СЛОВО ДЕВЯНОСТО ПЕРВОЕ

СЛОВО ДЕВЯНОСТО ПЕРВОЕ

Благодарение Богу за полученныя от Него благодеяния; о духовной молитве и о преспеянии в ней; о божественном озарении, о необманчивом созерцании, и о любви к Богу.

Благодарю Тебя Владыко, Господи неба и земли, что от сложения мира предопределил Ты произойти мне из не–сущего в бытие. Благодарю Тебя, и поклоняюся Тебе, всесвятый Царю, что прежде рождения моего, Ты единый безсмертный, единый всемогущий, единый благий и человеколюбивый снизшел с высоты святая Твоея на землю, воплотился и родился от Святыя Девы, чтоб меня возсоздать, меня оживотворить, меня освободить от прародительскаго греха и приготовить мне восход на небеса. Потом, когда я родился и немного подрос, Ты обновил меня возрождением во св. крещении, облек меня одеждою благодати Святаго Духа, дал мне светлаго ангела хранителя, и пока пришел я в совершенный возраст, Ты, хранил меня невредимым от всякаго зла и от всех сетей диавола. Но как Ты праведно постановил, чтоб мы разумные спасались не по какому либо принуждению и насилию, но по произвольному избранию и решению, то оставил и меня явить в себе честь самовластия, чтоб чрез исполнение заповедей Твоих я показал самопроизвольную мою любовь к Тебе. Я же, небрежник и неблагодарный, подумал, что достоинство самовластия есть разрешение такое же, как разрешается неразумное животное от пут; почему, как только почувствовал разрешение, так удалился от господства власти Твоея и вверг себя в ров многих зол. При всем том однакож, что находился в том глубочайшем рве в безчувствии и потерпел большия повреждения, Ты, не отвратился от меня и не оставил меня навсегда валяться в этой скверноте, но по благоутробию милости Твоея извлек меня оттуда и почтил меня еще паче, неисповедимыми судьбами Твоими избавив меня от царей и начальников, которые желали обратить меня на служение мирским и житейским пользам, не попустив мне увлечься дарами злата и сребра, хотя я и сребролюбив, и расположив меня презреть, как мерзость, славу и честь настоящей жизни, которыя мне давали, вместо стяжания святости Твоей. Я же, все такия Твои ко мне благодеяния вменив ни во что (исповедаюсь Тебе в сем Господи неба и земли), опять вверг себя, бедный, в ров тинный и нечистоту скверных помыслов и дел, — и когда низринулся я опять в этот ров, то попал во власть мысленных разбойников, из рук которых не только я один не мог бы освободиться, но еслиб и весь мир собрался, то и он не мог бы освободить меня. Но Ты, благоутробный и человеколюбивый Владыка, не потерпел, чтоб я оставался в этом рве в жалком состоянии, был бедственно влачим и посмеваем этими врагами, не попомнил худостей моих, не отвратился от непотребнаго нрава моего, и не допустил долгое время быть мне мучиму теми душегубцами; и хотя я, держим будучи у них в плену, рад был тому, как безчувственный, но Ты, Владыко, не мог более смотреть, чтоб они составляли из меня безобразныя зрелища и к сраму моему влачили меня туда и сюда, — а сжалился надо мною, и явил милость свою ко мне, не Ангела, и не человека, послав ко мне окаянному и грешному, но сам, движимый утробами благостыни Своея, преклонил к тому глубочайшему рву и простер пречистую руку Твою ко мне, который, быв погружен в глубину тины той, не видел Тебя: ибо как бы мог я открыть глаза и видеть, будучи потоплен в ту скверноту и поглощен ею? Так Ты взял меня за волоса головы моей, т. е., просветил помыслы мои, и потянув с великим усилием, извлек оттуда. Я чувствовал влечение и понимал, что поднимаюсь на верх, но совсем не знал, кем влеком есмь, или кто есть держащий меня и поднимающий на верх. После же того как Ты, извлек меня из того блата на верх и поставив на землю, передал одному рабу и ученику Своему меня, всего оскверненнаго, у котораго и уста, и уши, и очи завалены сквернотою. Я же несмотря на то, что вышел на землю, все еще не видел Тебя, кто Ты; только одно то узнал я, что Ты — некто благий и человеколюбивый, извлекший меня из глубочайшаго рва всяких нечистот. Но Ты, сказав мне: прилепись к этому человеку и последуй ему, — потому что он проведет тебя к источникам и омоет там, — и даровав мне твердую к нему веру, удалился и отошел, не знаю куда. Я же, всесвятый Владыко, по повелению Твоему, не озираясь вспять последовал за тем, кого Ты указал мне.

