за парализованной рабанит. Я об этом ничего не знала, но как то вдруг сказала: «Я хочу оставить психиатрию и делать все, что только смогу, для большого мудреца». Рав Лайтман тут же позвонил по телефону и попросил у Рабаша разрешения приехать к нему со мной. Мы приехали, и я сидела ничего не понимая, а они все решили за меня… и в течение месяца моя жизнь совершенно изменилась. Я вошла в эту среду – с хасидскими собраниями, трапезами.

Мы (я, моя дочь и маленький сын) ничего не понимая, вдруг попали туда, где все, казалось бы, должно быть чисто и красиво… А там – огромные столы, люди едят, много пьют, вытирают руки об скатерти…

Но вместе с тем, всегда прослеживался очень четкий порядок, даже в первые дни. Все как-то шло очень четко, по плану: когда Рав говорил, должно быть тихо. Но вместе с тем эти трапезы хасидские были очень…странные! Потом я привыкла к ним настолько, что не могла есть ни в одном ресторане.

Так вот, через месяц моя дочка уже была замужем. Свадьба была очень веселая. Были люди, которые говорили: «Ты с ума сошла»… Каббала в те годы была пугающим словом. Все раббаним из моей прошлой жизни говорили мне: «Ты совершаешь страшный поступок!» Но, приехав на свадьбу, они получили огромное удовольствие. Они увидели рава Баруха и веселье, людей, которые занимаются наукой Каббала – внутренней частью Торы. Ведь рав Барух скрывал себя, не выходил ни на какие публичные разговоры. И от раббаним он тоже скрывался.

К нему приходили раббаним очень высокого уровня, но он даже не давал им зайти в свою комнату. Они стояли за порогом, он говорил им: «Спасибо», но не пускал их домой. Я не знаю почему. Но я помню, что так было. Он не впускал никого в свой дом! Кроме рава Лайтмана, которого он просто приглашал, и заставлял, как можно больше быть у него, чтобы учиться.

К тому времени, когда раббанит скончалась, я уже более пяти лет была полностью поглощена учением Бааль Сулама и статьями Рабаша. И он впустил меня в дом, поскольку, согласно ветви и корню, он не мог быть не женат. Но, естественно, что он мог бы выбрать из тысячи женщин.

Рав: Но он сказал: «Она так желает быть близко к Источнику, мы все равно не сможем найти никого другого, и эта женщина будет моей женой».

Фейга: А когда раббанит скончалась, вышло так, что я вошла в дом. Близкие ребе не поняли его поступка. Они хотели, чтобы он выбрал женщину лет семидесяти, из уважаемых кругов, а не сорокапятилетнюю молодую женщину с ребенком…

Надо сказать, что я его донимала года четыре. Я отказалась от врачебной практики, вышла из профсоюза врачей и обслуживала раббанит, старательно, на совесть, чтобы дать раву Баруху и раву Лайтману возможность ездить в Тверию и ежедневно на четыре часа уходить из дома, когда Рав уединялся и гулял на море или они занимались какими-то своими делами. В это время я обслуживала раббанит, пожертвовав полностью не то, чтобы карьерой, но, во всяком случае, положением врача.

Я была от этого просто в восторге: в течение пяти лет у меня было право каждое утро задавать Ребе какие-то вопросы. Жены его учеников, тех, которых рав Лайтман привел ему из института Каббалы, тоже писали ему записки. Но после того как Рав разрешил им заниматься, собираться, они, практически, потеряли интерес. Рабаш сказал: «Вот теперь я могу им все передать через тебя!» Наговаривал специально кассеты очень четким языком, записывал все ответы. Мы могли бы сейчас иметь еще личные записи, обращенные к женщинам… А они почти перестали интересоваться и заниматься. И, как следствие, на сегодня эта группа почти распалась. Каждый пошел своим путем.

Женщины, практически, и создают и разваливают. Но благодаря этим же женщинам, которые хотели знать (женам этих учеников), Рав начал писать статьи, т.е. это был поводом. Желание женщин привело к тому, чтобы он начал раскрывать детали внутренней работы.

