Покаяние Агасфера

Агасфер (вечный жид) – еврей, который, Божьим проклятьем, не может умереть. Другие имена Агасфера – Эспера-Диос (надеющийся на Бога), Бутадеус (ударивший Бога), Картафил (сторож претория). Во время страдальческого пути Господа нашего Иисуса Христа на Голгофу под бременем креста Агасфер отказал ему в кратком отдыхе и велел идти дальше. За это ему самому отказано в покое могилы, до Второго пришествия Христова он обречен из века в век безостановочно скитаться, подобно Каину, которого Бог также обрек на проклятье, запретив лишать его жизни. (Из одного древнего библейского словаря.)

Апокриф об Агасфере распространен главным образом на Западе и в Армении и мало что дал православному сознанию. Но этот рассказ основан на воспоминаниях одного достойного уважения старца, который утверждал, что лично беседовал с Агасфером, поэтому я и решил включить этот рассказ в сборник. Не берусь судить о данной версии апокрифа с точки зрения православия и прошу отнестись к моему рассказу со снисхождением.

Автор.

С профессором истории и социологии Афинского университета я был знаком уже два дня – ровно столько, сколько он пробыл у нас в монастыре. Профессор был чудаком, как и многие учёные, но это не мешало нам подолгу беседовать, благо я знаю английский язык.

У нас в обители есть правило: послушник должен хранить молчание и уж тем более не вступать в разговоры с паломниками. Поэтому, конечно, было справедливым, что благочинный монастыря пожаловался на меня старцам, и я получил выговор. Но за то время, что в нарушение монастырского правила я беседовал с паломником, профессор успел поведать мне об одном разговоре, состоявшемся здесь, на Афоне.

Не думайте, уважаемые читатели, что я наивный человек: в жизни я повидал достаточно, но история, рассказанная моим новым знакомым, поразила меня. Честно говоря, эту легенду я слышал и прежде, но всегда считал её апокрифом. И, хотя теперь я также не стал бы утверждать обратного, но… кто знает правду? Только Сам Бог. Поэтому, если рассказанное профессором – ложь, оставим это на его совести. В конце концов, лгал он или нет – мы узнаем на Страшном Суде.

Итак, вот его рассказ.

…Профессор и Бутадеус ужинали на площадке перед храмом Преображения Господня, в котором пару дней назад праздновалось Преображение. Они разожгли небольшой костёр и некоторое время молча любовались тем ночным великолепием, что обычно открывается взгляду паломника на афонской вершине в хорошую погоду. Огромная луна, алмазные копи звёзд и млечный путь, словно вселенская пуповина питающий Землю, которую так давно вынашивает Вечность.

Наконец, Бутадеус отломил кусочек сыра и спросил профессора:

– Вам известно, почему я назначил вам встречу именно здесь, на вершине Святой горы? Мне кажется, вы всё ещё сомневаетесь в том, что я на самом деле тот, за кого себя выдаю. Уверяю, ваши сомнения скоро развеются.

Профессор улыбнулся. Сидящий перед ним человек позвонил ему неделей раньше, представился Агасфером и предложил встретиться именно в этот день и час на самой вершине Афона. Другой бы просто посоветовал «Агасферу» обратиться к психиатру, но профессор этого не сделал – он обожал древние легенды. Для удовлетворения своей страсти исследования тайн истории он вступал в масонские ложи различных обрядов, становился рыцарем Мальтийского ордена, пытался воссоздать секту франкистов в Салониках. Он верил в существование Агасфера, как дети верят в Санта-Клауса – наивно и безоговорочно. Видимо, поэтому Агасфер и выбрал его.

Бутадеус продолжал:

– Я, профессор, живу здесь, в этих скалах, уже около года, но завтра отправляюсь в Иерусалим и, возможно, останусь там до конца своих дней.

– Значит вы и есть тот самый проклятый Богом несчастный человек, что обречён скитаться по Земле до Второго пришествия Господня? – Профессор ощущал сострадание к незнакомцу.

Бутадеус посмотрел в глаза профессору, и тот различил в свете костра, что правый глаз собеседника – синий, а левый – зелёный.

– Всё гораздо хуже, мой ученый друг. Мне не суждено постичь, по крайней мере в этом веке, любовь Божью и уж тем более человеческую. Лишь любовь Божьей Матери я ощутил за последние два тысячелетия. Поэтому мы и здесь, в Её священном уделе. Я люблю это место, где монахи, каясь, получают прощение от Господа. Иногда я думаю, не является ли моя неестественно долгая и мучительная жизнь таким же покаянным упражнением? Но, думая так, не уподобляю ли я себя святым? Ведь какой я святой, если на мне проклятье!

