ПАФНУТИЙ БОРОВСКИЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПАФНУТИЙ БОРОВСКИЙ

(ум. 1477)

Преподобный Пафнутий, основатель Боровского Рождественского монастыря и один из самых чтимых московских святых, был внуком татарина баскака (сборщика даней), осевшего в городе Боровске и принявшего здесь крещение с именем Мартин. Его сын Иван женился на девице Фотинии; это и были родители святого. Они жили в своем наследственном селе Кудинове, верстах в четырех от Боровска. Здесь в 1394 году и родился будущий подвижник. При крещении ему было наречено имя Парфений.

В возрасте двадцати лет Парфений оставил отцовский дом и удалился в Покровский Высоцкий монастырь близ Боровска. Настоятель монастыря Маркелл постриг юношу и нарек ему новое имя — Пафнутий. Наставником Пафнутия стал священноинок Никита, бывший ученик преподобного Сергия. Этот Никита был прежде игуменом Серпуховского Высоцкого монастыря, но затем, состарившись и страдая болезнью глаз, удалился на покой в Боровскую обитель. Впрочем, спустя несколько лет Никита отправился на север и основал в Костроме Богоявленский монастырь.

В течение семи лет Пафнутий находился в послушании у благочестивого старца и научился от него всем иноческим добродетелям. Когда игумен Маркелл преставился, братия избрала его настоятелем обители.

Игумен Пафнутий возглавлял Боровский Высоцкий монастырь в течение тринадцати лет. Затем он сильно и надолго заболел, так что во время болезни принял схиму (высшую степень монашества). По выздоровлении, в 1444 году, преподобный решает покинуть обитель. Он отказывается от игуменства и переселяется с одним иноком на новое место, отстоявшее на три версты от Боровска. Оно находилось при впадении в реку Протву небольшой речки Истерьмы, на высоком, поросшем густым лесом берегу. Вскоре к преподобному переселяются и многие из прежних иноков Высоцкой обители. Строятся кельи, а затем и деревянная церковь во имя Рождества Пресвятой Богородицы. (Впоследствии в монастыре ставится и каменная церковь; ее украсят иконы и росписи, выполненные знаменитым русским иконописцем Дионисием.) Так возник новый Рождественский монастырь.

Место, которое занимал монастырь, находилось уже вне пределов Боровского княжества. Прозябание прежнего Высоцкого монастыря и расцвет нового Рождественского вызвали гнев со стороны боровского князя Василия Ярославича. Житие преподобного Пафнутия, написанное учеником святого, будущим архиепископом Ростовским Вассианом Саниным, рассказывает о том, что князь даже подсылал своих слуг разорить или сжечь обитель Пафнутия. Одним из таких злодеев был новокрещенный татарин Ермолай. Пафнутий, однако, ласково поговорил с ним, и нрав татарина чудесным образом совершенно переменился; он не причинил обители никакого зла. Примирение между князем и игуменом произошло после 1445 года, когда в несчастном для русских сражении у Суздаля боровский князь Василий попал в плен к татарам вместе с великим князем Василием Васильевичем (будущим Василием Темным). Преподобный много молился об избавлении русских князей из плена; князь же Василий Ярославич, в свою очередь, раскаялся в прежней злобе.

Монастырь преподобного Пафнутия не отличала чрезмерная суровость аскетического жития, подобная образу жизни некоторых отшельников и пустынников того времени. Преподобный не требовал от братии невозможного, но зато чрезвычайно строго следил за соблюдением устава. Сам он всегда предавался посту, в некоторые дни совсем отказываясь от еды, а в другое время вкушая лишь немного простой постной пищи, но братии старался угодить, часто повелевал приготовить для трапезы то, что могло понравиться инокам. (Впрочем, в монастыре, разумеется, никогда не ели мяса.) Да и во всем прочем преподобный довольствовался самым малым. Одежда его была такою, замечает его ученик Иннокентий, автор «Сказания о преставлении преподобного Пафнутия», что мало кому из нищих пригодилась бы.