…Вот так мы оказались в Бней Браке буквально в течение месяца. Курьезно то, что я вообще не умела отличить Рава от учеников (все были в каких-то шапках, какие-то черные с бородами), хотя я была уже вхожа в дом и начала знакомиться с трудами Бааль Сулама и задавать вопросы Раву.

Интересно, что Рабаш никогда не смотрел прямо в глаза, особенно женщинам, но всегда все видел. Я помню, когда впервые он сказал: «Вот теперь я вижу твои глаза», – когда он пригласил меня после кончины раббанит.

Я ведь тогда как бы осталась не у дел. И я написала раву Баруху, чтобы он посоветовал, что мне делать. Я прошла конкурс на должность заведующей отдела психиатрии в тюрьме, уже получила пропуск… Это страшное чувство: со всей моей приподнятостью, я вдруг должна была там начать работать! Я ему написала с просьбой дать совет. И рав Барух Шалом Ашлаг через рава Лайтмана пригласил меня. Встреча состоялась в доме рава Лайтмана, в присутствии его жены Ольги.

Рав: Это было очень неординарно. У меня дома мы сделали вам тогда помолвку у меня в салоне.

Фейга: Я пришла тогда, и он сказал: «Вот ты пишешь, что у тебя такие-то возможности, и что ты не хочешь обслуживать душевнобольных. А одного?! Одного, но включая субботы, – ты согласна?!» Ну, я сказала то, что всегда думала, – что «из отбросов вынимают убогого». Что же я могу сказать?! Я счастлива. Хотя, на самом деле, все это витало в воздухе много лет и раньше…

Потом Рабаш рассказал об этом у себя дома и в синагоге. Это был очень смелый поступок, завершающий все его действия с семидесятых годов и до его ухода.

Об этом периоде в деятельности Рава Баруха – с тех пор как он принял в ученики и в свой дом рава Лайтмана, а потом впустил в бейт кнессет группу людей, очень далеких от религии, но искавших истину – вот об этом периоде я хочу рассказать. До этого была как бы преамбула обо мне.

Рав с пятидесяти до семидесяти лет завершал свое духовное развитие после ухода Бааль Сулама. Мы не знаем об этом и не говорим, но, судя по его дневнику, который сохранился, видно, что ему понадобилось много лет, чтобы выйти из-под зависимости от своего отца, Бааль Сулама, завершить свое индивидуальное духовное развитие. И потом решиться на первый очень смелый поступок – взять в ученики людей, далеких от Торы, тех, кто занимались тогда на семинарах по Каббале, но не занимались Торой.

Еще раньше Творец привел к нему рава Лаймана. Я убеждена, что не он пришел к Рабашу, а что Рабаш созрел, и у него была потребность кому-то передать все накопленное, все, что он получил из уст Бааль Сулама, – ту информацию, которую никогда раньше не передавали и не записывали. Ему Бааль Сулам позволил записать, поскольку знал, что это уже завершение цепочки передачи каббалистических знаний непосредственно от Учителя к ученику, «из уст в уста».

Свои личные записки Бааль Сулам велел сжечь. Но в течение 30 лет разрешал раву Баруху записывать за ним. Это уникальный материал, потому что процесс этой внутренней работы – то, что передают «из уст в уста», никогда раньше не позволяли фиксировать письменно. А у нас сохранилось очень много записей тех наблюдений и высказываний Бааль Сулама, которые накопил рав Барух, будучи его сыном и беспрекословным учеником.

Рав Барух к семидесяти годам созрел для того, чтобы раскрыть и передать все это. В семидесятых годах он почувствовал, что в пришло время подготовить почву для полного раскрытия, о котором сказано, что оно должно начаться в 1995 году. 25 лет подготовки, самые тонкие детали подготовительной стадии духовной работы, – для того, чтобы в девяносто пятом Каббала раскрылась массам. Они, как бы, относятся к подготовительной стадии, но, вместе с тем, совершенно соответствуют высочайшим уровням и стадиям развития человека.

«Шамати» и статьи Ребе подходят и для начального уровня, но, по мере твоего развития, ты видишь, что в них совершенно бесконечная глубина. Сколько бы ты ни рос, ты все время будешь каждый раз на новом начальном уровне. Я к этим статьям сейчас отношусь как к бесконечно глубокому источнику. Они подходят ко всем уровням.