Профессор недоумённо посмотрел на собеседника.

– Но как же так, ведь Бог милостив к кающимся грешникам!

– Не нам судить поступки Создателя. – Агасфер потупил взгляд. – Я ударил Бога, ударил своего Царя. Два десятка веков прошли с тех пор, но я помню Его измученное лицо, словно это было минуту назад, и это воспоминание сжигает моё сердце! – Агасфер закрыл лицо руками.

Профессор откашлялся и после непродолжительной внутренней борьбы решился спросить:

– Вы расскажете, как это произошло?

Агасфер сделал рукой неопределённый жест, словно отмахиваясь от чего-то невидимого.

– Как это произошло? – переспросил он и покачал головой. – Я хотел бы не вспоминать, но я вспоминаю об этом всё время, и наяву, и во сне… как я преграждаю Царю путь и бью Его, измученного пытками и несением креста. Как Он просит меня, словно я Его господин, о минутной передышке, и я отказываю Ему. Я вспоминаю тот ужасный день, когда Царь, по Своём воскресении, проклял меня, как второго Каина, и я стал изгоем…

– А как именно Он вас проклял? – не сдержавшись, перебил собеседника профессор.

Агасфер сверкнул разноцветными глазами.

– Это так важно?! – раздражённо спросил он. – Вы хотите знать способ проклятья?

Профессор смущённо развел руками.

– Нет-нет, как хотите!

– Я лишь через пятьсот лет понял, что со мной произошло.

– Что вы поняли? Что прокляты… навечно?

– Да… Но у меня осталась надежда. Её мне дала Божья Матерь.

– Ну… тогда…

– Слушайте, профессор, слушайте, что я вам рассказываю, у нас мало времени. – Агасфер налил себе ещё вина. – Я покаялся и попытался стать христианином, когда вселенская проповедь только начиналась. Но вы не представляете, с каким презрением Его учеников я столкнулся – они прогнали меня прочь, как пса. Проклятье не давало им не то что полюбить меня, но хотя бы по-человечески относиться ко мне. Какое-то время они даже считали, что я сам дьявол, который хочет, вступив в общину, изнутри разрушить её. Меня преследовала та же ненависть, с какой я ударил своего Царя. Мало того, меня возненавидел весь человеческий род, от добродетельнейших до самых мерзких его представителей. Тогда я возжелал смерти, избрав путь Иуды, но лишить себя жизни я не мог. К каким только ухищрениям я не прибегал! Я сжигал себя заживо, бедуины хоронили меня, усыпленного опиумом, я прыгал со скал Гиндукуша, по закону шариата мне отрезали конечности и голову… Но на следующий день я непременно оживал. Приходя в себя в каком-нибудь незнакомом месте, я понимал, что вновь жив и ненавидим всеми. После каждой попытки самоубийства пожар в сердце разгорался ещё сильней, и в конце концов я оставил эти жалкие попытки и… вот, живу… Просто за симпатию ко мне хотя бы одного человеческого существа я отдал бы всё, но люди по-прежнему ненавидят меня… Вы, кстати, тоже через некоторое время почувствуете ко мне отвращение. Таково уж проклятье. Говорят, Иуда мог покаяться, у него было на это два дня. Ну что эти два дня по сравнению с моими двумя тысячами! Вот древняя иудейская мудрость гласит, что у Бога тысяча лет как один день, а один день – как тысяча лет…

– Это сказал апостол Петр!

Агасфер улыбнулся реплике профессора и продолжил:

– Иной раз я думаю – может быть, я уже уподобился демонам… Но ведь я, в отличие от них, хочу покаяния и прощения от Бога. И вот уже две тысячи лет я каюсь, но не получаю прощения.

– А вы не думали, что Господь поступил с вами несправедливо? Ведь были же люди, которые досаждали Ему и Его последователям гораздо сильнее, чем вы, однако они всё же оправданы, а вы почему-то нет. – Профессор поёжился, словно от внезапного порыва холодного ветра: он понял – Агасфер не обманул, и неприязнь к собеседнику, пока легко преодолимая, охватывает его.

