Трактовка монашеского нестяжания в житиях святых из сборников Нила Сорского
Трактовка монашеского нестяжания в житиях святых из сборников Нила Сорского
Противопоставляя Нила Сорского Иосифу Волоцкому, исследователи обыкновенно отмечают, что Нил Сорский следовал традициям древних отцов, а Иосиф Волоцкий опирался на национальную русскую традицию.
Так, Ф. фон Лилиенфельд пишет в своей статье «О литературном жанре сочинений Нила Сорского», что идеалом Нила Сорского было что–то вроде «возрождения русского монашества путем возвращения к писаниям «греческих отцов» первых столетий. При этом он явно отрицал собственную русскую монашескую традицию, как она сложилась до XV в., включая «стяжания» монастырей, т. е. их феодальное землевладение, украшенные каменные церкви, торжественное церковное пение и т. д. Во всем он хотел вернуться к обычаям древних пустынников Ближнего Востока (ведь само «жительство» в скиту было изобретено там!). В этом и заключается его главное отличие от Иосифа Волоцкого и иосифлян. Иосиф опирался на русскую монашескую традицию, установленную и записанную в Киевском патерике»[378].
Это мнение является развитием вывода А. С. Архангельского о том, что «идеал первобытно–восточного иночества, который выдвигал Нил Сорский, был фактическим отрицанием современного русского монашества, его господствующей (вотчинной) основы»[379].
Выше уже говорилось, что скит и киновия как два типа монастырского устройства не противопоставлялись Нилом Сорским. К этому можно добавить, что все три формы монашеской жизни: отшельничество, скит, общежитие — «были изобретены на Ближнем Востоке», причем появились почти в одно время: отшельник Антоний Великий (356), основатель египетского скита — Макарий Великий (390–391) и основатель первых общежительных монастырей в Египте — Пахомий Великий (348) были современниками.
Исследователи справедливо отмечают, что владение селами Нил Сорский, действительно, не принимал, но широкое противопоставление идеалов монастырского устройства, на которые ориентировались Нил Сорский и Иосиф Волоцкий как нестяжательного древнеотеческого и русского стяжательного, представляется мало обоснованным.
Здесь интересно отметить, что сами древние жития по–разному толкуют монашеское нестяжание и дают как бы два разных варианта нестяжательной жизни, достойных подражания. Один из них при рассмотрении оказывается очень близким позиции Иосифа Волоцкого, другой — взглядам Нила Сорского.
Первую группу житий составляют жития основателей больших общежительных монастырей и лавр — святых Евфимия и Феодосия Великих, Саввы Освященного, Афанасия Афонского, Феодора Студита. Вторую — жития столпников, отшельников, пустынников: святых Симеона Дивногорца, Кириака Отшельника, Илариона Великого, Петра Афонского, Антония Великого, преподобного Мартиниана.
Общежительные монастыри и лавры, как рассказывают жития, быстро становились большими, многолюдными обителями. Зачастую они отстраивались при помощи богатых жертвователей. Святой Афанасий Афонский принял на монастырь вклад императора Никифора. Сначала святой отказывался от золота, но потом усмотрел в этом даре «Божье строение» (РГБ. Тр. № 685. Л. 292 об.).
«Житие Саввы Освященного» сообщает, что к святому Савве приходили люди, принося много золота, серебра и другие потребы. Когда было нужно, святой принимал все эти дары и раздавал на монастырское строение. «И еже мняше угодно Богу, се творяще. И никтоже сущихъ с ним см?яше противится ему ни в чем же» (РГБ. Тр. № 684. Л. 215 об.). Если же монастырь не нуждался, то святой Савва возвращал приносимое. Так, он не принял денег от императора Юстиниана и предложил ему истратить их на строительство больницы и храма в Константинополе. Житие называет святого Савву «пустыннолюбцем и безименником».
В лавре Саввы Освященного жило около 150 человек, в монастыре же Афанасия Афонского было построено для братии 20 трапез, вмещающих по 12 обедающих каждая. Конечно, такие многолюдные монастыри имели довольно обширное хозяйство. В лавре святого Саввы имелся скот, чтобы возить лес и камни для строившихся келий и храмов. В монастыре работали наемные мирские люди, чтобы монахи больше времени могли посвятить молитве и не выходили из монастыря в города и селения ради своих «нужных потреб».