Естественно, что рав Барух страдал из-за определенных языковых ограничений. Поскольку вся наука о вечной душе человека развивается, передается и обновляется, то рав Барух чувствовал, что нужно обновить способы передачи ее современному поколению.

Мы не смогли бы понять Бааль Сулама. Но на стыке между ним и нами стал Рабаш. Он объяснил и упростил его, создал язык, доходящий до сердца. Но между Рабашем и новым поколением тоже должен был кто-то появиться: тот, кому надо было это передать, чтобы он дальше развивал методику передачи.

Сами постижения не передаются. Передаются способы достижения свойства отдачи – вот то, что передают праведники. Поэтому нет страха заниматься по их книгам. Каждый возьмет из них только то, что ему необходимо для достижения исправления.

Когда у рава Баруха назрела необходимость передать кому-то свои знания, он обнаружил, что передать их некому. И это он «притянул» рава Лайтмана, который «просто повернул на перекрестке налево и доехал до дома, напротив плантации». Мог бы повернуть в другую сторону.

У рава Баруха занимались многие. Но так целенаправленно и так индивидуально он занимался только с одним человеком – с равом Лайтманом, которого привел Творец.

Когда мы приехали в Бней Брак, мы застали уже сплоченную группу, как бы коммуну. Рав Лайтман очень гордился, что все были вместе. Но, со временем, я увидела, что все-таки это – не совсем то…

Теперь я понимаю, что, конечно, идея рава Баруха была не сплочение группы и не воспитание больших мудрецов. Ему нужна была группа, чтобы взять хотя бы их желания и поднять в высший мир потребность современного поколения в духовном.

Он так жаждал вопросов и так все время стремился их получать. За три месяца до нашей свадьбы, он звонил мне каждый день и в течение пятнадцати минут выспрашивал: «Какие есть вопросы?» А у меня было стрессовое состояние из-за того, что многие были против этой свадьбы. И я так стеснялась, что ничего не могу спросить…

Я поняла, что для него вопросы – это жизнь. Он собирал вопросы, боли, проблемы. Такая курьезная деталь: Он требовал у рава Лайтмана, чтобы тот выяснял через его жену Ольгу подробности обо всех. Он хотел знать, чем живут эти современные люди, такие далекие от него. Рав Лайтман честно передавал ему все детали жизни сорока человек. Стоя на крылечке, Рабаш слушал, что Рав Лайтман ему в ухо часами говорил…

Это все он впитывал и потом начал большую работу – начал писать статьи. Он явно шел на распространение. Тогда многие не поняли этого, считали, что это распространение только для конкретной маленькой группы. Новых интересующихся людей больше не появлялось. Рав Лайтман привел сорок человек – и на этом все закончилось.

Рабаш дал им очень много любви и терпения. Он говорил: «Я с ними в шелковых перчатках, я с ними – как с детьми». Все делалось для того, чтобы суметь передать именно этим людям то, что даст им возможность сделать выбор между истиной и злом, между верой и знанием, помочь им. Но не именно этим сорока людям, а через них – всем остальным, всему человечеству. Рав Лайтман тогда тоже больше книг не писал – после той, которая привела меня туда.

И завершающим поступком рава Баруха, очень сильным действием, которым он вызвал на себя большое испытание, – очевидно, нужное ему для завершения понимания потребности последнего поколения, – было то, что он ввел в дом меня, как женскую часть своего нового пути. Он на этом завершил свой выход на поколение. Рав Лайтман регулярно был в доме. И то, с чем он столкнулся в моем лице, наверное, его очень удивило.

Для примера такая деталь – война в Персидском заливе. Рабаш ведет себя как обычно. Я же вхожу в жуткое состояние страха. Он ничего не говорит. И вместе с тем как бы подразумевает, что я буду вести себя обычно. Он не понимает моего уровня тревоги! Он не понимает, как может быть, что у человека, который верит в Творца, утверждает свой контакт с Творцом, может быть такой уровень тревоги. Но, как оказалось, находясь непосредственно рядом с каббалистом, как с человеком, теряешь последние крохи сил и веру… Я думаю, что рав Барух не мог понять до конца моей неспособности верить в Творца.

