Зарубежная историография

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Зарубежная историография

Широкий круг проблем, связанных с изучением жизни и творчества Нила Сорского, решается в зарубежной историографии. Статья профессора Оксфордского университета Д. Феннела «The attitude of the Josefians and Trans–Volga Elders to the Heresy of Judaisers» (1951 г.) касается истории собора 1490 г. и отношения старца Нила к еретикам. Автор отметил, что до настоящего времени не сохранилось письменных свидетельств Нила Сорского о том, как следовало бы поступать с еретиками. Однако, по мнению Д. Феннела, можно полагать, что отношение Нила Сорского было мягким и терпимым, это очевидно из характера его посланий. Для автора статьи очевидно также, что «убедительное красноречие» старцев Нила и Паисия на соборе 1490 г., соединенное с властью митрополита, много сделало, чтобы повлиять на очень мягкие решения собора.

Характеризуя взгляды «заволжских старцев», Д. Феннел отметил, что они были такими же православными (хотя и не всегда последовательными), как и сами «иосифляне». Эта непоследовательность, как ее увидел исследователь, означала фактически большое сходство между учениями «заволжцев» и еретиков, до такой степени, что учение старцев можно оценить «как смягченную, христианизированную версию генеральных тенденций жидовствующих».

Нил Сорский, как считает Феннел, критически относился к святоотеческим писаниям, отрицал эстетическую сторону литургии, украшение храма, общую молитву, что являлось «слабым отражением еретических учений». Исследователь отметил существование родственных связей, факты близкого знакомства между Вассианом (Патрикеевым) и московскими еретиками (автор предположил даже, что существовали дружественные связи между Нилом Сорским и Федором Курицыным). Он пришел к выводу, что политические позиции еретиков и «заволжских старцев» также были сходны.

Статья имеет характер размышления, но в целом ее автор склоняется к тому, что «ересь жидовствующих» была, скорее, проявлением вольномыслия, и еретики неслучайно находили себе убежище в заволжских скитах, где к ним относились терпимо[200].

Среди работ зарубежной историографии особо выделяется монография Ф. фон Лилиенфельд «Нил Сорский и его сочинения: кризис традиции в России времен Ивана III» (1963 г.), а также ряд ее статей по этой теме.

После исследований А. С. Архангельского книга Лилиенфельд — второй фундаментальный монографический труд о Ниле Сорском и его времени. Автор пересмотрела традиционные историографические вопросы и поставила новые.

Лилиенфельд исследовала связь творений Нила Сорского с патристикой и провела идентификацию их греческих цитат. Она определила жанр основных сочинений Нила Сорского — «Предания» и глав «О мысленном делании» и нашла им аналогии в круге известных русских и византийских типиконов. Этой проблеме посвящена ее статья «О литературном жанре некоторых сочинений Нила Сорского» (1962 г.).

Характеризуя мировоззрение Нила Сорского, Лилиенфельд отметила, что сердцевиной его учения является исихазм. При этом она различает исихазм древних отцов и неоисихазм (термин Лилиенфельд) XIV в. — святых Григория Паламы и Григория Синаита[201]. В своей книге Лилиенфельд пришла к выводу, что до Нила Сорского русская практика исихазма совпадала с неоисихастской монастырской традицией Византии. Нил Сорский — первый исихаст на Руси по традиции древних отцов[202].

Лилиенфельд постоянно подчеркивает в своей монографии, что ключом к объяснению общей позиции Нила Сорского является его характеристика — «ревнитель древних отцов». Преподобный Нил, по ее мнению, противопоставлял монашескую традицию пустынников познейшей национально–русской (и средневековой византийской) традиции[203]. И ни в чем он так резко не расходился с современными ему взглядами, как в вопросе о монастырских селах. Лилиенфельд отметила, что о нестяжании говорили и предшественники Нила — митрополит Киприан, Кирилл Белозерский, Евфросин Псковский, но только Нил столь кардинально противопоставил заветы пустынников о полной нищете и жизни ручным трудом существующей на Руси традиции. Но возражал он против владения землей и людьми не путем прямой полемики, а примером собственной жизни[204].