Он, с большим трудом повел меня к источникам, т. е., к Божественным Писаниям и божественным заповедям Твоим: а я как слепой взявшись за него сзади рукою веры в него, которую Ты, дал мне нудил себя следовать за ним. При этом он, как хорошо видевший, поднимал ноги свои и переступал чрез камни, рвы, и всякия преткновения, попадавшияся по пути; я же, спотыкался о камни и падал во рвы, и много терпел трудов, прискорбностей и бед. Он в каждом источнике и ручье мылся, и омывался каждый час, а я, не видевший хорошо, большую часть из них проходил так. Ибо когда он не брал меня за руку, не привлекал к источнику и не направлял рук ума моего; то я не мог находить совсем и струи водной, где она. И опять когда он подводил меня к струе и оставлял одного мыться чистою водою, то я много раз вместе с водою захватывал и сор, какой случался там подле источника, может быть захватывал иногда в горсти и грязное что и тем замарывал лицо свое. Не раз бывало, что ища ручья или колодца воды, сталкивал вниз всякий сор, землю и глину и возмущал воду; но как совсем не видел ничего, то моясь без опаски, пачкал лицо мое грязью, думая, что мою его чистою водою. — Ах! Где мне разсказать все неприятности, какия я испытывал опять от этого? Где мне описать также, сколько зла терпел я от тех, кои советовали мне и говорили каждый день: что трудишься попусту, глупый, и последуешь этому обманщику и прельстителю, и безполезно и тщетно терпишь, чая прозреть? Того, чего ты желаешь, невозможно достигнуть в настоящия времена. Что же и следовать тебе за ним, раздирая и кровеня только ноги свои? Почему бы тебе не пойти к милостивцам сострадательным, которые просят тебя к себе, обещая добре покоить тебя, питать и врачевать? Ибо в теперешния времена невозможно тебе избавиться от душевной проказы и прозреть. И откуда явился этот обманщик–старец таким чудотворцем и обещает тебе такия вещи, которыя невозможны для людей нынешняго рода? Горе тебе, что и покой со всяким угодием, какие обещают тебе сострадательные люди, Христолюбцы и братолюбцы, потеряешь, и скорби, и лишения, какия переносишь, протерпишь с тщетною надеждою, не получив ничего из того, что обещает тебе этот обманщик и обольститель. Что может он тебе сделать? Ужели и сам ты не можешь этого разсудить, хотя бы мы и не говорили о том? Что же и мы все ужели не видим? Или мы слепы, как говорит тебе этот в прелести сущий? Поистине мы все видим, — не прельщайся. Никакого другаго зрения и нет, которое было бы лучше того, какое имеем мы.

Но Ты, милостивый и благоутробный Боже, от всех этих заблудших прельстителей которые, по пророку, напаяют подруга своего развращением мутным (Авв. 2:15), избавил меня силою веры и надежды, данных Тобою мне. Ими укрепил Ты меня перетерпеть все это и другое многое. Итак в то время, как я переносил все это и не пропускал ни одного дня, чтоб не мыться и не измываться водою, как научил меня Апостол Твой и ученик, в один день, когда я бежал на источник воды, встретил меня на пути Ты, опять тотже, что и прежде извлек меня из нечистоты. Тут в первый раз блеснул Ты в слабыя очи мои пречистым сиянием божественнаго лица своего, — и я тотчас потерял и тот малый свет, который, как мне думалось, имел я, не могши узнать Тебя. И как было возможно увидеть мне Тебя и узнать, кто Ты был, когда я и самаго сияния лица Твоего не мог видеть и разуметь? — С тех пор благоволил Ты, снисходительнейший, чаще приходить ко мне, в то время, когда я стоял у источника, брал голову мою и погружал ее в воду, и давал мне видеть чаще свет лица Твоего, — и тотчас отлетал, делаясь невидимым, и не давая мне понять, кто был Ты, делавший сие, откуда приходил и куда уходил, — как даже и доселе не даешь мне понять сие.

