Жизнь Павла Пустынника

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Жизнь Павла Пустынника

Для многихъ часто оставался нерешеннымъ вопросъ, кто изъ монаховъ первовачально сталъ пустынножительствовать. Некоторые, обращая взоры къ древности, полагали начало пустынножителей въ блаженномъ Иліи и Іоанне. Но, мне кажется, Илія былъ более пророкъ, чемъ монахъ, а Іоаннъ началъ пророчествовать еще до рожденія. Другіе (съ чемъ согласно большинство) признаютъ Антонія главою пустынножительства; это отчасти справедливо. Но Антоній былъ не столько первымъ пустынножителемъ, сколько человекомъ, возбудившимъ общее стремленіе въ этому образу жизни. Сами ученики Антонія, Амафа и Макарій, изъ которыхъ первый похоронилъ тело учителя, свидетельствовали, что некто Павелъ фивейскій положилъ начало пустынному житію, хотя и не далъ ему имени; съ этимъ мненіемъ согласны и мы. А некоторые болтаютъ такъ и иначе, какъ вздумается; говорятъ, что (первый пустынножитель) былъ человекъ, покрытый до пятъ волосами, жившій въ подземной пещере, и выдумываютъ разныя невероятныя вещи, следить за которыми было бы утомительно; безстыдная ложь этихъ разсказовъ, кажется, не стоитъ опроверженія. Такъ какъ объ Антоніе было тщательно писано и греческими и римскимъ стилемъ, то я решился написать немного о начале и конце жизни Павла более потому, что объ этомъ еще не было писано, чемъ по надежде на свой умъ. А какъ онъ жилъ средину своей жизни, какія перенесъ искушенія отъ сатаны, объ этомь не знаетъ ни одинъ человекъ.