В монастыре Афанасия Афонского были виноградники, «насеянные села», скот, мельницы, пристань для кораблей. Житие этого святого особенно наглядно показывает и оправдывает разные формы монашеского жития и нестяжания. Святой Афанасий основал первый общежительный монастырь на Афоне. Когда он пришел на Афон из монастыря святого Михаила Малеина, то долго изучал жизнь афонских подвижников. Святогорцы не выращивали хлеб, не имели скота, только разводили огороды: «ни д?ланиа имяху землед?лиа и не куплямъ съплетахуся, ни печалми обязовахуся телесными, ни подъяремника им?ху, ни осла, ни пса» (РГБ. Тр. № 685. Л. 285 об.). Изредка, когда к Афону приставали корабли, они меняли овощи на пшеницу. Обычной же пищей их было «вершие дубное и ин?x древес плоды».
Строительство общежительного монастыря святым Афанасием противоречило традиции такого жительства и восстановило против него афонских старцев. Некий «препростой» старец, имевший духовную ревность о древнем афонском обычае, обходил монахов, говоря им, что Афанасий разоряет древние законы Святой Горы. «Зданиа бо въздвиже многоц?нна и храмы, и пристанища новы съд?ла, и источники водамъ низведе, и съпруги воловъ купи, и яко миръ уже гору створи… Яко и села нас?я, и винограды насади, и плодъ житенъ створи» (РГБ. Тр. № 685. Л. 309).
Афонские старцы пожаловались в Константинополь императору. Тот, вызвав святого к себе, принял его милостиво и отпустил с дарами. Тогда, по рассказу жития, святогорцы поняли, что сама Божия благодать пребывает с Афанасием и «заступает его», и мир был восстановлен.
После этих событий в 970 г. император Иоанн I Цимисхий (969–976) направил на Афон игумена Студийского монастыря Евфимия. С общего согласия святогорцев в кон. 971 или нач. 972 г. были выработаны 28 правил, которые и составили первый афонский устав — типикон Иоанна Цимисхия. Он «установил равноправие монастырского и пустынно–безмолвного жития на Афоне»[380]. Еще при жизни Афанасия кроме его лавры появились и другие общежительные монастыри.
Интересно, что преподобный Антоний, основатель Киево–Печерской лавры, подвизался на Афоне в первых десятилетиях XI в., т. е. «когда живо еще было предание о преподобном Афанасии, когда живы были его ученики»[381]. Киево–Печерская лавра, как и лавра святого Афанасия, приняла Студийский устав, который впоследствии стал основой жизни русских общежительных монастырей.
Основные принципы общежительного Студийского устава описаны в «Житии Феодора Студита». «Разум?въ же блаженый, яко ничтоже ино таково на съвкупление добро, якоже съобщение въ всемъ. Обща од?аниа и обуща ве?мъ им?ти повел?, якоже и пищу. Постави убо храмъ единъ на делание потребных и от единаго уставленаго на сие прииимати братии, ихъ же что хто требоваше, им же бо жизнь обща, симъ и потреба обща» (РГБ. Тр. № 684. Л. 133 об. — 134). Каждый инок получал от монастыря нужное по потребе, но при этом сохранялся монашеский принцип питаться только от труда рук своих. Все монахи Студийского монастыря занимались рукоделием, ремеслами «и прочая потребная каяждо творяху, руце убо к делом движуще, уста же пению деюще и Давидова пояху словеса» (РГБ. Тр. 684. Л. 133 об.).
Среди монахов были строители, кузнецы, ткачи, каменотесы. Иногда они выходили в город и продавали свои изделия. Вырученные деньги шли в общую монастырскую казну. Сам основатель монастыря Феодор Студит всегда имел пропитание от труда рук своих: «д?лати руками самъ въсхог?, писаше убо книги и свой трудъ рукод?лный внося ученикомъ» (РГБ. Тр. № 684. Л. 134).
Житие называет святого Феодора ревнителем нестяжания. Строгое соблюдение святым правила нестяжания основывалось на его глубоком знании Божественных писаний, все тонкости и малейшие заповеди которых он исполнял. Поэтому, когда святой был еще молодым монахом, настоятель общины, в которой тогда жил Феодор, поручил именно ему исправлять нарушения иноческих уставов, укоренившиеся в монастыре. «Бяху убо тогда н?ции, иже в божественых писании уставы отвращающе и нестяжаниа преобидяще, и ина н?каа иночьских уставъ положениа не храняше. Но яко мирьскимъ подобно живуще» (РГБ. Тр. № 684. Л. 122 об.). Святой усердно исправлял братию и «стяжаниа убо, яже имяху чрес потребу, сиа испразни» (РГБ. Тр. № 684. Л. 122 об.). Так, в «Житии Феодора Студита» дано определение стяжанию — это то, что сверх потребы.
