ИОАНН КРОНШТАДТСКИЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ИОАНН КРОНШТАДТСКИЙ

(ум. 1908)

Святой Иоанн Кронштадтский (Иван Ильич Сергиев) родился 18 октября 1829 года в селе Суре Пинежского уезда Архангельской губернии. Село это расположено при слиянии рек Суры и Пинеги, правого притока Северной Двины, примерно в 500 верстах от Белого моря. Новорожденный был очень слаб, и родители не надеялись, что он проживет даже до следующего дня, а потому поспешили окрестить его в ночь рождения. «За слабостью здоровья крещен в доме священником Сергиевым; восприемники: Иван Кунников и священника Сергиева дочь Дарья», — гласит подлинная запись о рождении младенца в метрической книге. В тот день праздновалась память болгарского святого Иоанна Рыльского, и новорожденный получил имя Иван (в церковном написании Иоанн).

О родителях святого известно немногое. Отец его, Илья Михайлович Сергиев, был бедным причетником (дьячком) в местной деревенской церкви, человеком не очень грамотным. Дед служил священником, как и большинство предков по отцовской линии на протяжении, по крайней мере, 350 лет. «Родители мои были бедны, — рассказывал сам отец Иоанн, — притом отец постоянно хворал; от тяжелых трудов у него болел живот, в котором были не то грыжа, не то рак, от которого он умер рано, 48 лет, в 1851 году».

Мать, Феодора Власьевна, прожила сравнительно долгую жизнь. Она была женщиной простой и глубоко верующей и окончила свои дни в монашеском постриге. Именно мать оказала наибольшее влияние на формирование личности Иоанна, и он всегда относился к ней с любовью и сыновьей покорностью. Так, однажды, когда отец Иоанн был уже прославленным проповедником, он тяжело заболел в самом начале Великого поста, и врачи категорически заявили, что если больной не прекратит пост, он может умереть. Иоанн отвечал, что нарушить пост может лишь с позволения матери. Отправили письмо в Суру. Недели через две от матери пришел ответ: «Посылаю благословение, но скоромной пищи вкушать Великим постом не разрешаю ни в каком случае». Отец Иоанн спокойно подчинился ее воле. «Неужели вы думаете, что я променяю жизнь на благословение матери», — отвечал он врачам. И вскоре, к их удивлению, начал выздоравливать.

Надо сказать, что он часто болел еще в детстве. В день своего семидесятилетия отец Иоанн говорил, обозревая прожитую им долгую жизнь и вспоминая о милости Божией к себе: «Кто из знавших меня в младенчестве мог думать, что я доживу до восьмого десятка лет. Рос я болезненным, слабым, и в самом младенчестве тяжкая болезнь — оспа — едва не свела меня в могилу, на волосок был от смерти, по меткой молве человеческой. Господь сохранил мне жизнь: я оправился и стал возрастать». Истинно, «сила Божия в немощи совершается» (2 Кор. 12: 9).

Семья Сергиевых испытывала крайнюю нужду. Это, безусловно, наложило отпечаток на характер Иоанна. Он рос сосредоточенным, вдумчивым, замкнутым в себе ребенком. Рано узнав, что такое бедность, горе, слезы, он впоследствии с сочувствием и пониманием относился к беднякам.

В «Автобиографии» отец Иоанн вспоминал так: «С самого раннего детства, как только я помню себя, лет четырех или пяти, а может быть и менее, родители приучили меня к молитве и своим религиозным настроением сделали из меня религиозно настроенного мальчика. Дома, на шестом году, отец купил для меня букварь, и мать стала преподавать мне азбуку; но грамота давалась мне туго, что было причиною немалой моей скорби. Долго не давалась мне эта мудрость, но будучи приучен отцом и матерью к молитве, скорбя о неуспехах своего учения, я горячо молился Богу, чтобы Он дал мне разум, и я помню, как вдруг спала точно пелена с моего ума и я стал хорошо понимать учение».

И отец, и мать мечтали о духовной карьере сына. В 1839 году отец, с большим трудом собрав скудные средства, отвез Иоанна в Архангельское церковное училище. Однако на первых порах учение давалось ему очень туго. «Отец мой получал, конечно, самое маленькое жалование, — продолжал отец Иоанн, — так что жить, должно быть, приходилось страшно трудно. Я уже понимал тягостное положение своих родителей, и поэтому моя непонятливость к учению была действительно несчастием. О значении учения для моего будущего я думал мало и печаловался особенно о том, что отец напрасно тратит на мое содержание свои последние средства.

Оставшись в Архангельске совершенно один, я лишился своих руководителей и должен был до всего доходить сам. Среди сверстников по классу я не находил, да и не искал себе поддержки или помощи; все они были способнее меня, и я был последним учеником. На меня напала тоска. Вот тут-то и обратился я за помощью к Вседержителю, и во мне произошла перемена. Я упал на колени и стал горячо молиться. Не знаю, долго ли я пробыл в таком положении, но вдруг точно завеса спала с глаз; как будто раскрылся ум в голове, и мне ясно представился учитель того дня, его урок, и я вспомнил, о чем и что он говорил. И легко, радостно так стало на душе. Никогда я не спал так спокойно, как в ту ночь. Чуть светало, я вскочил с постели, схватил книги, и, о счастье! — читаю гораздо легче, понимаю все. В короткое время подвинулся настолько, что перестал уже быть последним учеником. Чем дальше, тем лучше и лучше успевал и в конце курса одним из первых был переведен в семинарию, в которой окончил курс первым учеником в 1851 году и был послан в Петербургскую академию на казенный счет. Еще будучи в семинарии, я лишился нежно любимого отца, и старушка мать осталась без всяких средств к существованию. Я хотел прямо из семинарии занять место диакона или псаломщика, чтобы иметь возможность содержать ее, но она горячо воспротивилась этому, и я отправился в академию».