Внешность святого была не слишком выразительной: сгорбленный и малорослый, с большой седой бородой, в плохой одежде. Но он обладал поразительным даром воздействия на любого, с кем ему приходилось общаться. «Беседа же его была проста, — продолжает свой рассказ Иннокентий, — усладительно беседовать с ним было не только инокам, но и мирянам и странникам. Не робел он никогда перед лицом княжеским, дары богатых не могли улестить его, и сильным мира сего он повелевал неукоснительно соблюдать законы и заповеди Божии. С простыми людьми так же, как и с великими, беседовал и братьями их называл. И никто после беседы с ним никогда не уходил от него неутешенным».

Учениками преподобного Пафнутия были многие выдающиеся церковные деятели средневековой России — преподобный Иосиф Волоцкий, основатель Иосифо-Волоколамского монастыря, писатель и публицист, один из наиболее почитаемых русских святых; его брат Вассиан Санин, архимандрит Ростовский, списатель Жития святого Пафнутия; старцы Иннокентий, Исайя и другие. Непосредственное нравственное влияние Пафнутия испытал и прославленный иконописец Дионисий, однажды нарушивший запрет боровского игумена и из-за этого жестоко заболевший.

Две черты, прежде всего, отличают характер преподобного. Во-первых, это рачительность хозяина. Пафнутий неустанно заботится о монастыре, о монастырском хозяйстве. Он и сам работает не покладая рук, с усердием исполняя самые тяжелые монастырские послушания: рубит лес, носит дрова, копает землю, занимается плетением рыболовных сетей. Юный Иосиф Санин, придя в монастырь, застает игумена за рубкой дров в лесу, а рассказ о кончине преподобного начинается с того, что игумен указывает своему ученику Иннокентию, как именно следует поправить прорванную запруду в монастырском пруду. Эта рачительность станет отличительной особенностью русских монастырей более позднего времени.

Другая черта Пафнутия Боровского — его строгость, даже суровость, прежде всего, по отношению к власть предержащим. Он и ученикам своим внушал благоговейный страх, хотя как раз для братии всегда находил слово утешения. Старец Досифей Топорков, племянник Иосифа Волоцкого, записал впоследствии некоторые рассказы преподобного Пафнутия о давно прошедших временах — например, о море в Москве в 1327 году или о великом московском князе Иване Даниловиче Калите. Великий старец обладал способностью по лицу человека узнавать скрытые душевные страсти и помыслы, а потому ничто не могло укрыться от его взора. Преподобный Иосиф Волоцкий вспоминал о своем учителе, что он, когда нужно, бывал милостив и снисходителен, но подчас бывал суров и гневен. Князь Юрий Васильевич Дмитровский, бывший духовным сыном преподобного Пафнутия, рассказывал, что когда он шел на исповедь к преподобному, его охватывал такой трепет, что подчас подгибались колени. Игумен мог отослать даже очень богатый дар, принесенный в монастырь от князя или боярина, если тот чем-то вызвал его неудовольствие, мог не принять навестившего его властителя, не делая исключения даже для великого князя. Но при всем том он вызывал такое уважение у сильных мира сего, что обильные дары от бояр и князей щедро текли в его обитель. Покровителем Боровского монастыря был сам великий князь Иван III, «государь всея Руси».

Преподобный Пафнутий дожил до глубокой старости. Ему исполнилось 83 года, из которых 63 года он посвятил иноческим подвигам. Святой старец предвидел свою смерть за неделю. О его последних днях подробно рассказал его ученик Иннокентий, написавший «Сказание о смерти преподобного Пафнутия Боровского» — одно из лучших произведений древнерусской агиографической литературы.

Последние недели жизни старец посвятил исключительно молитве. Земные дела уже не могли занимать его. Когда он, вместе со своим учеником Иннокентием, видит непорядок в запруде, устроенной им же при монастыре, он дает поручения Иннокентию: «Я же не могу этим заниматься, потому что ждет меня другое, неотложное дело». И это кажется удивительным Иннокентию, привыкшему к ежечасному вниманию святого ко всем необходимым в монастыре работам. Князю Михаилу Андреевичу Верейскому, постоянному милостиннику Боровского монастыря, он спешит передать, чтобы тот не приезжал в обитель, как было уговорено ранее, «ибо приспели мне иные заботы». Несмотря на тяготы болезни преподобный выходит в церковь на святую литургию; он с трудом опирается руками на свой посох, приклонив голову, но отказывается сесть. В тот день по окончании вечерни священник начал читать панихиду, как было заведено в монастыре. Братия хотели увести игумена, но тот решил остаться: «Я должен более других слушать, потому что мне это нужнее всего, впредь уже не смогу слушать». Старец исповедался и причастился Святых Таин; все это время он проводил в жестоком посте и молитве.