Прихода таким образом ко мне и отходя довольно долгое время, Ты, мало–по–малу все яснее и яснее являлся мне, все больше и больше омывал меня водами своими, и даровал мне видеть свет все более и более чисто, более и более обильно. Делая это для меня многое время, Ты, наконец сподобил меня увидеть и некое страшное таинство. Однажды, когда Ты, пришедши, орошал и омывал меня, как мне казалось, водами и многократно погружал меня в них, я видел молнии, меня облистававшия, и лучи от лица Твоего, смешивавшиеся с водами, и видя, как омываем был водами световиднейшими и блестящими, пришел в изступление. Как же это было и от чего, и кто был податель сего, не знал, — только, омываем будучи, радовался, возрастая в вере, окрыляясь надеждою и воспаряя созерцанием даже до небес. Обманщиков же тех, которые говорили мне ложныя и обольстительныя слова, я возненавидел сильно, и хотя жалел о них, по причине заблуждения их, но не хотел входить с ними в беседу и бегал встречи с ними, почитая и одно воззрение на них вредным. А пред содейственником и помощником моим святым, разумею, Твоим учеником и Апостолом, я благоговеинствовал и почитал его, как Тебя самого, Создателя моего, любил его от души, припадал к ногам его день и ночь и просил его помочь мне восколько может, уверен будучи, что он все может у Тебя, что захочет.

Проведши так благодатию Твоею довольное время, я опять увидел другое страшное таинство. Я видел, что Ты взяв меня, возшел на небеса, вознесши и меня с Собою, — не знаю впрочем, в теле ли Ты возвел меня туда, или кроме тела, Ты один то знаешь, сделавший сие. После того, как я пробыл там с Тобою довольный час, удивляясь величию славы (чья же была та слава, и что она такое, не знаю), я пришел в изступление от безмерной высоты ея и вострепетал весь. Но Ты опять оставил меня одного на земле, на которой я стоял прежде. Пришед в себя, я нашел себя плачущим и дивящимся скорбному обнищанию своему. Потом, немного спустя после того, как я стал долу, Ты благоволил показать мне горе, на небесах, отверзшихся, лице Свое, как солнце, без образа и вида. Впрочем, и тогда Ты не дал мне познать, кто Ты был. Ибо как можно было мне познать Тебя, когда Ты не сказал мне ничего, но тотчас скрылся? Я искал Тебя, котораго не знал, сильно желая увидеть образ Твой и познать точнейше, кто Ты. Почему от сильнаго желания Тебя и от пламенной любви к Тебе всегда плакал, не зная, кто Ты, приведший меня из небытия в бытие, извлекший меня из пропасти греховной и соделавшийся для меня всем тем, о чем я сказал прежде.

Так, часто являлся Ты опять мне и опять, ничего не сказавши, скрывался и не показывался уже более. Я же видя в водах, как видал прежде, молнии и блистания лица Твоего, которыя меня окружали, которых однакож я не мог ухватить, часто воспоминал, как видел Тебя однажды горе, и, думая по своему невежеству, что тот был другой, все искал, и искал со слезами увидеть Тебя. Когда наконец, подавленный печалию и скорбию, я забыл всецело и себя самого, и мир весь, и все, что в мире, не держа на уме совершенно ничего из всего видимаго; тогда опять явился Ты, невидимый, неосязаемый, неуловимый. Я чувствовал тогда, что Ты очищал ум мой, открывал пространнее очи души моей и давал мне видеть славу Твою обильнее, и что сам Ты увеличиваешься паче и паче и блистанием паче и паче расширяешься, и мне казалось, что с удалением тмы, Ты приближаешься ближе и ближе, — как это часто испытываем мы и в чувственных вещах. Ибо когда сияет луна и облака бегут гонимые ветром, тогда кажется, что и луна бежит скорее, хотя на деле она нисколько не скорее бежит обыкновеннаго своего течения.