На попечении молодого студента академии остались мать и сестры. Руководство академии знало об этом и решило пойти ему навстречу. «В академическом правлении тогда занимали места письмоводителей студенты за ничтожную плату (около 10 рублей в месяц), и я с радостью согласился на предложение секретаря академического правления занять это место, чтобы отсылать эти средства матери».

Четыре года Иоанн Сергиев проучился в академии. «Высшая духовная школа имела на меня особо благотворное влияние, — говорил он впоследствии. — Богословские, философские, исторические и разные другие науки, широко и глубоко преподаваемые, уяснили и расширили мое миросозерцание, и я, Божиею благодатию, стал входить в глубину богословского созерцания, познавая более и более глубину благости Божией. Прочитав Библию с Евангелием и многие творения Златоуста и других древних отцов, также и русского златоустого Филарета Московского и других церковных витий, я почувствовал особенное влечение к званию священника и стал молить Господа, чтобы Он сподобил меня благодати священства и пастырства словесных овец Его».

Учась в академии, Иоанн мечтал о том, чтобы стать миссионером и проповедовать Слово Божие в далеких странах — Китае, Северной Сибири или Америке. Однако он видел, что и в столице и ее окрестностях очень много работы для истинного пастыря. Иоанн много размышлял об этом, в частности во время уединенных прогулок по академическому саду. Однажды, вернувшись после такой прогулки домой, он заснул и увидел себя во сне священником некоего большого храма, который представился ему вполне отчетливо. Когда позднее он посетил Кронштадтский Андреевский собор, то убедился, что именно этот храм явился ему в сонном видении. Иоанн принял это за указание свыше, и вскоре сон его в точности сбылся.

В 1855 году Иоанн Сергиев закончил академию кандидатом богословия. Тема его диссертации звучала так: «О Кресте Христовом, в обличение мнимых старообрядцев». Тогда же ему было предложено занять место священника в Андреевском кафедральном соборе города Кронштадта. Ключарь собора протоиерей Константин Несвицкий по старости должен был уйти на покой и, по обычаям того времени, хотел видеть на своем месте человека, согласившегося жениться на его дочери. Иоанн охотно принял это предложение и по окончании курса женился на дочери протоиерея Елизавете Константиновне.

Иван Ильич вступил в брак только по необходимости. В течение всей своей жизни он с величайшей нежностью относился к супруге, но сразу же решил для себя, что брак этот будет фиктивным. В действительности, он жил со своей женой как брат с сестрой. «Счастливых семей, Лиза, и без нас много. А мы с тобой давай посвятим себя на служение Богу», — говорил он Елизавете Константиновне. Отец Иоанн принял большое участие в судьбе братьев и особенно сестер Елизаветы Константиновны. Позднее в их доме воспитывалась племянница его жены, Руфина, оставшаяся без отца.

10 декабря 1855 года в соборе Петра и Павла в Санкт-Петербурге преосвященный Христофор, епископ Ревельский, рукоположил Иоанна Сергиева в диаконы, а 12-го числа того же месяца — в священники. Он получил место ключаря в Андреевском соборе города Кронштадта, сменив своего тестя, незадолго до этого скончавшегося. Так началось пастырское служение отца Иоанна. Пятьдесят три года своей жизни — до самой смерти — отец Иоанн прослужил на одном месте, в Андреевском соборе. В течение сорока лет он был простым священником и лишь в конце жизни, в 1894 году, стал настоятелем храма.

Вся жизнь отца Иоанна оказалась связана с Кронштадтом. В годы его великой всероссийской славы многие забывали его фамилию, Сергиев, и называли святого пастыря Иоанном Кронштадтским. Да и сам он нередко подписывался этим именем.

«С первых же дней своего высокого служения Церкви, — писал впоследствии отец Иоанн, — я поставил себе за правило: сколь возможно искреннее относиться к своему делу, пастырству и священнослужению, строго следить за собою и за своею внутреннею жизнью. С этой целью прежде всего я принялся за чтение Священного писания, Ветхого и Нового заветов, извлекая из него все назидательное для себя, как для человека вообще и священника в особенности. Потом я стал вести дневник, в котором записывал свою борьбу с помыслами и страстями, свои покаянные чувства, свои тайные молитвы к Богу и свои благодарные чувства за избавление от искушений, скорбей и напастей». Впоследствии извлечения из дневника протоиерея Иоанна Ильича Сергиева были изданы отдельной книгой: «Моя жизнь во Христе, или минуты духовного трезвения и созерцания, благоговейного чувства, душевного исправления и покоя в Боге» (в двух томах).

Прежде всего, отец Иоанн поставил перед собой цель заслужить любовь и доверие паствы. Каждый воскресный или праздничный день он произносил в храме проповеди или беседы, которые со временем стали собирать тысячи верующих. Иоанн Кронштадтский обладал удивительным даром слова: он говорил просто и понятно для каждого, голос его проникал в самую душу слушателей.