Не позволял иметь ничего излишнего своим монахам и святой Афанасий Афонский. Несмотря на процветание хозяйства, иноки в монастыре испытывали всякую скудость, иногда не имели даже хлеба —только квас. Когда повар в день именин святого Афанасия сделал «великое угощение братии», приготовил пищу больше потребы, даже «н?кая медовная», то святой велел выбросить все. Но два брата соблазнились и взяли немного с края блюда. Святой посчитал себя виновником греха и не ел в этот день до самого вечера, запретив в будущем праздновать свои именины (РГБ. Тр. № 685. Л. 324 — 324 об.).
Единственным смыслом и оправданием монастырского хозяйства было служение ближним, странноприимство. Святой Афанасий принимал пожертвования, но они все уходили на милостыню нуждающимся. «Елико же приносимая монастырю умножахуся, толма страннолюбнаа възрастаху, никтоже бо въ монастирь приходя, тщама рукама отхожаше» (РГБ. Тр. № 685. Л. 307 — 307 об.). Около монастыря святой построил пристань, чтобы не разбивались корабли, приходившие к Афону. Если корабли из–за непогоды не могли отплыть, то монастырь кормил всех людей. В монастыре существовало несколько больниц, странноприимница и баня «потребы ради болящих».
Сам святой Афанасий был образцом служения ближним, нося тяготы всех. За прокаженными в больнице ухаживали только иноки, отличавшиеся высотой духовной жизни. Но «аще бо работающий сим не можаху тергг?ти смрадъ ранам и скарядие имяху, тъй (Афанасий. — Е. Р.) своима рукама симъ язвы очищаше, и съгнившая т?хъ уды теплыми водами намочяя, обязоваше и прикосновением точию руку облегчевая болезни, и исцеляя» (РГБ. Тр. № 685. Л. 313).
Яркий образец игумена монастыря, который заботился обо всех, рисует и «Житие Феодосия Великого», «начальника» общего жития. Святой Феодосий «око слепым 6 i, нога хромымъ, од?ание нагимъ, безпокровным покровъ, недугующим врачь, податель, служитель, рабъ» (РГБ. Вол. № 630. Л. 28 об.).
Монастырь святого Феодосия, как пишет житие, стал общим пристанищем, общей врачебницей, общим домом, общим пиром, общим сокровищем (РГБ. Вол. № 630. Л. 30). Здесь имелись странноприимница, врачебница и храм для мирских людей, требующих врачебной помощи.
Святой учил братию не только подавать пищу алчущим, одевать нагих, но делать это с душевным участием и состраданием. «Еже не рукою токмо, но и душею милость показовати» (РГБ. Вол. № 630. Л. 35). Милостыня, как проявление любви к ближнему, считал святой Феодосий, не может иметь разумного расчета. Однажды во время сильного голода множество нищих и голодных пришли в монастырь Феодосия на праздник Входа Господня в Иерусалим. Те, кто служил в трапезе, видя огромные толпы людей у врат монастыря, хотели раздавать пищу «некими мерами» — по литру хлеба каждому. Святой заметил это и велел пустить всех в трапезу, дабы ели, сколько хотели. Запасы монастыря, как говорит житие, от этого не только не уменьшились, но прибавились (РГБ. Вол. № 630. Л. 31 об. — 32).
Сранноприимным домом был и монастырь Евфимия Великого. Святой всегда принимал всех просящих. Когда в его монастырь пришло сразу около 400 голодных, то эконом Доментиан сказал, что не сможет накормить и десяти человек. По молитвам святого Евфимия хлеб умножился в монастыре так, что едва смогли открыть двери житницы. Объясняя это чудо, святой учил братию, что Господь всегда подаст тем, кто не забывает странноприимства: «Страннолюбиа убо не забудем.., яко же рече Апостолъ: дерзай, чядо, яко аще вы, и елици по васъ, Bcix приходящихъ к вамъ странникъ достойно угостите, не оставить Господь м?ста сего отнын? и до в?ка» (РГБ. Вол. № 630. Л. 160 об.). В завещании Евфимий Великий молил братию, дабы не оскудевала у них любовь к ближним: «…врат хотящаго быти зд? общаго монастыря от странныхъ и от неимущих не затворяйте» (РГБ. Вол. № 630. Л. 184).