Люди любят говорить о чудесах, творимых каббалистами… Если рав Барух что-то и делал, то все это было очень скрытно. Но я, как женщина наблюдательная, видела, что иногда Рабаш вдруг внезапно худеет – на нем висит халат, волосы желтеют. А потом я поняла, что это происходит во время очень сильной просьбы за людей. Он, практически, сбрасывал до десяти килограмм.

Поэтому он берег вес: «Свои восемьдесят килограмм я берегу». То есть, ему полагалось по его росту, семьдесят, но еще десять килограмм он запасал впрок. Один раз я видела, как он молился, когда он был один. Это был такой поток энергии… Я даже заплакала от страха, сама не понимая почему.

Но все делал скрыто от всех. Пожилой добрый друг, надежный, хороший человек. Единственно что – поговорить с ним просто так не о чем было. Или я должна была слушать то, что он говорит после уроков: просто стоять как пень и выслушивать. А я думала: «У меня там капуста на огне стоит». А потом думала: «Надо бы записывать». Или мы ели вместе.

Он все делал очень быстро. Только по делу. И не было просто разговоров. Иногда он спрашивал мое мнения о ком-то. Я отвечала, а он говорил: «Да. Хорошо ты его разделала. Да! Жена умеет критиковать. Это у нее получается. А вот быть учеником жене очень трудно».

Рав: Вообще было очень тяжело быть его учеником.

Фейга: В 2:30 они уже встречались в синагоге внизу: рав Барух Шалом, ученики и рав Лайтман, который должен был быть первым, поскольку он обслуживал Рава и был буквально его правой рукой. И должен был все приготовить. Он – рав Лайтман отвечал за все, как сын! Как рав Барух был у Бааль Сулама, так рав Лайтман был у рава Баруха. Хотя у рава Баруха было много других желающих. И он мог бы выбрать других, все готовы были бы делать все, что угодно.

Рав: Единственно, что я всегда с трудом сопровождал его на свадьбы.

Фейга: И он тоже очень мучился со свадьбами. Он приходил после свадьбы и говорил: «Три часа сидел, и не с кем было слова сказать!» Три часа – сосредоточиться в себе при таком шуме!

Но после некоторых свадеб он приходил и танцевал в прихожей. И показывал: «Вот так Бааль Сулам танцевал. Напевал и танцевал». И так он в пол-первого ночи подтанцовывает, потом еще занимается. В час ложится. В пол-третьего на уроке…

Фейга: До своих 70 лет он ел, в основном, апельсины и хлеб с луком, зато после семидесяти он ел мясо для восполнения энергии. Он приходил иногда в десять вечера с урока и говорил: «Какой трудный урок! Какие задавали вопросы… После стольких лет учебы!… Он приходил ночью и заедал мясом…

А в плане распорядка – он приходил в семь часов, ел довольно хорошо, шел заниматься. Может быть, иногда он лежал – буквально две-три минуты. Но он что-то в это время делал, не спал. Он ложился, когда хотел немножко уйти от всех. Единственное, что он сказал в мою пользу: «Ты мне не мешаешь». Со всем моим «Я», он чувствовал, что я, все-таки, не мешала. Это уже было хорошо. А потом он садился с 7:30 и пел. Полтора часа он пел «Талмуд Десяти Сфирот». Сидел. Раскачивался. Напевал «Талмуд Десяти Сфирот» каждый день. Потом, с 9 до 12 они уезжали. Причем рав Лайтман в 12 – 12:30, возвращался совершенно уставший.

А рав Барух Шалом был как огурчик и тащил его еще заниматься к себе в комнату! Говорит: «Пойдем, урвем для святости!» Рав Лайтман шел из последних сил, а Рабаш говорит: «Ну, ты бы ушел, если бы было куда» – и они занимались.

После этого рав Барух кушал десять минут. Десять минут отдыхал: ставил часы на десять минут, а через пять уже вставал. И шел в свою комнату писать статью или печатать, до четырех. Иногда он на подставке для книг немножко дремал.

В годы молодые он по 18 часов занимался, опуская ноги в холодную воду, чтобы не уснуть. А здесь – до четырех. И с 4:30 они уже опять шли на занятия в группу. И рав Лайтман должен был туда идти – а уже там была работа до девяти вечера. Вот такая была жизнь.