Со временем отец Иоанн поставил себе в обязанность ежедневно совершать литургию — что казалось совершенно невозможным для других священников. Впрочем, он не сразу пришел к этому. «Первые годы я не каждый день совершал литургию, — вспоминал он, — и потому часто расслабевал духовно. Потом стал ежедневно причащаться». В последние тридцать пять лет своей жизни святой служил ежедневно, кроме тех дней, когда утро заставало его в пути или когда он тяжело болел. Во время своей первой литургии отец Иоанн обратился к пастве с такими словами: «Сознаю высоту моего сана и соединенных с ним обязанностей, чувствую свою немощь и недостоинство, но уповаю на благодать и милость Божию, немощных врачующую и оскудевающих восполняющую. Знаю, что может сделать меня более или менее достойным этого сана и способным проходить это звание. Это — любовь ко Христу и к вам, возлюбленные братия и сестры мои. Да даст и мне любвеобильный ко всем Господь искру этой любви, да воспламенит ее во мне Духом Святым».

Надо сказать и о том, как отец Иоанн совершал Божественную литургию — вдохновенно, со слезами на глазах. Горячая, искренняя молитва как бы лилась из самой глубины его души; он будто бы разговаривал с Богом, вспоминал позднее один из участников литургии: «Голос чистый, звучный, произношение членораздельное, отчетливое, отрывистое. Одно слово скороговоркой, другое протяжно. Во время чтения как бы волнуется — то наклоняется он головой к самой книге, то, наконец, во время пения ирмоса преклоняет колена, закроет лицо руками. Кончив чтение канона, быстро входил в алтарь и падал в глубокой молитве пред престолом, начал петь стихиры быстро, скорее выбежал, чем вышел он из алтаря на клирос, присоединился к певчим и начал петь вместе с ними». А вот еще одно свидетельство: «Меня поразила тогда необычайная огненная вдохновенность отца Иоанна, — вспоминал протоиерей Сергей Четвериков, бывший еще студентом на службе святого. — Он служил, весь охваченный внутренним огнем. Такого пламенного служения я не видел ни раньше, ни после. Он был действительно как Серафим, предстоящий Богу».

Надо ли удивляться тому, что очень скоро люди потянулись к нему: сначала десятки, потом сотни, тысячи. В пору его славы в Кронштадтском Андреевском соборе собиралось на службу до 5–6 тысяч молящихся. Ежедневно Кронштадт посещало более 20 тысяч паломников, позднее их число достигало 80 тысяч человек. Порою в Великий пост у отца Иоанна причащалось до 3 тысяч человек сразу. На престоле стояло 12 и более святых чаш. Святой не имел физической возможности уделить каждому достаточно времени и поэтому в последние годы своего служения часто прибегал к общей исповеди. Вот впечатление отца Георгия Шавельского, протопресвитера армии и флота: «Трудно сказать какая — частная или общая исповедь оказывалась у него более действенной. Нам пришлось быть свидетелями общей исповеди. Огромный Андреевский собор в Кронштадте переполнен многотысячной толпой. В ночном полумраке еле мерцают свечи. Отец Иоанн читает молитву перед исповедью, нервно, проникновенно: каждое слово пронизывает душу. Потом говорит проповедь о нашей греховности: „Бог нам все дал, Он о нас беспрестанно печется. А мы Его дары употребляем во зло, грязним Его образ, надругаемся над Его любовью и долготерпением. Кайтесь, грешники!“ — нервно взывает отец Иоанн. Слышатся всхлипывания, которые скоро переходят в настоящий вой кающейся толпы, все усиливающийся по мере того, как отец Иоанн требует отчета в новых и новых грехах. Картина, переворачивающая душу, равной которой нам никогда больше не приходилось видеть».

При этом надо помнить, что проповедь отца Иоанна пришлась на годы, когда Русская Церковь, как и все русское общество, пребывала в глубоком духовном кризисе. Уровень большинства священнослужителей был крайне низок — и в этих условиях личность отца Иоанна не могла не привлекать к себе особого внимания.

Кронштадт, в котором служил святой, отличался от большинства городов Российской империи, причем отличался не в лучшую сторону. Помимо того, что это был город-порт (со всеми присущими портовым городам пороками — преступностью, воровством, пьянством, проституцией), Кронштадт служил местом административной высылки из Санкт-Петербурга социально опасных элементов — нищих, бродяг, воров и тому подобной публики. Все эти люди, переполнявшие город, ютились в жалких лачугах, а то и землянках на окраинах города (их так и называли: «посадские»). Нищета была ужасной, нравы чудовищными. «Темнота, грязь, грех, — писал об этих людях современник, — здесь даже семилетний становится развратником и грабителем».

В среде этих людей, казалось бы, нравственно погибших, презираемых всеми, и начал святой свою проповедь. «Нельзя смешивать человека — этот образ Божий — со злом, которое в нем, — учил он, — потому что Божий образ в нем все-таки сохраняется». «Нужно любить всякого человека и в грехе его и в позоре его». Ежедневно он приходил в жалкие лачуги, землянки и подвалы, беседовал с их обитателями, утешал их, ухаживал за больными, стремился помочь материально. Он сам ходил в лавочку за продуктами, в аптеку за лекарствами, приводил докторов, тратил последние копейки из своего скудного жалования на неимущих, больных, обиженных судьбою. Он готов был отдать все, что имел, — даже собственную одежду и обувь; нередко случалось так, что священник возвращался домой раздетым и без сапог. И эта его бескорыстная помощь, сострадание, проникновенная беседа, молитва, всегдашняя готовность услышать и понять другого приносили свои плоды, раскрывали для него души людей, казалось бы потерявших человеческий облик. Именно эти кронштадтские «босяки», «подонки общества» и открыли первыми подлинную святость отца Иоанна.