Сам Евфимий Великий всегда занимался рукоделием, чтобы получать дневное пропитание от труда рук своих. Соблюдение этого правила было обязательным в лавре. Святой так наставлял новоначальных иноков: «Нам же потребу телесную от дела нашего имети, а праздным не быти и чужаго труда не принимати, понеже апостолу повелевающу, праздному не ясти» (РГБ. Вол. № 630. Л. 152 об.).
Несомненно, что образ жизни и служения монастырей Афанасия Афонского, Феодосия и Евфимия Великих, Феодора Студита, описанный в житиях этих святых, был идеалом монашеской обители для Иосифа Волоцкого, неслучайно на соборе 1503 г. он ссылался на авторитет святого Афанасия и Феодосия Великого[382].
Основное в устроении таких монастырей — личное нестяжание иноков, проходящих «жестокое» житие, и хозяйственная обеспеченность монастыря, позволяющая содержать больницы, странноприимницы, кормить и одевать нуждающихся.
Иосиф Волоцкий в своем уставе требовал от иноков полного личного нестяжания: «…не подобает в киновии живущему постнику своя стяжаниа вещнаа имети, но всякого осъбного стяжаниа свободну быти»[383]. В ранней редакции устава сказано, что монаху нельзя иметь в своей келье книги и иконы. Преподобный порицал иноков, которые складывают книги на подоконник кельи вместо того, чтобы продать их и раздать деньги нищим[384].
Поучая монастырскую братию в нестяжании, Иосиф Волоцкий, как и древние святые отцы, внушал твердое упование на милость Божию. «Ничтоже убо не оскудеет нам потребных, Христу настоательствующу нам, аще ли и оскудеет — на искушение наше: лучше есть оскудение имети и с Христом быти, нежели кроме того приобщениа всеми житейскыми богатети, и с теми осужену быти»[385].
Иосифов монастырь активно служил миру. В монастыре существовали особые покои для нищих, больница. Сам Иосиф Волоцкий, как и Афанасий Афонский, ухаживал за больными и учил этому уходу свою братию. Во время голода монастырь истратил всю свою казну и хлебные запасы, чтобы накормить нуждающихся. Несмотря на ропот братии, игумен велел урезать трапезу — в будние дни в монастыре ели одно варево и пили воду. Тогда же Иосиф Волоцкий построил в монастыре приют для брошенных детей. «Житие преподобного Иосифа Волоцкого», написанное Саввой Черным, рассказывает, что Иосифов монастырь помогал окрестным крестьянам: если кто из них терял лошадь или корову, то преподобный покупал их вновь: «…и мнози тяжарие (т. е. пахари. — Е. Р.) стогы своя участили и умножиша жито себе, и беаше Иосиф по всей стране той яко светило сияше»[386].
Это понимание монастырского нестяжания и служения восходит не только к русской традиции Киево–Печерского патерика, но и к древним житиям.
Однако в житиях можно найти и другие примеры нестяжательной жизни. Жития Пахомия Великого, Симеона Дивногорца, Илариона Великого и других святых не оправдывают монастырского богатства, «имений» даже ради нищелюбия и страннолюбия. Паисий Великий, как рассказывает его житие, не принял богатого «имения», которое принес для его монастыря некий благочестивый князь. Святой встретил его еще на подходе к монастырю, велел возвратиться в Египет и самому раздать свое имение нищим: «…разумей, о Христолюбче, яко злату и сребру несть намъ потреба иже в пустыне сей жити хотящим. Того ради никтоже от живущих зде от им?ниа твоего хощет прияти что. Възвратися убо и не скорби, Богъ убо твой даръ приемлет, аще принесенаа раздаси нищимъ и требующимъ» (ГЛМ. РОФ. 8354. Л. 216 об.).