Таким образом, о Владыка, мне казалось, что Ты, — недвижимый грядешь, неизменяемый увеличиваешься, не имеющий образа приемлешь образ. Ибо как бывает со слепым, что он мало–по–малу привыкает видеть и ясно обнимать весь образ человека, или все очертание человеческаго тела, и мало–по–малу живописует его в себе, как он есть, — как, говорю, у слепаго не изменяется и не переделывается в глазах образ человека, но глаза слепаго, более и более очищаясь, видят, наконец, образ человека, как он есть, когда начертывается все подобие образа человека в сих глазах, и чрез них проходит в ум и рисуется в памяти человека, как на доске: так и Ты, когда очистил совершенно ум мой, явился мне ясно во свете Духа Святаго, и как ум мой видел Тебя яснее и чище, то мне и казалось, что Ты будто выходишь откуда–то, являешься светлейшим и даешь мне видеть черты беззрачнаго зрака Твоего. Тогда Ты сделал, что я вышел из мира сего, мне кажется, скажу так и из тела моего, потому что ты не дал мне уразуметь сие до точности. Но Ты сиял чрезмерно и, как мне казалось, явился весь во мне всем, видевшем добре. Когда я спросил Тебя, говоря: о, Владыко, кто Ты? тогда Ты в первый раз сподобил меня, блуднаго, услышать и сладчайший глас Твой, и столь сладко и кротко беседовал со мною, что я пришел в изступление, изумлялся и трепетал, помышляя в себе и говоря: как это славно и как блистательно? Как и за что удостоился я таких благ? Ты сказал мне: Я — Бог, соделавшийся человеком, по любви к тебе. Так как ты взыскал Меня от всей души, то се отныне будешь ты братом Моим, и другом, и сонаследником. Слыша это, я весь вострепетал, иссякла вся сила моя и едва не вышла душа моя. Опомнившись немного, я отвечал: и кто есмь я, Господи, и какое добро сделал я окаянный и бедный, что Ты удостоиваешь меня толиких благ и делаешь меня соучастником и сонаследником славы Твоея, — держа при сем на уме что эта слава и радость выше всякаго ума? — Ты же, Владыко мой Христе, опять сказал мне: Я говорю с тобою, как друг с другом, чрез Духа Святаго, который вместе со Мною говорит тебе. Это даровал Я тебе за одно твое произволение и веру, — и дам еще больше сего. Ибо ты, созданный Мною нагим, кроме произволения своего, что другое имеешь ты, или имел когда либо собственно твоего, чтоб Я принял то от тебя и вместо того даровал тебе это? Впрочем, если не отрешишься ты совершенно от тела, то не увидишь совершеннаго и не можешь получить его все здесь. Когда я сказал на это: Господи! И что другое блистательнее или выше сего? Для меня довольно в такой славе быть и по смерти. Тогда Ты опять ответил мне: чрезмерно мала душа твоя, человече, когда ты довольствуешься только таким благом. Ибо оно, в сравнении с будущим, похоже на то, как еслиб кто нарисовал небо на бумаге, и держал ее в руках: сколько разнится нарисованное небо от истиннаго, столько, или несравненно более, разнится будущая слава от той, какую видишь ты теперь. Сие сказал Ты и умолк, — и мало–по–малу скрылся от очей моих Ты, сладчайший и добрый Владыка мой. И не знаю, я ли отдалился от Тебя или Ты отошел от меня. Впрочем мне думалось, будто я пришел откуда–то и вошел в мое жилище, а тут и совсем пришел я в себя.