Приведем рассказ одного ремесленника, нравственно исцеленного кронштадтским священником: «Мне было тогда годов 22–23. Теперь я старик, а помню хорошо, как видел в первый раз батюшку. У меня была семья, двое детишек. Я работал и пьянствовал. Семья голодала. Жена потихоньку по миру сбирала. Жили в дрянной конурке. Прихожу раз не очень пьяный. Вижу, какой-то молодой батюшка сидит, на руках сынишку держит и что-то ему говорит ласково. Ребенок серьезно слушает. Мне все кажется, батюшка был, как Христос на картинке „Благословение детей“. Я было ругаться хотел: вот, мол, шляются. Да глаза батюшки ласковые и серьезные меня остановили: стыдно стало. Опустил я глаза, а он смотрит — прямо в душу смотрит. Начал говорить. Не смею передать все, что он говорил. Говорил про то, что у меня в каморке рай, потому что, где дети, там всегда и тепло и хорошо, и о том, что не нужно этот рай менять на чад кабацкий. Не винил он меня, нет, все оправдывал, только мне было не до оправданий. Ушел он, я сижу и молчу. Не плачу, хотя на душе так, как перед слезами. Жена смотрит. И вот с тех пор я человеком стал».

Это было очень необычно для священника. Многие недоумевали, не верили в искренность отца Иоанна или даже глумились над ним, называли его юродивым. За отцом Иоанном толпами ходили нищие, что вызывало недовольство, а иногда и возмущение у церковных властей. Одно время епархиальное ведомство даже воспретило выдавать ему на руки жалование, так как он, получив его, все до копейки раздавал нищим. Но святой мужественно переносил насмешки и глумления, не изменяя принятый им образ жизни. Когда ему говорили, что его почитают за юродивого, он спокойно отвечал: «Ну что же, пусть юродивый».

Раздавая все свои деньги до последней копейки, отец Иоанн обрекал на крайнюю нищету и себя самого, и свою семью. «Я священник, я принадлежу другим, а не себе», — часто говорил он своей жене, матушке Елизавете. И той приходилось терпеливо сносить свой крест. Говорили, что матушка одно время хотела даже развестись со своим мужем, подавала на него в суд, однако тот был непреклонен, и она смирилась. Мужа своего она называла не иначе как «братом Иваном» (или Иваном Ильичом) и всегда проявляла о нем самую горячую и самую искреннюю и трогательную заботу. Однажды, когда отец Иоанн был сильно болен воспалением легких и лежал в забытьи, матушка Елизавета сидела возле его кровати и горько плакала. «Не плачь, Лиза, — сказал ей вдруг отец Иоанн, очнувшись, — Бог даст, поправлюсь, а если нет — Бог и добрые люди не оставят тебя. Я никого не оставлял, и тебя не оставят».

Но собственных средств пастыря было, конечно, недостаточно для того, чтобы помочь всем нуждающимся. Поэтому отец Иоанн обращается за помощью к жителям Кронштадта, а затем и всей России, призывая их оказать помощь и материальную поддержку беднякам. В 1872 году в газете «Кронштадтский вестник» были опубликованы два его воззвания к жителям Кронштадта. «Кому неизвестны рои кронштадтских нищих — мещан, женщин и детей разного возраста, — с горечью и состраданием писал он. — Причин кронштадтской бедности и нищеты множество, вот главные: бедность от рождения, бедность от сиротства, от разных бедственных случаев, например, от пожара, от кражи, от неспособности к труду по старости, болезни и маловозрастности, бедность от потери места, лености, от пристрастия к хмельным напиткам и в наибольшей части случаев от недостатка средств, с которыми бы можно было взяться за труд: порядочной одежды, обуви, инструмента или орудия». Проповедник описывает ужасающие картины нищеты, которую не хочет замечать так называемая «чистая публика»: «А угодно ли кронштадтской публике видеть непривлекательную картину бедности наших нищих? Не гнушайтесь, это члены наши, ведь это братия наши. Вот эта картина: представьте себе сырые, далеко ушедшие в землю подвалы домов, в которых по преимуществу помещаются наши нищие; тут помещается по 30, 40 и 50 человек в жилье, тут старые и взрослые, и малые дети, тут и младенцы, сосущие сосцы, в сырости, в грязи, в духоте, в наготе, а часто и в голоде».

Все это проповедник писал не с чужих слов; эти сырые подвалы, убогие лачуги, зловонные землянки он обошел сам, и беды и горе их обитателей так глубоко вошли в его душу, что, можно сказать, сделались его собственной болью и его собственным горем. Святой предлагал «всему кронштадтскому обществу, духовному, военному, чиновничьему, торговому, мещанскому образовать из себя попечительство или братство, по примеру существующих в некоторых городах, в том числе в Петербурге, и соединенными силами заботиться о приискании для нищих общего жилья, рабочего дома и ремесленного училища». «Подкрепим их нравственно и материально, — призывал он, — не откажемся от солидарности с ними как с людьми и нашими братьями и докажем, что человеколюбие еще живо в нас и эгоизм нас еще не погубил. Как было бы хорошо, если бы ради всех этих причин мы создали Дом трудолюбия. Тогда многие из бедных могли бы обращаться в этот дом с просьбой дать им определенную работу за вознаграждение, которое давало бы им средства для пропитания. И тогда наши бедняки трудились бы, жили мирно, благодарили бы Бога и своих благодетелей».

Так родилась идея создания Дома трудолюбия — общественной организации, которая способствовала преодолению бедности и, одновременно, нравственному воспитанию общества — причем как той его части, которая страдала материально и нуждалась в благотворительности, так и той, которая сама делалась благотворителем и тем самым возвышалась духовно. Впрочем, до открытия самого Дома трудолюбия было еще далеко.

