§ 98. Можно ли проникнуть в тайну?

§ 98. Можно ли проникнуть в тайну?

В попытках проникнуть в тайну teletai и epopteia ученые обращались не только к произведениям античных авторов, но также и к сведениям, сообщенным христианскими апологетами. Данные, представленные последними, надо тщательно проверять; тем не менее, их не следует игнорировать. Со времен Фукарта часто обращаются к отрывку из Фемистия, цитируемому Плутархом и сохраненному Иоанном Стобеем. В этом отрывке испытания души, через которые она проходит непосредственно после смерти, сравниваются с тяжкими испытаниями обряда посвящения Великих мистерий: вначале душа блуждает в темноте и переживает всевозможные страхи, затем неожиданно она освещается чудесным светом и видит прекрасные поля и луга, слышит голоса, видит танцы. Мист, с венком на голове, присоединяется к "чистым и святым людям"; он видит непосвященных, теснящихся в грязи и тумане, гибнущих в своей скверне из-за того, что поддались страху смерти и не поверили в загробное блаженство (Стобей. 4, стр. 107). Фукарт полагает, что обряды (dromena) включали в себя и странствия в темноте, и разнообразные ужасные зрелища, и неожиданный выход на залитый светом луг. Довольно позднее свидетельство Фемистия отражает орфические представления.[630] Раскопки святилища Деметры и телестериона показали, что там не было подвальных помещений, в которые посвящаемый мог бы ритуально спускаться, как будто в Аид.[631]

Были также попытки реконструировать ритуальное посвящение на основе секретной формулы, synthema (пароля), переданной Климентом Александрийским (Protrepticus, 2, 21, 2): "Я постился, я пил кикеон; я взял корзину и, после определенных манипуляций, положил ее в сундук, затем, вынув из сундука, я опять положил в корзину". Некоторые авторы полагают, что только два первых действия относятся к Элевсинской формуле — пост Деметры и ее питье кикеона. Остальные слова формулы загадочны. Некоторые ученые считают, что им удалось определить содержимое корзины и сундука: там находится либо подобие утробы, либо фаллос, либо змея, либо булки в форме гениталий. Ни одна из гипотез не убедительна. Возможно, указанные вместилища содержали в себе реликвии из архаичных времен, связанные с типичной для земледельческих общин сексуальной символикой. Но в Элевсине Деметра раскрыла иное религиозное измерение, отличное от того, которое свойственно ее публичному культу. Кроме того, трудно допустить, чтобы в таких ритуалах участвовали дети, тоже проходящие инициацию. Помимо этого, если обряд, о котором свидетельствует найденная у Климента Александрийского формула, символизировал мистическое рождение или возрождение, ритуал посвящения должен был на этом заканчиваться. В таком случае трудно понять значение и необходимость последнего испытания, epopteia. В любом случае, свидетельства о священном предмете, спрятанном во вместилище, указывают на его торжественный показ, а не на какие-то манипуляции с ним. Поэтому скорее правдоподобны утверждения Д.Х. Прингшема, Нильссона и Милона: формулу надо отнести скорее к священнодействиям в честь Деметры, происходившим намного позже, в эллинистический период.

Посвящаемые, предположительно, съедали священную пищу, и это вполне вероятно. В этом случае пищу принимали вначале, выпив кикеон, т. е. перед самим teletai. На другой ритуал указывает Прокл ("К Тимею", 293с): мисты смотрели на небо и кричали: "Дождь!" Они обращали свой взор к земле и восклицали: "Зачни!" Ипполит (Philosophoumena, V, 7, 34) утверждает, что эти два слова составляли великую тайну мистерий. Мы определенно имеем здесь ритуальную формулу, связанную с иерогамией, типичной для культа плодородия; но если эту формулу и произносили в Элевсине, то секретной она не была, поскольку те же слова фигурировали в надписи на стене у Дипилонских ворот в Афинах.

Весьма неожиданная информация была передана нам епископом Астерием. Он жил около 440 г. н. э., когда христианство уже стало официальной религией в империи и автор мог не бояться опровержений со стороны языческих писателей. Астерий говорит о подземном проходе, окутанном тьмой, где происходила торжественная встреча верховного жреца со жрицей, о погашенных факелах и об огромной толпе, которая верила, что ее спасение зависит от того, что делают эти двое в полной темноте.[632] Но в телестерионе не было найдено подземной комнаты (katabasion), хотя разрыли и раздробили всю скалу. Скорей всего, Астерий говорит об Элевсинских мистериях, проводившихся в Александрии в эллинистический период. В любом случае, если эта иерогамия действительно воссоздавалась в ходе мистерий, трудно понять, почему Климент — после описания Элевсина — называет Христа "истинным иерофантом".

В III в. Ипполит добавил два других эпизода (Philosophoumena, V, 38–41). Он утверждал, что посвящаемым показывали "в торжественной тишине" колос пшеницы. Ипполит добавляет, что в течение ночи, окруженный сверкающим огнем, празднуя великие и неописуемые мистерии, верховный жрец выкрикивает: "Святая Бримо родила священное дитя, Бримоса!", что означает "Могущественная подарила жизнь Могущественному!". Торжественный показ пшеничного колоса кажется сомнительным, так как посвящаемые должны были приносить с собой именно пшеничные колосья, и к тому же эти колосья были выгравированы на многочисленных памятниках в самом Элевсине. Конечно, Деметра была богиней зерна, и Триптолем присутствовал в мистико-ритуальном сценарии Элевсина. Но трудно поверить, что открытие колоса является одной из великих тайн epopteia, если только не принять интерпретацию Вальтера Отто, который говорит о «чуде», происходящем во время Элевсинских мистерий. "Пшеничный колос, растущий и зреющий со сверхъестественной быстротой, является такой же неотъемлемой частью таинств Деметры, как виноградная лоза, вырастающая за несколько часов во время дионисийского пира" (The Homeric Gods, стр. 25). Ипполит, однако, утверждает, что срезанный колос считался фригийцами таинством, позже заимствованным афинянами. Поэтому возможно, что христианский автор перенес на Элевсин то, что он знал о мистериях Аттиса, бога, которого, согласно Ипполиту, называли "свежий пшеничный колос".

Что касается слов «Бримо» и «Бримос», то они, вероятно, фракийского происхождения. «Бримо» обозначает царицу мертвых, следовательно, этим именем можно назвать Кору и Гекату, а также Деметру. Согласно Кереньи,[633] верховный жрец провозглашает, что богиня мертвых родила сына в огне.[634] В любом случае, известно, что последнее видение, epopteia, происходило при ослепительном свете. Некоторые древние авторы говорят об огне, который горел в маленьком здании, анактороне, и пламя и дым, выходящие через отверстие в крыше, были видны издалека. В папирусе времен Адриана Геракл обращается к жрецу: "Я был посвящен давно (или: где-то в другом месте)… (Я видел) огонь… (и) я видел Кору". Согласно Аполлодору Афинскому, когда верховный жрец призывает Кору, он ударяет в бронзовый гонг, и по контексту ясно, что царство мертвых отзывается.