Житие святого Паисия рассказывает, что враг рода человеческого долгое время безуспешно искушал святого и, наконец, решил попробовать последнее средство — испытать сребролюбием, но святой оказался тверд в нестяжании, потому что имел упование только на Бога. Однажды сам Господь явился Паисию Великому и сказал, что пустыня вокруг его хижины наполнится пустынниками. Тогда святой спросил: «Откуда будеть потреба нужных подвизающимся ту». Господь ответил: «Аще любовь, матере добродетелемъ, обрящу ??? имеющихъ и заповеди моа хранящих, ни о едином нужномъ попекутся, но азъ все промышление о нихъ им?ю» (ГЛМ. РОФ. 8354. Л. 215–215 об.).
Монахам своего монастыря святой Паисий заповедал непрестанное рукоделие, «да от своихъ трудов не точию свой хл?бъ снедают, но да и о нищих любовь показуют» (ГЛМ. РОФ. 8354. Л. 218).
Образец сурового нестяжания дает «Житие Симеона Дивногорца». Этот святой запрещал «жестоким гласом» братии своего монастыря принимать что–либо от мирских людей: «…апостолъ Павелъ рече: имуще пищу и одежу, си ми доволни будемъ, хотящии же богат?ти, впадають в напасти и скти диаволя» (ГЛМ. РОФ. 8354. Л. 26).
Однажды, во время крайней нужды и скудости, братия возроптала на святого, что он не разрешает принимать им даже малые приношения. В ответ святой Симеон показал им на ворота монастыря: «Аще ли же не послушаете мене, се четверы врата обители суть. Ими же хощете ити, идите. Азъ убо нестяжатель есть» (ГЛМ. РОФ. 8354. Л. 42 об.). Старец помолился над оставшимися зернами, и пища в монастыре не оскудевала три года, из нее пекли хлебы и кормили нищих.
Тогда в монастыре снова возник мятеж, монахи говорили: кто стерпит то, что творит Симеон: столько народа приходит, и все берут нужное без возбранения. Святой много печалился о немилосердности иноков и увещевал их: «Престаните, не о них же убо трудистеся подаете, но Богъ есть, питая он?х и насъ» (ГЛМ. РОФ. 8354. Л. 43 об.). Смертоносный мор, сообщает житие, напал на монастырь за роптание и жадность монахов.
В другой раз, иноки сделали замок к монастырскому колодцу, обретенному по молитвам святого, т. к. все, живущие рядом, стали ходить в монастырь за водой. Святой Симеон велел снять замок, и вода в колодце никогда не истощалась, даже в засуху.
Житие рассказывает, что святой отдавал нуждающимся последнее, даже то, что было нужно самому. Однажды, когда он стоял зимой на столпе, к нему пришел нищий и попросил что–нибудь. Симеон Дивногорец снял с себя власяницу: «…не имамъ, что въ житии семъ, брате, ни злато, ни сребро, ни ризы, точию в ню же од?ань есмь власяницу, и не в?м, аще сию хошеши взяти, да совлекся, дам ти ю… и пребысть божий рабъ нагъ стоя 8 месяць, токмо им?а малъ наперстникъ и куколь. Bi же зима она стюдена З?ло». (ГЛМ. РОФ. 8354. Л. 32 об. — 33).
Братию монастыря он не переставал учить нищелюбию: «…не омразите, ни укорити нища, паче же Христа, но ущедрите, аще подобно, и телесне. Аще ли ни, душевне наипаче. Не имеа ибо что в телесных, а душевне милуа, сеи выше творит милование» (РНБ. Кир. — Бел. № 141/1218. Л. 180 — 180 об.).
Сродни нестяжательному «Житию Симеона Дивногорца» «Житие Илариона Великого». В нем есть выразительный эпизод о двух монахах: скупом и страннолюбивом. Скупой был «жесток и до конца чюж страннолюбиа» (РГБ. Тр. № 684. Л. 62 об.). Он специально нанял людей охранять свой виноградник, а когда монахи пришли навестить его, стал метать в них камни, решив, что они покушаются на его виноград. Скупость сделала пустыми все труды этого монаха, он собрал скудный урожай. А щедрый инок Ива, накормивший всех, получил урожай в три раза больше, чем обычно.
Другого скупого монаха, как рассказывает житие, святой Иларион не хотел даже видеть — «отлучил от лица своего». Тот брат имел огород, но никогда никого не накормил его плодами и презирал нищих, хотя по внешнему своему виду был очень благочестив. Скупой просил иноков монастыря, чтобы они уговорили старца Илариона принять его, и даже послал старцу в подарок некий «слануток» (сладкий стручок. — Е. Р.). Но святой приказал убрать овощи со своего стола. Когда старец Исихий стал уговаривать его вкусить слануток, то святой Иларион ответил: «не обоняеши ли, яко несытьством воняють» (РГБ. Тр. № 684. Л. 64 об.). Даже монастырские волы не стали есть слануток из–за его зловония и начали «зле рыкать».