Призыв отца Иоанна был услышан. По одному его слову, а главное, по его личному примеру многие люди стали приносить и присылать ему денежные средства для помощи беднякам. И с течением времени эта помощь становилась все более и более внушительной.

В 1874 году по инициативе отца Иоанна при Андреевской церкви города Кронштадта было основано православное христианское братство «Попечительство святого апостола Андрея Первозванного». В него вошли представители самых разных слоев общества. А в 1881 году состоялась закладка здания Дома трудолюбия. Сам же Дом был открыт 12 октября 1882 года. По замыслу его основателя это учреждение призвано было одновременно дать кронштадтским беднякам и столь необходимый им «хлеб насущный», и не менее необходимый «хлеб духовный».

Здание Дома трудолюбия насчитывало четыре этажа и было прекрасно оборудовано. При нем имелась церковь во имя святого благоверного князя Александра Невского. Основу Дома составляли рабочие мастерские. Первоначально были устроены пеньковая и картузная мастерские (к 1902 году на них работали одновременно более 7 тысяч человек); это было сделано специально для того, чтобы к работе могли приступать люди, не имевшие каких-то специальных знаний или навыков. Всего же мастерские в течение года посещали до 25 тысяч человек. Важно было, что все эти люди получали не подаяние (которое развращает и унижает человека, способного к труду), но возможность честно трудиться и получать за свой труд вознаграждение.

Кроме того, Дом трудолюбия включал в себя особую систему просветительских учреждений и разного рода ремесленных школ, в которых подростки и взрослые могли обучиться какому-либо ремеслу. Так, имелись: бесплатная начальная школа (в которой в 1903 году обучалось 259 детей); мастерская для обучения различным ремеслам, главным образом, работе по дереву (61 человек); рисовальный класс с бесплатным обучением для бедняков (около 30 человек); мастерские женского труда, главным образом для девочек, в которых обучали шитью, кройке, вышиванию (около 50 человек); сапожная мастерская; детская библиотека; зоологическая коллекция; зал для занятий военной гимнастикой. Для взрослых была организована воскресная школа, разбитая по степеням грамотности на несколько групп (в 1897 году в ней обучались 133 мужчины, 34 женщины, большинство из которых были моложе 30 лет). Также устраивались народные лекции, чтения. (В 1898 году средняя посещаемость их составляла 264 человека.) Существовала бесплатная народная читальня и платная библиотека. Православное попечительство занималось также издательской деятельностью: в основном издавались брошюры, составленные из трудов самого отца Иоанна Кронштадтского.

Но и это еще не все. При Доме трудолюбия были устроены: приют для детей, главным образом сирот, а также дневное убежище для малолетних (на 50 человек); загородная летняя дача для детей; богадельня для бедных женщин (на 22 человека); народная столовая с небольшой платой и благотворительными обедами в праздники (она работала в течение одиннадцати часов каждый день и отпускала от 400 до 800 обедов ежедневно); бесплатная лечебница (в 1896 году через нее прошел 2721 больной). У Дома имелся и свой огород при детской загородной дачи. Дом трудолюбия, основанный Иоанном Кронштадтским, стал образцом для подобных учреждений, возникавших в Санкт-Петербурге и провинциальных городах России.

В 1888 году отцом Иоанном был построен большой каменный ночлежный дом, рассчитанный на пребывание 84 мужчин и 24 женщин. Символическая плата составляла 3 копейки за ночь. Для постояльцев ночлежки выписывали газеты. В 1891 году построили и странноприимный дом с бесплатным и платным отделениями. При этом — что очень важно — помощь оказывалась всем неимущим, независимо от их национальности и вероисповедания.

Понятно, что для нормальной работы Дома трудолюбия необходимы были колоссальные средства. И они шли в качестве пожертвований от частных лиц и благотворительных организаций. Попечительство выдавало также пособия нуждающимся — деньгами (от 1 до 20 рублей), одеждой, обувью и другими вещами. Дело, начатое отцом Иоанном как частная благотворительность, приобрело едва ли не общенациональный масштаб.

Отец Иоанн получал огромное количество писем со всей страны. Почта давала официальную справку, что за один день на его имя приходило более тысячи писем и денежных переводов. (Кронштадтская почта вынуждена была открыть для отца Иоанна особое отделение.) Эти суммы отсылались нуждающимся. В конце жизни, когда святой приобрел всероссийскую славу, через его руки проходили огромные суммы: сотни тысяч или, может быть, даже миллионы рублей. (О размерах этих сумм можно судить только приблизительно, ибо, получив деньги, отец Иоанн тотчас их раздавал.) Говорили, что он, находясь в толпе, буквально одной рукой принимал от кого-либо конверт с деньгами, а другой передавал его какому-нибудь нуждающемуся. При этом святой обладал каким-то внутренним зрением, сразу же распознавая тех, кто действительно нуждался в помощи. Кронштадтский Дом трудолюбия содержался на деньги, вносимые отцом Иоанном и православным попечительством; отец Иоанн финансировал и строительство других благотворительных учреждений в Кронштадте, а также целого ряда монастырей и церквей. Ему дарили и вещи, в том числе и драгоценности; все они также немедленно шли на благотворительные нужды. В Доме трудолюбия, например, хранилось около 40 риз стоимостью до 1 тысячи рублей, а также иконы, митры, хоругви. Иоанну Кронштадтскому дарили целые дома, другую недвижимость, пароходы.