Вопрос: Фейга, скажите, а эти все записи остались?

Фейга: К тому времени, когда я вошла в дом как жена (я уже в этом доме более четырех лет ухаживала за больной рабанит), я видела, что было очень много материалов. Но в какой-то момент их стало намного меньше. Я не знаю, кому он отдал эти материалы, может раву Лайтману.

Рав: У меня небольшая часть материалов. Рабаш свои заметки, в основном, сжег.

Фейга: Рабаш каждый Песах перебирал записи. Однажды он даже специально вынул ящик, чтобы я видела, где этот материал лежит. Я относилась к ним очень трепетно… Например, тетрадку, в которой была записана «Шамати», я вообще никогда не открывала. У меня было чувство очень большого уважения. И вдруг из всей массы материалов осталась лишь какая-то небольшая часть.

Я все таки хочу сказать, что ушел он потому, что наши запросы духовного иссякли! Мы ничего не могли добавить. Нам нечего было у него спросить – мы все сникли, надеялись на него, жили, как говорится, на всем готовом.

Ни болезней, ни проблем, только жалобы на отсутствие денег… Но, в принципе, ничего плохого не случалось за все эти годы. И мы так привыкли, что нечего было просить. Такое у меня было ощущение. За месяц до ухода Рава…

Рав: Какое-то такое абсолютное безразличие. Это -как вот сверху спустилось какое-то облако и накрыло абсолютно всех – ну, как наркоз какой-то, что ли.

Фейга: Было возбуждение в 70-80-х годах и вдруг в 90-м – полный штиль. Это очень чувствовалось. И он очень это переживал, потому что он этим заряжался: когда были вопросы, поиск, он был совершенно другим. Он приходил с урока, и с интересного вопроса мог потом развивать дальше.

А тут, ничего не стало – пустота. Только с материальными проблемами приходили… Я говорила: Рав, что такое? Что они Вас мучают? Никто не спрашивал: «Где же Творец? Где же наша любовь к Нему? Где же наше продвижение?» Ни одного вопроса, связанного с духовным! Записки перестали писать. Раньше женщины подавали кучу записок. Я вообще сникла. Однажды он сказал мне: «Сядь. Я тебе объясню за полчаса весь „Талмуд Десяти Сфирот“. А я ответила: „Через полчаса, не сейчас…“

Я хочу обратиться к людям: «Не повторяйте этих ошибок! Сегодня нет времени сказать „потом“. Если Творец дает возможность за что-то уцепиться, надо срочно цепляться! Сегодня мы не можем оставить что-то на „завтра“. Сегодня все сошлось в точку!». Так же, как я потом долгие годы плакала из-за этой своей фразы и из-за всей своей мелочности – чтобы потом, не дай Бог, не лить слезы на века!

Сегодня надо взяться за нить спасения – Учение Бааль Сулама. Оно завершает и дает нам всю Тору, от Адама Ришон (Первого Человека) и до наших дней. Ее передал нам рав Барух Шалом Ашлаг и позаботился о том, чтобы она попала в руки человека, который пригоден для передачи всей самой тонкой, внутренней части науки Каббала, необходимой нам для выживания – духовного и материального – раву Михаэлю Лайтману.

Я считаю, что с нами произошло три чуда, три вещи, которые были не в соответствии с законом причины-следствия. Как бы, и не полагается нам! «Чудо» – это то, что не вытекает из наших заслуг, достоинств. Это выше причин и следствий!

Первое – то, что раскрылся Бааль Сулам. Второе – то, что его сын смог стать его учеником и приемником, и Бааль Сулам смог ему передать методику. И третье – Творец дал раву Баруху возможность, чтобы тоже было кому передать – раву Лайтману.

Это как бы, тройное чудо. Естественно, я не ставлю всех в один ряд! Вообще не принято сравнивать уровни праведников! Я не об этом. Постижения не передаются. Передается методика Учителя-каббалиста – это уровень света, который улавливается учеником, и тогда он способен передавать дальше. А ученики должны уловить это одеяние – свет. А улавливают его через поведение и учебу.