Кришнананда дас Москва

Кришнананда дас Москва

В моей биографии много общего с другими людьми. Я вырос в семье неверующих. По материнской линии никто не был религиозным. Дед работал главным бухгалтером какого-то объединения уральских заводов, мать — врачом, живым олицетворением материализма.

По отцовской линии родственники держались вместе, в них еще сохранилось уважение к Торе, раввинам, вообще верующим людям (разумеется, только в рамках иудаизма). Но и они религию рассматривали больше как своеобразную «специю жизни» и никогда не говорили о ней, как о ценности, как о единственном средстве разрешения проблем человеческого существования. Отец мой был человеком военным и преподавал историю КПСС, так что религиозной практикой он не занимался. Правда, иногда он произносил загадочные слова: «Бог должен быть в сердце».

Но, как я сейчас понимаю, это он так себе объяснял, почему редко ходит в синагогу.

Что касается синагоги, то из моих детских и юношеских визитов оттуда я вынес убеждение, что это, скорее, не храм, а этнический клуб, где люди собираются в порядке национального самоосознания. Ни о Боге, ни о служении Ему я там не узнал. Так что воспитание мое было атеистическим.

Я окончил вуз с красным дипломом. По распределению попал в академический институт, где гарантировались ученые степени и звания. Просто выполняя повседневную работу, я быстро сделал кандидатскую диссертацию, защитил ее тоже в раннем возрасте (пришел в институт, когда мне было 21, а защитился в 24 года). К тому времени я уже был женат (де-факто) на одной интеллектуальной девушке, с которой официально оформил наши отношения после защиты диссертации.

Материальное положение было более или менее обеспеченным. Я получал хорошую зарплату и даже смог купить кооперативную двухкомнатную квартиру (по тем временам такая квартира была признаком преуспевания).

Не было бы и больших проблем с написанием и защитой докторской диссертации. Семейная жизнь внешне тоже складывалась хорошо. У нас родились один за другим два сына, вундеркинды.

Но я не мог убедить себя, что такое существование имеет смысл. В особенности остро я осознал его бессмысленность в последние часы жизни моего отца в реанимации. Во мне возник протест: так нельзя умирать! Просто взять и отправиться неизвестно куда. Как может мой отец прямо у меня на глазах превратиться в «мешок с костями»?

Это убеждение окрепло, когда я, разбирая его вещи, наткнулся на дневники. Читая их, я почувствовал, что вся жизнь моего отца, полная побед в суровой борьбе за существование, закончилась нулем. Дневники оставляли какое-то странное впечатление. Реальное ли лицо их автор? Может, это все просто вымысел? Хотя в дневниках я читал и про себя: вот родился сын, такой хороший... Но существовал ли в действительности тот, кто писал обо всем этом?..

Одновременно судьба свела меня с востоковедами, благодаря все тому же академическому институту, где я работал. Мой институт делил здание с Институтом философии АН СССР, и мы порой вместе выезжали на картошку. Колхоз нас сплачивал. Там я подружился с одним юным философом-индологом, который, в свою очередь, познакомил меня со своим другом, в то время еще учившимся в МГУ (потом он поступил в Институт востоковедения АН СССР и ныне вырос в одного из самых заметных российских буддологов).

В моем институте работала переводчица, которая до этого вместе с мужем жила в Индии и там приобрела устойчивый интерес к разного рода духовным практикам. У нее была подруга-китаевед, ставшая впоследствии подругой моей жены. Та была ученицей одной из самых ярких советских китаисток, из круга Григория Померанца. Естественно, попав в такую компанию, я тоже заинтересовался Востоком. Я вообще любил читать и к тому времени перечитал много разной литературы. Познакомился с китайской и индийской традициями, с буддизмом, дзен-буддизмом и даже суфизмом. В мою жизнь вошла и йога, поскольку муж китаистки был известным в Москве раджа-йогом и целителем. Я перечитал всех, кто был тогда на слуху: Раджнеша, Кастанеду, Гурджиева. Мне все это нравилось, но, тем не менее, очень скоро я обнаружил, что эти знания совершенно непрактичны и не могут решать проблем моего существования.