Сам отец Иоанн так говорил об этом: «У меня своих денег нет. Мне жертвуют, и я жертвую. Я даже часто не знаю, кто и откуда прислал мне то или другое пожертвование. Потому и я жертвую туда, где есть нужда и где эти деньги могут принести пользу». Говорили, что «каждый день отец Иоанн ложился без копейки в кармане, несмотря на то, что на другой день только для поддержания различных благотворительных учреждений ему нужно было более 1 тыс. рублей. И не было случая, чтобы этот другой день обманывал его». Деньги проходили мимо великого праведника, ничуть не обогащая его. Он по-прежнему не тратил на себя ни копейки. Достаточно сказать, что все пятьдесят три года своего пастырского служения отец Иоанн прожил в одной и той же квартире и не искал другой обстановки.

Иждивением отца Иоанна были построены многие храмы и устроены многие обители — как в Петербурге, так и в других местах России. В 1901 году им был основан Иоанновский женский монастырь на реке Карповке (на Каменном острове) в Санкт-Петербурге, с великолепным каменным храмом. Первоначально монастырь был задуман как подворье Сурского монастыря и возник на земле, подаренной великому праведнику неким С. Г. Раменским. Видя, как строительство расширяется и храм приобретает благолепный вид, батюшка решил устроить самостоятельную обитель. Он намеревался дать монастырю имя Двенадцати Апостолов, однако Синод решил иначе: пусть будет Иоанновский монастырь, ибо в нем имелся небольшой храм во имя преподобного Иоанна Рыльского, небесного покровителя святого Иоанна Кронштадтского. В подвальном помещении храма имелась еще одна церковь: во имя пророка Илии и преподобной Феодоры — небесных покровителей родителей Иоанна Сергиева. В этом-то нижнем храме, по завещанию, и был впоследствии похоронен сам Иоанн Кронштадтский.

Помимо Иоанновского монастыря, заботами и на средства святого в Санкт-Петербурге было построено подворье Леушенского женского монастыря с храмом во имя святого апостола Иоанна Богослова. Леушенский монастырь (в Череповецком уезде) был одной из любимых обителей отца Иоанна; он всегда посещал его, когда ездил из Петербурга на родину. С настоятельницей монастыря, игуменией Таисией, святого связывали тесные духовные отношения.

Также отец Иоанн основал и устроил Воронцовско-Благовещенский женский монастырь в Псковской епархии, Вауловский скит в Ярославской губернии около города Рыбинска, Пюхтицкую женскую обитель (в нынешней Эстонии). Но это лишь обители, непосредственно основанные святым. Множество церквей в России многим обязаны его щедрой благотворительности: отец Иоанн либо делал вклад на их постройку или обновление, либо дарил им церковное облачение, церковную утварь, другие необходимые для богослужения предметы. «Нет почти в России благотворительного общества или учреждения, которые не пользовались бы помощью отца Иоанна, — писал епископ Михей (Алексеев). — Десятки тысяч рублей им пожертвованы в фонд на устройство церковно-приходских школ Архангельской епархии и в фонд постройки сибирских церквей». Отец Иоанн никогда не забывал о своей малой родине — Суре. Он ежегодно ездил летом к своим родным и много сделал для обустройства родного села. Его усилиями здесь была построена новая церковь, начали работать потребительская лавка, механический завод, а в 1899 году он основал в Суре женскую общину, которая на следующий год, по указу Синода, была превращена в монастырь. При монастыре стала работать школа. Отец Иоанн раздавал и значительные денежные пособия крестьянам Сурской волости на посевы, при выдаче дочерей замуж, на постройку домов после пожаров и другие нужды.

Благотворительность — лишь одна, и, может быть, даже не главная сторона деятельности Иоанна Кронштадтского. Еще при жизни он был наделен даром чудотворения и врачевания от самых различных недугов.

В беседе со священниками города Сарапул (в Удмуртии) отец Иоанн так рассказывал об этом: «В Кронштадте жила благочестивая, прекрасной души, женщина, по имени Параскева Ивановна Ковригина (родом костромичка), отдавшая себя на служение ближним. Она стала убедительно просить меня помолиться за того или иного страждущего, уверяя меня, что молитва моя за них будет действенна и для них полезна. Я же все время отказывался, совершенно не считая себя достойным быть особенным посредником между людьми, нуждающимися в помощи Божией, и Богом. Но неотступные просьбы и уверения Параскевы Ивановны в помощи Божией, наконец, победили меня, и я с твердым упованием и надеждой стал обращаться с мольбой к Богу об исцелении болящих и расслабленных душой и телом. Господь слышал мои, хотя и недостойные, молитвы и исполнял их: больные и расслабленные исцелялись. Это меня ободрило и укрепило. Я все чаще и чаще стал обращаться к Богу по просьбе тех или других лиц, и Господь за молитвы наши общие творил и творит доселе многие дивные дела. Много чудес очевидных совершилось и ныне совершается. В этом я вижу указание Божие мне, особое послушание от Бога — молиться за всех, просящих себе от Бога милости».