После сего, воспоминая красоту славы Твоея и Твои слова, Владыко, я плакал, — и когда шел, и когда сидел, и когда ел, и когда пил, и когда молился, — и имел неизреченную радость, что познал Тебя, Творца всяческих. Да и как мог я не радоваться? — Впрочем потом пришла и печаль, — печаль о том, что давно не видел Тебя. Но когда, сильно желая Тебя опять видеть, пошел я однажды приложиться к святой иконе Пречистыя Матере Твоея и припал к ней, умоляя ее, Ты, прежде чем я встал, явился внутрь беднаго сердца моего, сделав его все светом. Тогда я познал, что воистину имею Тебя в себе. С того времени я стал любить Тебя, не от одной памяти, то–есть, не от того только, что вспоминал Тебя и славу Твою, но от того, что уверовал воистину, что имею внутри себя Тебя, ипостасную Любовь: ибо истинная любовь — Ты Бог. Когда таким образом насадилась надежда в вере, воспоилась покаянием и слезами, просветилась собственным Твоим светом, вкоренилась и возросла добре, — тогда пришел Ты, добрый художник и делатель, ножем искушений, то–есть, смирением, отрезал излишние отростки помыслов, поднявшихся — было высоко вверх, и привил к единой надежде, как к какому корешку древесному, святую любовь Твою. И я видя, как сия любовь растет день ото дня и беседует со мною всегда, или лучше сказать видя, как Ты чрез нее учишь меня, осияваешь и просвещаешь, радуюсь и веселюсь, как превзошедший уже всякую веру и надежду, как и Павел говорит: еже бо видит кто, что и уповает (Рим. 8:24).

Итак, если я имею Тебя, чего и надеяться мне более? И Ты опять сказал мне, Владыко: слушай, чего надеяться тебе. Как, когда видишь солнце в воде, самаго солнца не видишь, потому что тогда смотришь вниз: так разумей и то, что бывает в тебе; затвори себя самого, и старайся всегда видеть Меня чисто и ясно внутри себя, как солнце в чистой воде. Поступая так, ты удостоишься потом по смерти увидеть Меня, как Я предсказал тебе. Если же не станешь так делать, то все дела твои и труды, и эти слова, не принесут тебе никакой пользы, а напротив, послужат к большему осуждению твоему и причинят тебе большую скорбь: ибо, как слышишь в Писании, сильнии сильне истязани будут (Прем. Сол. 6:6). Бедность не причиняет такой печали и стыда тому, кто беден с самаго начала рождения своего, какой стыд и какую печаль причиняет она тому, кто был прежде и богат, и славен, и в дружбе с царем, потом испал от всего этого и пришел в совершенную бедность. Так бывает и в духовном порядке вещей, — хотя земныя и видимыя дела текут не совсем так, как духовныя и невидимыя. Испавшие, например, от дружбы царя земнаго по какой либо причине, могут удержать при себе имущество свое, пользоваться им и жить. Но кто испадает от Моей любви и дружбы, тому невозможно уже жить. Тотчас обнажается он от всех благ и предается в рабы врагам Моим и его, которые, как только примут его, устремляются на него с крайним неистовством и зверством, по причине прежней любви его ко Мне.

Так, всесвятый Владыко, так воистину бывает. И я верую Тебе, Богу моему, и припадая, умоляю Тебя: сохрани меня грешнаго и недостойнаго Ты, явивший милость свою ко мне, и росток любви Твоей, какой привил Ты к древу надежды моей, укрепи силою Твоею, да не поколеблют его ветры, не сломит буря, не похитят враги, да не опалит огонь нерадения, не изсушат парения ума, не уничтожит совсем тщеславие. Ты, даровавший мне его, знаешь, что ради сего ростка любви Твоей, я остался безпомощным от всякаго человека, так как помощника и содействователя моего и Твоего Апостола Ты удалил от меня телесно, как восхотел. Ты ведаешь немощь мою, знаешь бедность и совершенное безсилие. Сего ради умилосердись ко мне паче отныне, Ты многоблагоутробный Господи. Припадаю к Тебе всесердечно и умоляю Тебя, не оставляй меня на волю мою Ты, даровавший мне столько благ. Но восприими в любовь Твою душу мою, и в ней укорени любовь к Тебе, да будешь ты во мне, и я — в Тебе по утешительному, святому и неложному обетованию Твоему, — да любовь Твоя покрывает меня и я покрываю и блюду ее в себе, — да Ты взираешь на меня с любовию, и я да сподоблюсь воззревать с нею к Тебе в настоящей жизни, по сказанному, яко зерцалом в гадании, тогда же, в другой жизни да узрю со всею любовию всего Тебя, сущаго любы и благоволившаго именоваться любовию. Яко Тебе подобает всякое благодарение, держава, честь и поклонение Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.