Прослышав о болезни преподобного, в монастырь спешат посланцы от князей — от князя Михаила Верейского, от самого государя Ивана III, от митрополита Геронтия. Старец отказывается принять их и даже не распечатывает присланную великим князем грамоту: «Уже ничего не хочу от мира сего: и почестей не желаю, и ничто не страшит меня в мире этом», — говорит он Иннокентию. Тот пытается уговорить преподобного ответить хотя бы великому князю, ибо опасается его гнева. «Истинно говорю вам, — отвечает святой, — если не прогневаете Единого, ничего не причинит вам гнев человеческий. Если же Господа прогневаете, никто вам помочь не сможет». В монастырь приносят дары — от тверских князей, от великой княгини Софьи Палеолог, жены Ивана, от многих бояр и даже от простых людей, но старец повелевает ничего не принимать, но отсылать обратно.

Иннокентий просит своего учителя дать завет монастырю: как жить после его смерти и кому быть игуменом. После долгого молчания старец дал ответ, который дословно приводит Иннокентий в своем Сказании: «Блюдите сами себя, братья, если чин церковный и монастырские порядки хотите сохранить: церковного пения никогда не оставляйте; свечи возжигайте; священников держите честно, как и я, не лишайте их положенного им; пусть не оскудевают божественные службы — ведь ими все держится; трапезную от странников не затворяйте; о милостыни пекитесь, просящего с пустыми руками не отпускайте; бесед с приходящими мирянами избегайте; в рукоделье трудитесь; храните сердце свое с неизменным усердием от лукавых помыслов; после повечерницы в разговоры друг с другом не вступайте — пусть каждый в своей келье безмолвствует; от общей молитвы ни по какой причине, кроме болезни, не уклоняйтесь; весь устав монастырский и правило церковное блюдите со смирением и покорностью, и молчаливостью, и, попросту сказать, поступайте так, как видите меня поступающим. Если всем этим, заповеданным мной, не будете пренебрегать — не лишит Господь места сего всех благостей своих. Но знаю я, что по отшествии моем в монастыре будет смутьянов много, чувствую — душу мою смутят и среди братии раздор поднимут. Но Пречистая усмирит их, и бурю отвратит, и дому Своему и живущим в нем успокоение подаст».

Преподобный Пафнутий скончался 1 мая 1477 года, в четверг, за час до захода солнца. На следующий день братия похоронили его, как он и завещал, без мирян. Горе всех иноков обители преподобного было так велико, что никто не мог вымолвить ни слова от рыдания и даже пропеть полагавшиеся погребальные песни. Лишь после того, как тело было предано земле, о смерти святого дали знать в город, в котором давно уже все находились в тревожном ожидании. Все пришли в движение: в течение всего дня народ приходил в монастырь, чтобы поклониться гробу святого.

Местное празднование преподобному Пафнутию было установлено в 1531 году. Его особо почитали в великокняжеской семье, он сделался как бы фамильным святым московских князей.

Царь Иван Грозный считался рожденным по молитвам святого Пафнутия (его отец, Василий III, долго не имел детей и объезжал разные монастыри, ближние и дальние, надеясь на заступничество их святых покровителей). Сам Иван Грозный называл имя Пафнутия Боровского в ряду величайших московских святых — Сергия Радонежского и Кирилла Белозерского. Общецерковное прославление святого было установлено на соборе 1547 года.

Церковь празднует память преподобного Пафнутия Боровского в день его кончины 1 (14) мая.

СОСТАВЛЕНО В ОСНОВНОМ ПО:

Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих Миней св. Димитрия Ростовского с дополнениями из Пролога. М., 1902–1911. Кн. 9. Май;

Рассказ о смерти Пафнутия Боровского // Памятники литературы Древней Руси. Вторая половина XV в. М., 1982.