Этот дивный дар еще больше прославил святого и сделал его имя известным буквально по всей России и далеко за ее пределами. Множество людей избавлялись от своих болезней молитвой святого или возложением его рук, причем даже в тех случаях, когда медицина оказывалась бессильной. Свидетелями этих исцелений стали многие люди, в том числе и представители просвещенного общества, интеллигенции. Так, например, знаменитый художник Н. К. Рерих всю жизнь добрым словом вспоминал кронштадтского чудотворца, излечившего его в детстве. Другой знаменитый современник, юрист А. Ф. Кони, вспоминал, как отец Иоанн излечил от сильного заикания 17-летнюю девушку, которой не могли помочь европейские светила, в том числе один из основателей невропатологии Ж. Шарко. Замечательный случай произошел в 1901 году в селе Кончанском (Суворовском). Он был описан находившейся там комиссией профессоров военной академии. Женщина, много лет страдавшая беснованием, была приведена к отцу Иоанну в бесчувственном состоянии и через несколько мгновений получила совершенное исцеление. Почитателем чудесного дара кронштадтского чудотворца был сам С. П. Боткин — крупнейший клиницист и диагност своего времени. 20 декабря в газете «Новое время» появилось «Благодарственное заявление», подписанное десятками исцеленных отцом Иоанном Ильичем Сергиевым людей. Исцеление молитвами отца Иоанна получали не только православные, но и мусульмане, иудеи, а также обращавшиеся к нему из-за границы иностранцы. Сам отец Иоанн никогда не добивался какой-либо славы, не искал известности. (Так, например, та же Параскева Ивановна Ковригина, рассказывавшая повсюду о чудесах и исцелениях, совершенных им, получала от отца Иоанна строгие выговоры за огласку, а в течение некоторого времени он даже вовсе не хотел иметь с нею общения.) Но, разумеется, кронштадтский чудотворец ничего не мог поделать с растущей всенародной славой и всеобщим поклонением.

Сам отец Иоанн говорил о себе, что не является каким-то особенным постником или подвижником: дар чудотворения он воспринимал как особую благодать Божию, особое послушание от Бога. «Так как при настоящей моей жизни, — говорил он в упомянутой выше беседе с сарапульскими священниками, — мне постоянно приходится быть в мире, посещая дома людей всякого звания и состояния, где предлагается угощение, которое мне часто приходится принимать, чтобы отказом не огорчать предлагающих с любовию, то, естественно, мне не представляется возможности держать строгий пост. Вообще в своей жизни я не брал на себя никаких особенных подвигов. Не потому, конечно, что я не считаю их нужными, а потому, что условия моей жизни не позволяют мне этого, и я никогда не показывал себя ни постником, ни подвижником и т. д., хотя ем и пью я умеренно и живу воздержно».

Это казалось невероятным, невозможным: как, не будучи монахом, живя в миру, можно достичь такого высокого совершенства в духовной жизни?! (Заметим, кстати, что отец Иоанн стал первым священником, причтенным в России к лику святых именно за свое пастырское служение.) Такое подвижничество и такой образ жизни кронштадтского священника, особенно поначалу, вызывали смущение не только у церковных властей, но и у выдающихся духовных деятелей того времени. Так, святитель Феофан Затворник (также прославляемый Церковью как великий святой) счел необходимым обратиться к отцу Иоанну письменно со словами любви и наставления, но вместе с тем и предостережения: он взялся за такую подвижническую жизнь в миру, писал святитель Феофан, среди всех житейских соблазнов и невзгод, которая неминуемо должна привести его к страшному падению или окончиться ничем; никто еще, со времени принятия христианства, не только в России, но и на Востоке, не решался на подобный путь, будучи не монахом, а священником, живя вне ограды и устава монастырских, и непременно это породит величайший соблазн в духовенстве и в народе.

Епископ Серафим (Чичагов), бывший долгие годы в послушании отца Иоанна, так пишет об этом его необычном подвижничестве: «Дух отца Иоанна требовал сохранения всей своей естественной внешности, чтобы избежать в духовной борьбе столкновения с легко вкрадывающимся лицемерием, отвлекающим от внутренней работы, когда монашеская одежда, обстановка, условия жизни дают без труда преимущества и приобретают кажущиеся достоинства; его дух стремился к самой искренней, чистой правде, к тому, чтобы никогда не казаться лучше, чем есть, а только быть действительно таким, для Бога, людей. Поэтому он предпочитал скорее внешностью заслуживать осуждения, чем похвалу; одевался, не смущаясь, в богатые одежды, которые ему дарили; пил и ел для друзей и гостеприимных хозяев все, что ему не предлагали, конечно, в ограниченном количестве, и все покрывал своею любовью. Несомненно, отец Иоанн был блаженного духа, который в крайних формах у простого народа доходит до юродства Христа ради. Избрав такой трудный путь совершенствования, он любил бывать в обществе, беседовать и находил всегда в этой общественной жизни нескончаемую, непрерывную духовную работу».

Отец Иоанн Кронштадтский прославился и как замечательный педагог. В 1857 году он становится законоучителем (то есть преподавателем Закона Божия) в Кронштадтском городском училище. А в 1862 году в Кронштадте открылась классическая гимназия, и отцу Иоанну было предложено преподавать Закон Божий и в ней. В качестве преподавателя святой трудился в этих учебных заведениях более двадцати пяти лет.

На его уроках не бывало «неуспевающих». Отец Иоанн не заставлял учеников заучивать наизусть евангельские тексты, но стремился к тому, чтобы они прониклись самым духом христианского учения. Оценки не служили мерой поощрения или устрашения. Но его теплое, задушевное отношение как к самому предмету, так и к ученикам порождало неизменные успехи его учеников; все без исключения вслушивались в каждое его слово, ждали его уроков, которые на всю жизнь глубоко запечатлевались в памяти. Особенное значение отец Иоанн придавал чтению житий святых. Он всегда приносил на уроки отдельные жития и раздавал их учащимся для чтения дома.

Нередко бывали случаи, когда отец Иоанн заступался за какого-нибудь ленивого и нерадивого ученика, которого намеревались исключить из гимназии, сам принимался за его исправление. Проходило несколько лет — и из ребенка, казалось бы, не подававшего никаких надежд, вырастал достойный член общества.