При гонителяхъ Декіе и Валеріане, когда Корнелій въ Риме и Кипріанъ въ Карфагене были осуждены на блаженную кровавую смерть, жестокая буря опустошила многія церкви въ Египте и фиваиде. Долгъ христіанина требовалъ тогда пострадать отъ меча за имя Христово. Но хитрый врагъ, придумывая медленныя убійственныя казни, хотелъ губить души, а не тела; и, какъ самъ (пострадавшій отъ него) Кипріанъ говоритъ, желающихъ умереть не допускалъ до смерти. Чтобы показать жестокость врага, я приведу два примера для памяти. Некоего мученика, твердаго въ вере и оставшагося победителемъ среди орудій пытки — деревянныхъ лошадей и досокъ железныхъ, мучитель приказалъ связать и, скрутивши ему руки за спиною, бросить подъ палящимъ солнцемъ, чтобы былъ побежденъ мушиными жалами тотъ, кого не могли победить железныя сковороды. Другаго исповедника Христова, цветущаго юностію, мучитель приказалъ отвести въ прекрасный садъ и тамъ при сладостномъ журчаніи ручья и тихомъ шуме древесныхъ листьевъ, сотрясаемыхъ ветромъ, — положить на пуховое ложе, и связать мягкими шелковыми узами, чтобы юноша не могъ высвободиться. Когда все удалились, пришла красивая блудница, начала обнимать шею юноши, и даже, о чемъ и говорить преступно, касаться руками мужескихъ членовъ, чтобы, возбудивъ въ теле похоть, лечь на него безстыдною победительницею. Воинъ Христовъ не зналъ, что делать и куда обратиться: похоть побеждала того, Кого не могли победить муки. Наконецъ, вдохновенный свыше, онъ, откусивши себе языкъ, плюнулъ имъ въ лице лобзающей блудницы, и такимъ образомъ чрезмерная сила боли подавила чувство похоти. Въ то время, когда такія дела совершались въ нижней фиваиде, Павелъ по выдаче за–мужъ сестры и по смерти обоихъ родителей остался единственнымъ наследникомъ, — имея около 15 летъ возраста, получившій первоначальное образованіе въ греческомъ и египетскомъ языке кроткій духомъ, весьма любящій Бога: когда загремела буря преследованія, Павелъ ушелъ въ отдаленную и сокровенную деревню. Но чего не делаетъ надъ смертными проклятая жажда золота?[274] Мужъ сестры Павловой задумалъ выдать того, кого должень бы скрывать. Ни слезы супруги, ни родство, ни видящій все съ высоты Богъ не удержали его отъ преступленія. Жестокость, принимавшая видъ благочестія, была неумолима. Узнавши объ этомъ, благоразумнейшій юноша убежалъ въ горныя пустыни; и хотя ожидался конецъ гоненія, по Павелъ, превративъ дело необходимости въ дело охоты, то мало–по–малу шелъ далее, то останавливался, и после несколькихъ перерывовъ нашелъ, наконецъ скалистую гору, при подошве которой была огромная пещера, заваленная камнемъ; отваливъ камень, и по общечеловеческому стремленію знать сокровенное, тщательно осматривая внутренность пещеры, Павелъ нашелъ большое помещеніе, которое, при открытомъ сворху небе, прикрывалось широкими ветками старой пальмы и изъ котораго виднелся самый чистый ключъ воды, потокъ отъ котораго, только–что прорвавшись наружу, тотчасъ же снова скрывался въ небольшую скважину породившей его земли. Кроме того въ горныхъ углубленіяхъ было немало опустелыхъ жилищъ, въ которыхь встречались ржавые уже наковальни и молотки, которыми чеканилась монета. Здесь, по свазанію египетскихъ книгъ, была мастерская фальшивой монеты въ то время, когда Антоній былъ въ связяхъ съ Клеопатрою. Полюбивши это место, какъ бы нарочно приготовленное для него Богомъ, Павелъ провелъ тамъ всю жизнь въ молитвахъ и уединеніи: пищу и одежду доставляла ему пальма. Чтобы это не показалось кому–нибудь невозможнымъ, свидетельствуюсь Іисусомъ и Его святыми ангелами, что въ той части пустыни, которая возле Сиріи примыкаетъ къ Сарацинамъ, виделъ я монаховъ, изъ которыхъ одинъ въ теченіе 30 летъ, пребывая безысходно въ пустыне, поддерживалъ свое существованіе ячменнымъ хлебомъ и грязною водою; другой, заключившись въ старомъ водоеме (какой Сирійцы на своемъ народномъ языке называютъ кубба), питался ежедневно пятью стеблями тростника. Это покажется невероятнымъ для техъ, которые не веруютъ, что все возможно верующимъ. Но возвращусь къ тому, о чемъ я началъ говорить; когда блаженный Павелъ уже 113 летъ проводилъ на земле небесную жизнь, а въ другой пустыне подвизался 90–летній Антоній, пришла сему последнему, по его собственному сознанію, въ голову мысль, что нетъ въ пустыне монаха, который былъ бы совершеннее его. Но во время ночного отдохновенія было открыто Антонію, что есть другой монахъ гораздо дучше его, и что онъ долженъ отправиться въ путь, чтобы видеть этого подвижника. И вотъ, при первыхъ лучахъ света, почтенный старецъ, поддерживая посохомъ нетвердые члены, отправился въ путь, самъ не зная куда, Уже наступилъ полдень, и, не смотря на сильный солнечный зной, старецъ продолжалъ идти, говоря: «верую Богу моему, что Онъ покажетъ мне раба своего, обещаннаго мне». Но б?льшее этого чудо: Антоній видитъ странное существо, частію человека, частію коня, которое на языке поэтовъ зовется иппокентавромъ[275]: увидевши его, Автоній осенилъ чело изображеніемъ спасительнаго знаменія. «Эй ты», сказалъ онъ, «въ какой части пустыни обитаетъ рабъ Божій»? Иппокентавръ, бормоча что–то варварское, и скорее коверкая, чемъ произнося слова, при ужасе старца, старался ласково говорить съ нимъ; протянувши правую руку, онъ указалъ ему желанный путь, и, бросившись въ бегъ по широкимъ полямъ съ быстротою птицы, скрылся изъ глазъ удивленнаго старца. Мы не знаемъ, представилъ ли діаволъ призрачное существо для устрашенія старца, или въ самомъ деле въ пустыне, обильной чудовищными животными, родятся и такіе звери. Антоній, недоумевая и разсуждая съ собою о томъ, что виделъ, идетъ далее. Немного спустя, въ каменистой долине Антоній увидалъ небольшого человечка съ загнутымъ носомъ и съ рогами на лбу, а нижняя часть его тела оканчивалась козлиными ногами. Пораженный и этимъ зрелищемъ, Антоній, какъ добрый воинъ, воспріялъ щитъ веры и броню надежды. Упомянутое животное принесло ему для дорожнаго продовольствія пальмовые плоды какъ бы въ залогъ мира. Увидавъ это, Антоній остановился и, спросивъ у неведомаго существа, «кто ты»? получилъ такой ответъ: «я смертный, одинъ изъ обитателей пустыни, которыхъ прельщенное всякими заблужденіями язычество чтитъ подъ именемъ фавновъ, сатировъ и кошмаровъ, давящихъ во время сна. Я посланъ къ тебе отъ своихъ собратій. Просимъ тебя, помолись за насъ общему Господу, Который, какъ мы слышали, пришелъ некогда для спасенія міра и во всю землю прошло вещаніе Его. — Слыша такія слова, престарелый путникъ орошалъ лице обильными слезами, изливавшимися отъ избытка сердечной радости. Онъ радовался о славе Христа и о погибели сатаны, и удивляясь, что можетъ понимать речь обитателя пустыни, ударяя жезломъ въ землю, говорилъ: «Горе тебе, Александрія, вместо Бога чтущая разныя диковины! Горе тебе, градъ блудницы, куда стеклись злые духи (daemonia) всего міра. Что ты скажешь теперь? Звери призываютъ имя Христово, а ты чтишь разныя диковины»! Не успелъ старецъ договорить этихъ словъ, какъ рогатое животное удалилось какъ–бы летучимъ бегомъ. Чтобы этотъ разсказъ не показался кому–нибудь недостовернымъ, мы припомнимъ событіе, засвидетельствованное всемъ міромъ при царе Констанціи. Въ Александрію былъ приведенъ живой человекъ такого рода и представлялъ собою для народа немаловажное зрелище; а потомъ безудушный трупъ этого человека въ предохраненіе отъ разложенія вследствіе солнечнаго жара былъ набитъ солью и принесенъ въ Антіохію на показъ императору. Между темъ (продолжаю прерванный разсказъ), Антоній все шелъ, да шелъ, видя только следы зверей, да обширное пространство пустыни; онъ не зналъ, что делать, куда направить стопы свои.