– Что ж, скажу честно, у меня не раз возникали такие мысли. – Бутадеус усмехнулся. – Преторианец Лонгин, пригвоздивший Его ко кресту, – святой, есть и другие всем известные примеры, но мне, именно мне – отказано в праве на покаяние. Вам, наверное, это покажется странным, но я христианин в душе, хотя для всего мира я враг Христов. Каждый год я делаю попытку креститься в разных странах, в разных христианских вероисповеданиях, у разных священнослужителей – от святых до глубоко порочных. Я предлагаю деньги, всё что угодно, но я не могу креститься во отпущение грехов – происходят самые невероятные вещи! Однажды, будучи в Константинополе, я смиренно подошел к святителю Андрею Критскому, блестящему поэту, и пал перед ним ниц. Я знал, что он пишет покаянный канон, который теперь зовётся Великим. Я поклонился и представился святому. Я хорошо знал историю Марии Египетской и насколько святой Андрей был ею воодушевлен. Я умолял его отобразить в стихах и мои мучения, указав при этом, что я не только Бутадеус, но ещё и Эспера-Диос, то есть «надеющийся на Бога». Святой Андрей принял меня ласково и сдерживал свою неприязнь всё время общения со мной. Это был воистину сильный человек! Он дал мне кров и пищу, а сам удалился в дальнюю комнату для молитвы. Через три дня он вышел из затвора и сказал, что сколько он ни молился, но так и не получил никаких «указаний» насчёт меня. А затем попросил меня удалиться из города. И таких примеров – сотни! Но самое главное, о чём я хочу рассказать вам сегодня, – это о своей надежде! В то время, когда Царь только вознёсся, мне довелось повстречать Его Святую Мать. Она была единственным человеком за две тысячи лет, кто поглядел на меня ласково. Ни Пётр, ни Варнава, ни сам патриарх Иаков не могли переносить даже вида моего. Они сравнивали меня с Иудой и говорили, что меня должны забыть и земля, и небо. И они, в общем-то, оказались правы – мной гнушается даже история, превратившая мою жизнь в миф!

– Да, история… Я как раз… – промолвил профессор, не терявший надежды выудить из Агасфера хоть какие-нибудь сведения, полезные для его профессиональных изысканий.

Но Агасфер сделал предупреждающий жест, красноречиво говорящий о том, что профессору лучше помол– чать.

– Да, даже история. И лишь Его Мать однажды подозвала меня к Себе и ласково со мной поговорила. Это было лишь однажды, но воспоминание об этом согревает мою душу уже две тысячи лет! И это была не просто беседа, это было событие, давшее мне надежду на искупление. – Агасфер улыбнулся. – Я, пока Её земная жизнь не прервалась, везде следовал за Ней, как преданный пёс, но ученики, которым я внушал ужас и отвращение, всегда с гневом отгоняли меня. А Божья Матерь, хоть и не вмешивалась, но и не одобряла их поведение. Лишь Иоанн, тоже, правда, не пускавший меня к Ней, относился ко мне терпимо, так как был посвящен во все Её тайны.

– И какую же надежду Она вам дала? Что именно Она вам сказала? – спросил профессор.

Лицо Агасфера просветлело.

– Она сказала, что Ей дано великое благословение любить всех людей и даже меня, на котором лежит великое проклятие, сделавшее меня объектом всеобщей ненависти.

Отвращение профессора к собеседнику росло с каждой минутой, и ученому требовалось всё больше душевных усилий, чтобы не выдать своих истинных чувств. Ему казалось, что перед ним какое-то отвратительное животное с фиолетовой, словно чернила, кожей, источающее серную вонь.

– Выходит, Её благословение сильнее проклятия, наложенного на вас.

Агасфер опять усмехнулся.

– Она сказала, что благословение Царя всегда перевешивает проклятье. Что всё закончится, когда мы оба совсем устанем. Я – бродить по свету, Она – вымаливать людей. Именно тогда мир исчезнет и всё станет новым. А перед этим я смогу принять крещение в Иерусалиме – там, где я не был со времён крестовых походов.

– Что значит – Она устанет вымаливать людей? Не кажется ли вам это дерзким утверждением?

Бутадеус вздохнул.

– Она хоть и величайший, но всё же человек. Лишь милость Бога поистине безгранична.

Профессор чувствовал, что надолго его не хватит, а вопросов, которые он хотел задать живому свидетелю всех исторических событий последних двух тысяч лет, было великое множество.

– Я читал в одном древнем манускрипте, что некоторые авторы с ваших слов писали историю.

– Да, многие. Вам назвать имена?

– А можно?

– Нет. Скоро вы будете испытывать ко мне столь сильную ненависть, что не сможете слушать то, о чём я вам хочу рассказать. У вас слишком мало сил, чтобы тратить оставшееся время на всякие мелочи.