Слава о кронштадтском чудотворце достигла самых дальних уголков России. Человеком «воистину исключительным, можно сказать — единственным по близости к народному сердцу» называл святого выдающийся русский публицист М. О. Меньшиков. «Ни один человек в России не сосредотачивал на себе такого всеобщего поклонения, как кронштадтский батюшка. Даже каторжники, кроме немногих, знают об отце Иоанне, и представление о нем их светит, как свеча перед божницей совести». А. П. Чехов, посетивший остров Сахалин, самую дальнюю окраину России и место каторги, свидетельствовал: «В какой бы дом я не заходил, я везде видел на стене портрет отца Иоанна Кронштадтского». Еще при жизни святого эти портреты почитались едва ли не как иконы.

Мы уже упоминали о колоссальном стечении народа в Андреевском соборе города Кронштадта во время службы в нем отца Иоанна. Такие же толпы людей собирались повсюду, где появлялся проповедник и чудотворец. А отцу Иоанну приходилось ездить очень много. Он объездил почти всю европейскую Россию, и повсюду его встречали десятки тысяч людей, жаждавших получить исцеление от его рук или хотя бы взглянуть на великого святого и послушать его наставления. Во время проезда отца Иоанна на пароходе толпы народа бежали по берегу, многие при приближении парохода становились на колени. В имении Рыжовка около Харькова, где остановился батюшка, многотысячные толпы его почитателей полностью вытоптали траву, цветы, клумбы. Тысячи людей проводили дни и ночи лагерем около этого имения. Харьковский собор во время служения отца Иоанна 15 июля 1890 года не мог вместить всех молящихся. Не только весь собор, но и площадь около собора и даже соседние улицы были заполнены народом. От давки оказались сломаны железные решетки. 20 июля отец Иоанн совершал моление на соборной площади — и народу собралось более 60 тысяч. Такие же сцены происходили в поволжских городах: Самаре, Саратове, Казани, Нижнем Новгороде.

В 1894 году «народного батюшку» пригласили в Ливадию, к постели умирающего императора Александра III. Отец Иоанн находился рядом с ним до самой его кончины.

Такая великая слава тяжким бременем ложилась на плечи святого. Особенно досаждали отцу Иоанну фанатичные его почитатели (большей частью женщины), которых со временем стали называть «иоаннитами». Эти люди верили в то, что в отце Иоанне воплотился сам Христос, и поклонялись ему как Богу. Доходило даже до того, что женщины-«иоаннитки» кусали святого, если это было возможно, чтобы хоть капля его крови попала к ним. Отец Иоанн не допускал таких ревностных почитательниц к причастию, сам, по указанию церковных властей, неоднократно ездил по деревням, где жили приверженцы «иоаннитской» секты, с их обличениями — но чаще всего все было тщетно.

Необходимо затронуть и такой важный вопрос, как политические взгляды отца Иоанна Кронштадтского. Отец Иоанн всегда был горячим патриотом своей Родины и неоднократно в своих проповедях подчеркивал неразрывную связь православного мировоззрения и национально-государственного патриотизма. Кронштадтский священник сумел предвидеть те страшные бедствия, которые вскоре после его смерти обрушились на Россию и православие, и верно указал на то, что они являются прямым следствием духовного кризиса, охватившего русское общество, продуктом разрушительного безверия и нигилизма русской интеллигенции, претендующей — без всякого на то основания — на нравственное руководство обществом.

«Дерево познается по плодам, — грозно предостерегал он. — Смотрите же на эти плоды нынешней цивилизации: кому они приятны и полезны? Отчего ныне Россия в смятении? Отчего у нас безначалие? Отчего учащееся юношество потеряло страх Божий и бросило свои прямые обязанности и прямые занятия? Отчего гордые интеллигенты стремятся в опекуны и правители народа, не понимая этого народа и его действительных нужд, не любя его? Оттого, что у всех них оскудела вера в Бога, в Его праведные, вечные глаголы; оттого что она отпала от Церкви Божией, единой руководительницы к святой христианской жизни, которая одна охраняет твердо законные права и царя, и подданных, и всех, и каждого, и всем предписывает строго исполнять свои обязанности».

Как пастырь, заботящийся о духовном здравии народа, отец Иоанн не мог уходить от злободневных политических проблем, но видел за ними нечто большее, а именно угрозу самому существованию Российского государства. Он говорил в одной из своих проповедей в 1907 году: «Царство русское колеблется, шатается, близко к падению. Если в России так пойдут дела, и безбожники и анархисты-безумцы не будут подвержены праведной каре закона, и если Россия не очистится от множества плевел, то она опустеет, как древние царства и города, стертые правосудием Божиим с лица земли за свое безбожие и за свои беззакония». А вот другие его слова: «Бедное отечество, когда-то ты будешь благоденствовать?! Только тогда, когда будешь держаться всем сердцем Бога, Церкви, любви к Царю и Отечеству и чистоты нравов».

Революцию 1905–1907 годов он воспринял как национальную катастрофу. Кронштадтский батюшка призывал русских людей к единству — разумеется, под знаменами православия и монархизма — и резко осуждал зачинщиков революции, к которым причислял не только самих революционеров, но и интеллигентов-либералов. В ноябре 1906 года протоиерей Иоанн освящал хоругвь и знамя Союза русского народа — радикальной монархической и контрреволюционной организации, а 15 октября 1907 года был избран почетным членом этого Союза. В мае 1908 года он принимал у себя в Доме трудолюбия делегацию из 49 правых депутатов Государственной думы во главе с епископом Холмским Евлогием (Георгиевским) и убеждал их твердо отстаивать самодержавие и препятствовать утверждению в России либеральных свобод.