Святой Иларион всегда учил братию странноприимству, все отдавать приходящим, себе оставлять только «нужныа ради потребы». Он сам трудился руками, добывая себе дневное пропитание, и никогда не принимал ничего за творимые им исцеления. Однажды он исцелил приближенного царя Константина. Тот принес ему в благодарность десять литров золота. В ответ святой Иларион показал ему ячменный хлеб и сказал: «Иже таковую кормлю имуть, тии злато яко калъ вменяют» (РГБ. Тр. № 684. Л. 51).
Когда бесноватый Орион просил святого принять «имение» за свое исцеление, Иларион Великий напомнил ему, что Гиезий (4 Цар, 5) взял имение у человека, исцеленного его хозяином, и сам весь покрылся проказой. Нельзя, сказал святой, продавать благодать Господню за имение.
Тогда Орион попытался уговорить святого все–таки взять имение и раздать его нищим. Иларион Великий ответил, что не возьмет его даже ради милостыни. «Мнози убо на убогиа приемлюще, своя душа умориша. Милостыни бо хитрости не имат» (РГБ. Тр. № 684. Л. 46). Святой повелел Ориону раздать самому имение нищим и так поблагодарить Бога за свое исцеление.
В житиях Илариона Великого, Симеона Дивногорца, Паисия Великого сформулирована основная заповедь нестяжательного монастыря другого типа — не иметь, не принимать «имений» даже ради милостыни, но любить и упокоевать странных и нищих, если нет возможности «телесно», то «душевно», ибо душевная милостыня выше телесной.
Итак, древние жития, отобранные Нилом Сорским в его агиографические сборники, показывают две традиции монастырской нестяжательной жизни. Их различие не всегда определяется типом монастыря, но более всего, — характером монастырского служения.
В одних житиях мы находим описания монастырей, расположенных в «пустыни», где монахи проводят жизнь почти отшельническую, они не принимают ничего (или только самое необходимое) от мира, приходящим к ним стремятся оказать милостыню прежде всего духовную, а не телесную, и поэтому полностью отстранены от «мирских попечений» (жития святых Паисия Великого, Илариона Великого, Симеона Дивногорца, к ним можно отнести жития отшельников: Петра Афонского, Симеона Столпника и др.). И даже духовная милостыня, подаваемая миру, иногда тяготит подвижников, жаждущих безмолвия.
Иларион Великий, к которому постоянно приходили люди за исцелением и духовным советом, оставил свой монастырь в Маюме и до конца жизни скитался, ища уединения и безмолвия. Житие рассказывает об этом так: «Множьство же братии събрашася к нему. И того ради нужа ему бысть распространити монастирь свой; и множае и попечение прибысть ему. Еще же и от окрестных м?стъ мнози различными недуги болящии и от духовъ нечистыхъ стужаемии, и исцелениа ради прихожаху к нему. И сихъ ради скорбящ велми, понеже не дадяху ему безмолвьствовати. И поминаше первое свое молчяние, егда единъ живяше и велми тужаше и плакате, не почивая» (РГБ. Тр. № 684. Л. 64 об. — 65).
Объясняя братии монастыря причины своего ухода из лавры, святой Иларион говорил: «Того ради, чяда, плачю и съкорблю, понеже паки в миръ възвратихся и приахъ зд?? мъзду свою и славу свою, яко вси Палестиняне и яже окрестъ м?ста славять мя, и вы тако же чтете мя яко Владыку, и вскмъ, иже въ монастири, азъ Господинъ именуюся» (РГБ. Тр. № 684. Л. 64 об. — 65).
Другие монастыри и их основатели, о которых рассказывают жития из сборников Нила Сорского, напротив, активно служат миру, оказывают ему милостыню не только духовную, но и телесную из «прибытков» монастырского хозяйства (жития святых Феодосия Великого, Феодора Студита, Афанасия Афонского, Евфимия Великого и др.).
