§ 55. До и после потопа

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

§ 55. До и после потопа

Вряд ли необходимо хотя бы вкратце перечислять потомков Каина и Сифа, третьего сына Адама. В соответствии с традицией, засвидетельствованной в Месопотамии, Египте и Индии, согласно которой первопредки доживают до баснословного возраста, Адам породил Сифа в 130 лет, а умер еще 800 лет спустя (5:3 и сл.). Все потомки Сифа и Каина прожили от 800 до 900 лет. Эта допотопная эпоха отмечена одним примечательным эпизодом — союзом неких небесных существ, "сынов Божиих", с дочерьми человечьими, которые породили им детей, ставших "сильными, издревле славными людьми" (6:1–4). Весьма возможно, что здесь идет речь о "падших ангелах". Их история пространно излагается в более поздней книге (Енох VI–XI), из чего вовсе не следует, что этот миф не был известен ранее. Схожие верования встречаются в Древней Греции и Индии: то была эпоха «героев», полубожественных персонажей, чья деятельность разворачивалась как раз накануне теперешних времен, "на заре истории", т. е. в момент, когда складывались особые отношения, характерные для той или иной культуры. Возвращаясь к библейскому повествованию, можно сказать, что из-за этих союзов между падшими ангелами и дочерьми смертных Бог решил ограничить человеческий возраст ста двадцатью годами. Каково бы ни было происхождение этих мифических тем (Каин и Авель, допотопные патриархи, сошествие "сынов Божиих", рождение «героев» и т. д.), показательно, что составители сохранили их в окончательном тексте Бытия, несмотря на некоторые антропоморфные черты, которыми они наделили Яхве.

Главным событием той эпохи явился потоп. "И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время" (6:5). Бог раскаялся в том, что создал человека, и решил истребить весь род человеческий. Спастись должны были только Ной, его жена и их дети (Сим, Хам и Иафет) со своими супругами. Ибо "Ной был человек праведный и непорочный… и ходил пред Богом" (6:9). Следуя точным наставлениям Яхве, Ной сооружает Ковчег и вводит в него представителей всех видов животных. "В шестисотый год жизни Ноевой, во второй месяц, в семнадцатый день месяца, в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; и лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей" (7:11–12). Когда воды схлынули, ковчег остановился на горах Арарата. Ной вышел из него и совершил всесожжение на жертвеннике. "И обонял Яхве приятное благоухание" и, умиротворенный, обещал никогда больше "не проклинать землю за человека" (8:21). Он установил «завет» с Ноем и его потомками, и знаком этого завета стала радуга (9:13).

В библейском рассказе есть моменты, роднящие его с сообщением о потопе, содержащемся в "Эпосе о Гильгамеше". Вполне возможно, что составитель знал месопотамскую версию этой поэмы или, что еще более вероятно, пользовался неким архаическим источником, сохранившемся на Ближнем Востоке с незапамятных времен. Мифы о потопе, как мы уже заметили (§ 18), широко распространены по всему свету и наделены, в сущности, одинаковым смыслом: настала необходимость уничтожить мир и выродившееся человечество, чтобы затем воссоздать их, т. е. вернуть им первоначальную полноту. Но эта циклическая космогония претерпевает изменения уже в шумерской и аккадской версиях. Составитель библейского текста продолжает и расширяет эту реинтерпретацию катастрофического потопа: он возводит его в ранг "священной истории". Яхве карает развращенного человека и не сожалеет о жертвах катаклизма (как это делают боги в вавилонской версии; см.: "Эпос о Гильгамеше", табл. XI: 116-25, 136-37). Значение, придаваемое здесь моральной чистоте и послушанию, как бы предваряет «Закон», который будет открыт Моисею. Подобно многим другим мифологическим событиям, потоп стал впоследствии объектом постоянных толкований и переоценок с самых разных точек зрения.

Сыновья Ноя стали прародителями нового человечества. В те времена весь мир говорил на одном языке. Но как-то раз люди решили "построить себе город и башню, высотою до небес" (11: 4). Этому предприятию суждено было стать их последним «люциферовским» подвигом. Яхве "сошел посмотреть город и башню" и понял, что "они не отстанут от того, что задумали сделать" (11:5–6). Посему Он смешал их язык, так чтобы люди не понимали больше друг друга. А затем Яхве "рассеял их оттуда по всей земле; и они перестали строить город" (11:7–8), который с тех пор стал известен как Вавилон.

В данном случае мы также имеем дело с древней мифологической темой, перетолкованной в перспективе яхвизма. Речь идет прежде всего об архаической традиции, согласно которой некоторые привилегированные существа (предки, герои, легендарные цари, шаманы) поднимаются на небеса с помощью дерева, копья, веревки или связанных между собой стрел. Но восхождение в небо in concrete было прервано в момент, когда закончилась мифическая изначальная эпоха.[384] Другие мифы сообщают о неудачах более поздних попыток добраться до неба с помощью всевозможных подпор. Невозможно сказать, знал ли составитель библейского текста стародавние верования. Но в любом случае он знал, что такое вавилонские зиккураты, отмеченные той же символикой. В самом деле, считалось, что зиккурат стоит на пупе земли, а вершиной упирается в небо. Восходя по этажам зиккурата, царь или жрец ритуально (символически) достигали неба. Для составителя же библейского текста это верование, которое он понимал буквально, было одновременно и упрощенным, и кощунственным: именно поэтому оно было радикально переосмыслено, точнее говоря, десакрализовано и демифологизировано.

Важно подчеркнуть следующий факт: несмотря на долгую и сложную работу по отбору, очистке и переоценке унаследованных от прошлого или заимствованных архаических материалов, последние составители «Бытия» в целом сохранили мифологию традиционного типа. Она начинается с космогонии и сотворения человека, напоминает о «райском» существовании предков, сообщает о драме «грехопадения» со всеми его роковыми последствиями (смерть, необходимость трудиться ради выживания и т. д.), описывает постепенное вырождение первочеловечества, ставшее оправданием потопа, и завершается последним мифологическим эпизодом: утратой языкового единства и рассеянием второго, послепотопного человечества вследствие нового «люциферического» замысла. Подобно тому, как обстоит дело в архаических и традиционных культурах, эта мифология является, в сущности, "священной историей": она объясняет и происхождение мира, и теперешнее состояние человечества. Само собой разумеется, что для израильтян эта "священная история" становится парадигматической лишь после Авраама и, в особенности, Моисея; но это не обесценивает структуру и мифологическую функцию первых одиннадцати глав «Бытия».

Немало исследователей утверждало, что религия Израиля не «изобрела» ни одного мифа. Однако, если рассматривать термин «изобретение» как показатель духовного творчества, то труд по отбору и критике незапамятных мифологических традиций равнозначен созданию нового «мифа», нового религиозного видения мира, могущего стать парадигматическим. А религиозный гений Израиля преобразовал отношения Бога с богоизбранным народом в "священную историю" неведомого до той поры типа. Начиная с известного момента, эта "священная история", внешне представляющаяся исключительно «национальной», становится образцовой моделью для всего человечества.