ПРИТЯГАТЕЛЬНОСТЬ ЕВРЕЕК

ПРИТЯГАТЕЛЬНОСТЬ ЕВРЕЕК

Нередко встречались упоминания об особенной привлекательности евреек для представителей других народов; их репутация недотрог могла вызвать желание попробовать запретный плод; разговоры о невинности молодых девушек привлекали партенофилов или любителей совершать дефлорацию хотя бы в своих фантазиях. В прежние времена перспектива насилия могла дать садисту надежду оказаться в нужном месте в день погрома и делала для него привлекательной будущую жертву, подобно тому, как охотника влечет к дичи еще до открытия сезона. Свою роль играло и очарование тайны, поэтому-то многие наделенные богатым воображением художники или литераторы распространяли привлекательные, а иногда и ослепительно прекрасные образы евреек.

В эпоху средневековья скульпторы, украшавшие соборы, представляли Синагогу в образе миловидной еврейки с повязкой на глазах. Такие мастера, как Рембрандт, Делакруа, Гюстав Моро и другие, изображали еврейку с огненными глазами и роскошными сладострастными формами: она возбуждала желание сблизиться с ее сестрами, но не с братьями, которым художники слишком часто придавали черты Иуды Искариота. Орас Берне во «Взятии Смалы» изобразил хищного и алчного еврея убегающим с украденным ларцом под мышкой; однако в «Истории Иуды и его прекрасной дочери» последняя, еврейка Фамарь, предстает во всеоружии своих чар.

Шатобриан, на которого красота евреек произвела сильное впечатление, объяснил ее происхождение так: поскольку еврейки вместо того, чтобы участвовать в распятии, оплакивали Господа, проклятие на них не распространилось и не отпечаталось на их лицах, как отпечаталось на лицах мужчин их племени; Шатобриан тем более не испытывал расположения к этим людям, поскольку приписывал Ротшильду свое политическое поражение.

Стендаль в своих «Записках путешественника» рассказывает о том, как в июне 1837 года восхищался «истинно восточными» глазами «израильтянки, делавшей покупки в лавочке». В 1807 году археолог Л.Миллен отмечает в «Путешествии по югу Франции»: «Сегодня евреи уже не представляют собой секты, и их женщины выделяются среди жительниц Авиньона лишь своей поразительной красотой»[707]. Доктор Деве несколько лет спустя тоже писал: «С неизменным удивлением замечаешь, как время от времени в семьях, где правилом являются безобразие и заурядность, возникают типы женской красоты, неизбежно заставляющие вспомнить Библию и прекраснейшие создания стран Востока»[708]. Генрих Гейне считал, что постоянная тревога, не оставлявшая евреек, придавала их лицам преображавшее их меланхолическое выражение. Сочувствующий евреям экономист Леруа-Болье с жаром восклицал: «Что касается евреек, наша галантность всегда была чувствительна к их бархатным глазам, осененным длинными ресницами; не знаю, найдется ли на них антисемит». Один из последних, посетив Тетуан, писал, что для того, чтобы убедиться в красоте тамошних евреек, следовало бы обратиться к полотнам Рафаэля или Тициана[709].

Уже в XVIII веке еврейки, наделенные взыскательными чувствами, начинают освобождаться от гнета традиционной сдержанности и часто встречаются с христианами; это порождает образ еврейки, обладающей безудержной, если ее не заглушают, чувственностью. Казанова, вкусивший от каждой плоти, рассказывал в своих «Мемуарах» о том, как приводил на свое ложе похотливых евреек. Одна из них, в Вероне, поначалу вынудив его своими отказами одиноко наслаждаться, «подобно школьнику», в конце концов удовлетворила его страсть и вернула, несмотря на то, что ему было уже под пятьдесят, юношеский пыл. В 1844 году А.Серфбеер также описывал евреек, наделенных огненным темпераментом, который рисковал «заставить их впасть во все пороки эпохи», если бы их не сдерживали религиозные опасения, исчезающие в иудаизме по мере того, как ослабевают гонения[710].

Трагическая актриса Рашель, которая вела распутную сексуальную жизнь, немало способствовала утверждению представлений о неукротимом темпераменте своих соплеменниц: у нее было четверо детей, все от разных отцов, и она подарила Наполеону еврейского внука Колонна от своей связи с графом Валевским, сыном императора и Марии Валевской. Еврейский дед императорского внука с материнской стороны занимался торговлей вразнос. Сексуальные прихоти актрисы были весьма экстравагантны: кто-то из друзей мемуариста Ораса де Вьель-Кастеля рассказал тому, что Рашель мечтала, чтобы кто-нибудь «овладел ею на теле гильотинированного»; от одного из своих любовников она требовала, чтобы он в момент наивысшей страсти кричал: «Я — Иисус Христос». Репутация нимфоманки, которую приобрела актриса, была причиной безумных торгов, когда после ее смерти продавали с аукциона ее ночной горшок и кровать[711]. После сладострастной смерти президента Феликса Фора в объятиях мадам Стейнель Дрюмон намекал, будто та была еврейкой. В романах вроде «Еврейки» Росни-старшего героиня непременно изображалась созданием, таящим в себе пылкий темперамент: огонь, дремлющий в золе. Надежда на разнузданность еврейки подстегивала воображение и заставляла мечтать о том, чтобы оказаться рядом, когда она даст волю чувствам.

Тем не менее, хотя это лишь исключение из правил, некоторые литераторы, например Альфонс Доде, оставались равнодушными к красоте или предполагаемой чувственности еврейской женщины, возможно, вследствие любовных разочарований или неприятностей. У Бодлера, который до 25 лет оставался девственником, первой была связь с двадцатилетней чахоточной еврейкой-проституткой Сарой, которую он прозвал «La Louchette»[712]из-за ее особенного взгляда[713]. Сара носила парик, скрывая плешь, появившуюся из-за сифилиса, которым она, в придачу к трипперу, наградила поэта. Жестоко разочарованный первым любовным опытом поэт кинулся, что называется, «во все тяжкие» и… десять лет спустя выпустил знаменитые «Цветы зла», где злопамятно помянул «мерзкую еврейку».