Контрастным житию Илариона Великого может показаться путь подвижничества, избранный Феодосием Великим, но это два разных пути монашеского служения. Как особый талант оценивает «Житие Феодосия Великого» способность святого совместить жизнь в многолюдном общежительном монастыре, наполненную постоянными заботами, с молитвенным состоянием «безмолвия» и созерцания. Житие называет это искусством «смесить несмесная». «Плоды бо безмолвна не нев?дяше, — сказано в житии о Феодосии Великом, — «в?дяше же и о промышлении братей, каковы суть мзды. И сего ради в н?й обоим прилежаше и обоихъ отступаше» (РГБ. Вол. № 630. Л. 25 — 25 об.).
Примеры житий показывают, насколько различными, иногда противоположными, были взгляды святых на те или иные принципы монастырского устройства, включая отношение к монастырскому хозяйству, приему милостыни, храмовой красоте.
В монастырях, раскрытых для служения миру, как правило, строили украшенные храмы, на службах было принято торжественное пение. И агиографы не относили это к «монастырским стяжаниям». Напротив, в «Житии Саввы Освященного» неоднократно подчеркивается, что красота церковная укрепляет в вере и там, где собирается множество людей, ее необходимо являть миру. Когда император Юстиниан предлагал лавре богатый дар, то святой Савва попросил императора создать на эти деньги церковь в Иерусалиме: «И украсити сию всякою красотою прихожениа ради на видение чюжеверных человекъ» (РНБ. Кир. — Бел. № 23/1262. Л. 361 об.).
В своей лавре Савва Освященный создал «великую церковь преславныа Богородица и Приснодевы Мариа», «всею красотою украшену» (Там же. Л. 308 об. — 309). Когда в некоторых монастырях стало распространяться еретическое учение Антиохийского патриарха Евфимия о Трисвятой песни, которая поется на литургии, святой Савва повелел «безпрестанну бо праздничному въ обою церквех (лавры. — Е. Р.) быти п?нию от вечера до св?та въ неделю и въ господскиа праздники» (Там же. Л. 309 об.). Этот обычай утвердился в лавре Саввы Освященного, став основой Иерусалимского богослужебного устава.
Такое же отношение к церковной красоте высказывает и «Житие Афанасия Афонского». Оно сообщает, что святой Афанасий в своей лавре храмы «многоценны созда». Известный русский путешественник Василий Григорович–Барский, побывавший на Афоне в 1725–1726 и 1744 гг. и составивший подробное описание монастырей Святой Горы, особо отметил «величество» и красоту древней лавры Афанасия Афонского: «…разположением и строением и величеством похвалы достоин (монастырь. — Е. Р.) тако внутрь, яко и вне; тамо посреди монастыря суть две церкви великия, с главами… и с подножием мраморным цветоразличным, с иконописанием же лепотным, и устроением кадильным, и всякою лепотою удовлетворены, трапеза такожде и велика и красна зело, в ней же столпы от мрамора бела, гладким и искусним художеством изсеченные»[387].
Иное отношение к храмовой красоте можно увидеть в житии пустынножителя Пахомия Великого. Он считал духовно опасным для подвижника созидание украшенных церквей и любование ими. Когда в монастыре святого строили церковь, то привезли для нее красивые столбы из плинфы. Пахомий Великий, увидев их замечательную красоту, повелел привязать веревки к столбам и покривить их так, чтобы они стали «нелепы», т. е. некрасивы. Объясняя свой поступок инокам, святой сказал им в назидание: «Не любопритися (не величайтес) и вы о мноз? украшении д?лъ ваших рукъ. Но молитися паче, яко благодатию Христовою и даром Святаго Духа не крадома пребудутъ ваши д?ла. Яко да не за хитростныа хвалы пополъзнувся умъ, ловитва будет диаволу». Пахомий Великий учил братию не внимать «красот? и доброт? В?ка сего.., ибо истиннаа доброта въ запов?дех показуется Божиих» (РНБ. Кир. — Бел. № 141/1218. Л. 130).
Этот эпизод из «Жития Пахомия Великого» Нил Сорский включил в свое «Предание» для назидания братии. Он устраивал свой скит, предназначенный для жизни «безмолвников», затворенных в пустыни, и выбрал ту традицию монастырского устройства и нестяжания, которая описана в житиях святых Паисия и Илариона Великих, Симеона Дивногорца и других основателей монастырей, закрытых для мира.
Жития из сборников Нила Сорского показывают, что именно их конкретные жизненные примеры сформировали ту всесторонне продуманную систему монастырского нестяжания, которую преподобный излагает в своих «писаниях».