Говоря о стяжании и нестяжании, исследователи обычно противопоставляли общежитие (как форму обязательно стяжательной жизни) и скит. Лилиенфельд не считает, что такое противопоставление было у Нила Сорского. Он не отвергал киновийную реформу преподобного Иосифа Волоцкого, а считал киновию ступенью к скиту, где только и возможно «достижение бесстрастия и непрерывной молитвы»[205].

Особое внимание Лилиенфельд уделила отношению Нила Сорского к «ереси жидовствующих». Саму ересь она охарактеризовала как антидогматическую (в отличие от Я. С. Лурье). Ее название, писала Лилиенфельд, отражает суть ереси, поэтому всякую связь преподобного Нила с еретичеством следует отрицать[206]. Но Нил Сорский, по мнению автора, различал ересь и людей и предпочитал молиться не против еретиков, а за их спасение.

Характеризуя эпоху Ивана III, в которую жил преподобный Нил Сорский, Лилиенфельд назвала это время «кризисом традиции» (т. е. древнерусской, средневековой). Эпоха Нила Сорского, по ее мнению, уже несет в себе зерно духовной борьбы, которая развернулась в XVI в. и завершилась русским церковным расколом. В решении спорных теологических и церковных вопросов в это время начинают сталкиваться два подхода: национально–традиционный или спекулятивно–догматический, другой — историко–филологический (обращение к традиции греческой церкви). Положение осложнялось «сумнениями и шатаниями» — ересями[207].

Истории этого кризиса Лилиенфельд посвятила свои позднйе статьи «Иоанн Тритемий и Федор Курицын» (1976 г.), «Die «Haresie» des Fedor Kuricyn» (1978 г.) и другие[208]. В ходе дальнейшего исследования Лилиенфельд пришла к выводу, что в России Ивана III сложилось несколько мировоззренческих течений, их главные представители: архиепископ Геннадий Новгородский, Иосиф Волоцкий, «заволжские старцы», Нил Сорский, окружение Ивана III (т. е. еретики) — все стремилмсь к лучшему образованию. «Но когда речь шла об ориентации, откуда брать материал для образования и для каких целей его использовать, духовенство разделилось. Друг друга обвиняли в «ереси»: Геннадий попал под подозрение «в латинстве» и со своей стороны высказал подозрение, что православие в Москве уже не то, что в Новгороде. Окружению Ивана III был брошен упрек в иудаизме»[209].

Нил Сорский и «заволжские старцы», по мнению автора, хотели использовать поворот к традициям монашества пустыни, чтобы установить дистанцию между монашеством и миром. Они старались привлечь еретиков в свою веру вместо того, чтобы преследовать их и подвергать физическим наказаниям. Архиепископ Геннадий и Иосиф Волоцкий хотели видеть церковь, которая служит обществу, организует и ведет его духовно вплоть до подобия испанской инквизиции. Иван III й его окружение стремились к господству знания, ведению тайных наук, стремились к постижению «глубин мира»[210].

В своих статьях 70–х гг. Лилиенфельд пересмотрела и свои взгляды на ересь. В центре ее пристального внимания оказалось мировоззрение «начальника еретиков» — Федора Курицына. Расшифровывая его «Лаодикийское послание», она пришла к выводу, что самым подходящим вариантом толкований понятий «Лаодикийского послания» является то, что они унаследовали каббалистическую традицию. Исследовательница предположила, что Федор Курицын имел большое влияние на Ивана III главным образом благодаря своим «хитростям» — знаниям «тайных наук». Занятия астрологией, алхимией, некромантией, криптографией были характерны для всех европейских дворов того времени, что является отличительной чертой Ренессанса, по мнению Лилиенфельд. Сходные ренессансные явления она увидела на Руси в «ереси жидовствующих», мнение о сути которой она уже изменила по сравнению со своими ранними работами: «Поскольку использование шифров… было связано в те времена с алфавитными спекуляциями Каббалы, то не удивительно, что лиц, занимавшихся этим, подозревали в «жидовстве». Их противники (автор имеет в виду сторонников архиепископа Геннадия. — Е. Р.) — люди без специальных знаний, без того гуманистического образования, которое было у обвиняемых»[211].