Была еще одна личность, сыгравшая важную роль в моей религиозной ориентации. В своем институте я познакомился с техническим секретарем ученого совета, который был другом художника Михаила Кулакова.

Не помню, почему, но вскоре он сделал резкий разворот в сторону православия. Уйдя из академического института, он поступил в духовную семинарию, жил вместе с молоденькими семинаристами и начал все образование практически с самого начала, подчеркивая прямой чертой подлежащее и двумя сказуемое.

Общаясь с ним, я испытал сильное влечение к православию. Но, помнится, тогда же мне попались на глаза книги Кришнамурти (он сам ничего не писал, все записывали его ученики). Кришнамурти ясно показал, что мой интерес к православию не тот, какой нужен. Слабый человек, желая избавиться от страданий, стремится отождествить себя с какой-то большой организацией, что, в конечном счете, не приносит желаемого результата. Это был мой случай. В таком тупике я оказался перед тем, как познакомился с движением Сознания Кришны.

В СССР оно в те годы преследовалось. Пресса публиковала два варианта информации об этом движении. В первой версии оно представало целенаправленной акцией ЦРУ. Я в это не верил, потому что это был в те годы всем надоевший универсальный пропагандистский «жупел». Я больше верил другой версии, согласно которой это движение было просто блефом, дескать, кто-то из своих корыстных целей что-то такое организовал. Это выглядело более правдоподобно.

Кстати, несмотря на свою неправдоподобность, первая версия тоже благополучно дожила до наших дней. Даже в наше демократическое время мы можем встретить такие обвинения в адрес общества Сознания Кришны. Пожалуй, самое удивительное, что об этом пишут и на страницах православной прессы. Скажем, университетская газета «Татьянин день» вновь попыталась выдать эту «заплесневелую байку» за чистую монету. В одной из статей повествовалось, что в свое время нынешний председатель исполкома Центра общества сознания Кришны в России С. В. Зуев (Радха-Дамодар дас) был якобы обоснованно репрессирован за причастность к деятельности организации советских кришнаитов, созданной ЦРУ.

Итак, в отношении общества Сознания Кришны я придерживался версии «блефа». Когда мне в руки попала первая книжка этого движения, большая часть ее содержимого даже укрепила меня в моем мнении. Но в книжке был среди прочего краткий очерк на темы Бхагавад-гиты. Я тогда еще Гиту толком не читал, но много о ней слышал, что помогло мне оценить по достоинству этот очерк.

Еще я тогда любил слушать индийскую музыку. Кто-то уже успел мне внушить, что эта музыка не просто приятный фон для жизнедеятельности, но объект медитации, требующий сосредоточения, и что лишь тогда она может реально изменить жизнь человека. Меня, повторяю, жизнь стала уже обременять. Удивительно: вроде все идет очень неплохо — дети хорошие, жена добрая, квартира, должность, работа, деньги... И, тем не менее, бремя!

У моей сослуживицы был сын, учившийся в театральном институте (ныне это довольно заметная фигура в области так называемого «синтетического театра»). Ему надо было сдавать политэкономию, а он ее, естественно, не выносил. С подачи своей мамы, он стал переписывать мои образцовые вузовские конспекты. В качестве благодарности этот студент начал приносить мне записи индийской музыки. Гораздо позже я установил, что на большинстве кассет было пение Харе Кришна мантры. Но тогда меня привлекала только музыка. Я чувствовал, что за этой музыкой скрывается нечто большее. Он же мне сказал, что может познакомить меня со своей теткой, знатоком всего индийского.