– Но… вы же, можно сказать, ходячая история, вы – хранитель разгадок такого множества тайн, что отпустить вас, не узнав ответа хотя бы на некоторые вопросы, было бы преступлением!

Агасфер усмехнулся.

– Тайны!.. Давайте-ка допьём это превосходное вино.

– Зачем же вы пригласили меня сюда? – возмутился профессор.

Агасфер поднял глаза к небу.

– Иногда мне хочется с кем-нибудь поговорить, излить душу. Жалко, что люди слишком быстро начинают меня ненавидеть. Но ничего, скоро всё закончится – мир приближается к своему концу.

– Закончится? Что вы имеете в виду?

– Месяц назад я пил воду из Агиазмы?[22], и чаша неожиданно сорвалась с цепи и упала в воду. Я склонился над источником, погрузив руки в холодную воду, чтобы достать её, и вдруг почувствовал Её присутствие! Она стояла рядом, на дощатом полу. Я хотел было поднять голову, но Она запретила мне и ласково спросила:

– Ну что, ты, наверное, сильно устал?

– Конечно, устал, Великая Мать!

А Она тихо, со скорбью в голосе, сказала:

– И у Меня уже почти не осталось сил молиться за людей. Мы оба дошли до своего предела, равно как и мир дошёл до своего. Скоро Бог призовёт всех на Суд. Иди в Иерусалим, где, как Я тебе и обещала, ты примешь наконец крещение и будешь освобождён от про– клятья.

– Когда же это произойдёт? – спросил я умоляюще. – Когда?

– Когда силы оставят Меня, а это может произойти очень скоро, ибо грехи нынешних людей очень велики. А ты просто иди в Иерусалим и жди, скоро твоя надежда исполнится.

После этого Агиазма наполнилась необычайным благоуханием, и я понял, что стою у источника один. Кружка же оказалась висящей на крючке, как будто и не падала вовсе. Я зачерпнул ладонями воды и утолил жажду, впервые за многие годы я ощутил некое подобие облегчения. Я прожил близ Агиазмы ещё неделю, и вот, завтра я иду в Иерусалим.

Отвращение душило профессора, и он, из последних сил сдерживаясь, чтобы не убежать в кромешную темноту афонской ночи от этого существа, почти закричал:

– Зачем же вы вызвали меня на эту беседу?!

– Я хотел хоть с кем-то поделиться своей радостью, – спокойно ответил Агасфер. – Вы… вы хороший человек и достаточно чудаковатый, чтобы вам никто не поверил. – Он неожиданно встал, отошел шагов на десять и сказал: – Прощайте, профессор!

…Когда учёный дошел до этого места своей истории, к нам подошел благочинный и разогнал наше маленькое собрание. К счастью, история была уже рассказана. На следующий день мы с профессором смогли лишь обменяться улыбками. Он уехал с Афона, и больше я его никогда не видел.

Спустя несколько лет случилось так, что и мне пришлось покинуть Афон из-за одного сильного искушения. Увы! Теперь я не послушник Божьей Матери. Здесь, в России, друзья, чтобы хоть как-то меня утешить, пригласили меня поехать с ними в Иерусалим. Я согласился, и правильно сделал – эта поездка действительно несколько приглушила мою скорбь. Кстати, там со мной произошло небольшое происшествие, которое, как я считаю, можно «подшить к делу» об Агасфере.

Случилось это перед воскресной Всенощной в храме Гроба Господня. Мы ждали, когда арабы откроют врата, и тут я увидел сидящего на корточках у стены храма бродягу, при взгляде на которого я почувствовал необъяснимое отвращение. Он ответил на мой взгляд, и я с удивлением обнаружил, что один глаз у него синий, а другой – зеленый.

Я сразу же вспомнил свой давний разговор с профессором и решил подойти к незнакомцу. Бродяга же, увидев моё намерение, накинул капюшон, скрыв лицо, а свою клюку выставил вперёд, уперев её мне в грудь. Так мы, ни слова не говоря, простояли некоторое время, пока подошедший друг не увёл меня, сказав, что врата храма Гроба Господня уже открывают и что на этот ритуал обязательно следует посмотреть. Когда я обернулся, бродяга уже уходил быстрым шагом по темной каменистой Via dolorosa?[23].

Может быть, это и был Агасфер, ждущий Второго пришествия Господня? Принял ли он крещение или ещё нет? Наверное, нет человека на Земле, с большей радостью, чем он, ожидающего исполнения последних слов Нового Завета: «Ей, гради, Иисусе!»