В статье «Иоанн Тритемий и Федор Курицын» Лилиенфельд сделала робкую попытку связать идеалы так называемых «гуманистов» и преподобного Нила Сорского: западный гуманист Иоанн Тритемий, к которому близок по своей идеологии его современник Федор Курицын, также осуждал богатство монахов и монастырей, редактировал жизнеописания древних святых и создал свой монастырь, реформируя монашество в духе древних идеалов, как и Нил Сорский[212]. Так опосредованно Лилиенфельд нашла «точки соприкосновения» между еретиками и Нилом Сорским. Оценивая ересь и отношение к ней преподобного Нила Сорского, Лилиенфельд, в конечном счете, вернулась к старой традиции историографии в этом вопросе. Нужно заметить, что эта традиция обладает редкой устойчивостью. И. Граля в своей последней монографии нашел преемственность между взглядами еретика Матвея Башкина, последователями «ереси жидовствующих» и сторонниками Нила Сорского: «Матвей Башкин стоял во главе тесно связанного с беднейшим монашеством и крестьянскими кругами движения, представляющего собой рецидив подавленной в конце XV в. ереси жидовствующих. Возобновление иудаизма было продиктовано политическими реалиями, а именно крупным богословским спором, потрясшим основу московской церковной организации в первой половине XVI в. Спор между осифлянами, приверженцами доктрины Иосифа Волоцкого (апологета московской теократии, выступавшей за гармоничное сотрудничество светской и духовной властей и крупную церковную собственность) и сторонниками взглядов ученого отшельника Нила Сорского, так называемыми нестяжателями, оригинально решенный постановлением соборного суда 1532 г. в пользу первых, вопреки намерениям высшей церковной иерархии, не закрыл проблему. Угольки бунта против авторитарного правления осифлян тлели в кругах бедного монашеского клира — особенно странствующего и старцев из заволжских районов»[213].

Проблеме нестяжания посвящены работы американского исследователя Д. Островски. Оценивая источники, касающиеся вопроса о секуляризации церковных земель, автор пришел к выводу, что разногласия государства и Церкви по этому вопросу датируются временем не ранее 30–х гг. XVI в. По мнению Островски, на соборе 1503 г. решались проблемы, касающиеся только церковной дисциплины: источники, в которых сообщается об этом, датируются той же декадой, что и собор, не содержат исторических ошибок и находятся в официальных сборниках (например, в ВМЧ); источники же, касающиеся секуляризации, встречаются лишь в списках, датируемых временем не ранее 1560–х гг., содержат исторические ошибки, противоречат друг другу и не обнаруживаются в официальных сборниках[214].

Завершая обзор историографии, нужно сказать, что она отличается, с одной стороны, сложностью и противоречивостью оценок, с другой — их устойчивостью. Оценивая развитие историографии за последние 30 лет, Ф. фон Лилиенфельд на международной конференции «Нил Сорский и исихазм в духовной и культурной истории России», которая проходила в сентябре 1994 г. в Италии, отметила, что в литературе определились своего рода «мертвые точки», т. е. проблемы, которые, несмотря на всю активность их обсуждения, еще далеки от разрешения[215].

Такие спорные проблемы, действительно, существуют. В чем сущность нестяжательных взглядов Нила Сорского и какова его роль в общецерковной борьбе с ересью, в чем состояли различия взглядов преподобных Нила Сорского и Иосифа Волоцкого на вопросы церковной жизни, что нового внес Нил Сорский в русскую монашескую жизнь и в чем был традиционен — эти вопросы нельзя признать до конца решенными.

Следует заметить, что «мертвые точки» сохраняются до сих пор вследствие того, что, на наш взгляд, исчерпана информация тех источников, которыми историки обычно пользуются. Необходимо искать новые.

Представляется, что нельзя говорить объективно о взглядах Нила Сорского на важнейшие вопросы русской церковной жизни, не исследовав его агиографические сборники. Ведь именно в примерах житий святых отцов он искал ответа на вопросы современной ему жизни. Нельзя говорить о Ниле Сорском как возобновителе традиций древнего монашества и скитского жительства на Руси, когда практически нет исследований по истории самого Нило–Сорского скита.

В числе конкретных задач данной работы стоят следующие: углубленное изучение агиографических сборников Нила Сорского, отбора и содержания житий, его корректорской работы с текстами, на основании чего можно точнее определить взгляды Нила Сорского на монашеское нестяжание, современную ему ересь; исследование внутреннего устройства, особенностей жизни Нило–Сорского скита как монастыря особого типа, уникального для монастырской жизни Руси XVI–XVII вв.