Так я познакомился с первым в моей жизни представителем преследуемого в СССР общества Сознания Кришны. Моя новая знакомая тоже была начинающей (впоследствии она стала Анандини), но она очень глубоко приняла учение и смогла передать мне веру в то, что это учение спасительно. Кстати, первое время из-за гонений мне не говорили, что это движение Сознания Кришны. Больше о нем рассказывали как о разновидности йоги. В принципе, эта традиция так и называется на санскрите бхакти-йога. Но постепенно я сам отождествил это движение с преследуемыми кришнаитами, и потому у меня еще оставались сомнения: «А не блеф ли все это?».

Сейчас, когда движение Сознания Кришны стало массовым, трудно представить себе, что оно могло привлечь человека, жаждущего уединения. Но тогда это было так, потому что большинство кришнаитов сидели в тюрьмах, лагерях или психушках. Я даже знал случаи, когда женщин сажали в кожно-венерологические диспансеры, обещая, если они не откажутся от своих убеждений, привить им что-нибудь эдакое из имеющегося ассортимента.

Во всякой религии начинающие, как правило, не очень-то привлекательны. Мне просто повезло. Вскоре состоялась моя встреча с другим проповедником Видурой дасом, одним из первых, кто в СССР получил духовное посвящение. Меня свели с ним не сразу. Как я понимаю сейчас, из соображений конспирации. Первые посвященные представляли особую ценность, и их берегли.

Сначала я должен был доказать свою серьезность, приняв ограничения, налагаемые духовной жизнью. К счастью, с этим у меня больших проблем не было. От мяса я к тому времени уже давно отказался. Мне не составляло труда принять и другие ограничения: я не играл в азартные игры, никогда не употреблял наркотики и не курил, а выпивать перестал с тех пор, как познакомился с вышеупомянутым йогом. Проблемой стало последнее ограничение. Дело в том, что в обществе Сознания Кришны практикуется ведический брак. Согласно Ведам, достойным человека считается половая жизнь только для продления рода. Сексуальное наслаждение выступает не целью, а лишь побочным результатом. Это уже, конечно, была проблема, поскольку жена не разделяла моего нового увлечения. К тому же ей не нравились мои новые друзья, которые частенько приходили ко мне домой. Ее родственники советовали ей поскорей разорвать со мной отношения.

Однако, все, о чем я до сих пор рассказывал, еще нельзя назвать приходом к вере. Пока это было для меня лишь экспериментом. Просто мне хотелось продолжать этот эксперимент, потому что понравилось жить так. Особенно заметное облегчение давало повторение мантры. Похоже, мой ум начал успокаиваться, хотя по-настоящему сосредоточиться на звуках, как это предполагается мантра-медитацией, не получалось. Все равно стало гораздо легче. Это подвигло меня на то, что за три месяца я освоил квоту, которая в обществе Сознания Кришны является основанием для духовного посвящения, а именно: 16 кругов на четках из 108 бусин, на каждой из которых повторяется мантра. Тогда у меня это занимало немногим более двух часов в день. Я это делал с удовольствием, несмотря на внешние неудобства. Помнится, уединялся на балконе и требовал от всех членов семьи не приближаться ко мне в это время. А на даче, которую мы снимали для детей, я рано утром уходил в близлежащий лес и повторял мантру там, густо намазавшись кремом от комаров. Именно на дачу и приехал к нам впервые Видура. Буквально на второй или третьей встрече он уже попросил меня редактировать русский перевод книги Прабхупады «Нектар преданности». Это английское прозаическое переложение огромной санскритской поэмы ученика Шри Чайтаньи по имени Рупа Госвами.

Когда я прочитал «Нектар преданности», окончательно рассеялись все мои сомнения и подозрения. Я убедился, что Сознание Кришны не блеф! Я увидел, что все эти принципы содержатся в древнейших священных писаниях. Кроме того, я узнал, что этому следуют миллионы в Индии и по всему миру. Это придало новый импульс моему рвению, и моя вера стала расти.

Я и сейчас не могу еще сказать, что пришел к вере. Приход к вере, к непоколебимой убежденности — это уже результат значительного очищения. Но факт остается фактом: моя вера, пусть еще незрелая, все же выдержала первые испытания...