Истекалъ уже другой день. Оставалась только одна надежда для старца, — что Христосъ не можеть его оставить. Всю ночь, вторично зестигшую его въ дороге, онъ провелъ въ молитве, и при слабомъ разсвете увидалъ вдали волчицу, которая, тяжело дыша отъ жажды, прибежала къ подошве горы; провожая ее глазами, старецъ, когда волчица скрылась, увидалъ входъ въ пещеру и сталъ засматривать вовнутрь съ тщетнымъ любопытствомъ, потому что мракъ мешаль видеть. Но, какъ говоритъ Писаніе, совершенная любовь вонъ изгоняетъ страхъ (1 Іоан. 4, 18); тихимъ шагомъ и сдерживая дыханіе, осторожный наблюдатель вошелъ вовнутрь пещеры, и, мало–по–малу подвигаясь впередъ и часто останавливаясь, началъ слышать звуки. Наконецъ, сквозь мракъ ночи онъ видитъ вдали светъ, и быстро спеша къ нему, споткнувшись на камень, производитъ шумъ. Услышавъ этотъ шумъ, блаженный Павелъ затворилъ и замкнулъ открытую прежде дверь въ свою пещеру. Тогда Антоній, стучась у входа даже до шестого часа и долее, просилъ позволенія войти, говоря: «ты знаешь, кто я, откуда и зачемъ пришелъ; знаю, что я недостоинъ твоего лицезренія, но если я не увижу тебя, то не уйду прочь. Принимающій зверей, зачемъ ты отгоняешь человека? Я искалъ и нашелъ. Я толкаю, чтобы мне было отворено; если мои просьбы будутъ тщетны, я умру здесь при входе въ твою пещеру; по крайней мере ты похоронишь трупъ мой». Антоній

«Настаивалъ такъ, убеждая, и былъ непреклоненъ.

Кратко ему отвечая, вотъ что сказалъ нашъ герой»: (Вирг. Эн. кн. II и IV).

«Никто не проситъ съ угрозами; никто не злословитъ со слезами: удивишься ли, что я не приму тебя, когда ты пришелъ съ темъ, чтобы умереть»? Такъ усмехаясь, Павелъ открылъ входъ; и тогда оба старца бросились другъ другу въ объятія, приветствовали другъ друга по именамъ и вместе возблагодарили Господа. После святаго лобзанія, Павелъ, севши съ Антоніемъ, началъ говорить такъ: «Вотъ тотъ, кого ты искалъ съ такимъ трудомъ: члены его, полуистлевшіе отъ старости, покрываетъ некрасивая седина. Вотъ ты видишь предъ собою человека, который скоро будетъ прахомъ. Но такъ какъ любовь все терпитъ, то скажи мне, пожалуйста, какъ живетъ теперь родъ человеческій: возвышаются ли въ старыхъ городахъ новыя крыши, какою властію управляется міръ и остался ли кто–нибудь увлеченный прелестію демоновъ»? Во время этихъ речей, воронъ селъ на суку дерева, и, тихо слетевши оттуда, положилъ целый хлебъ предъ очами дивящихся старцевъ. Когда онъ улетелъ, Павелъ сказалъ: «вотъ Господь поистине благій, поистине милосердый, послалъ намъ обедъ. Вотъ уже 60 летъ какъ я ежедневно получаю укрухъ въ полхлеба; но теперь, для твоего прихода, Христосъ удвоилъ порцію воинамъ своимъ». Итакъ, воздавши благодареніе Господу, оба старца сели на берегу прозрачнаго ручья. Но здесь начался споръ, кому первому преломить хлебъ, и продолжался до вечера. Павелъ ссылался на обычай гостепріимства, Антоній — на право старшинства. Наконецъ, было решено взять хлебъ обоимъ вместе и тянуть каждому къ себе, такъ чтобы у каждаго осталась въ рукахъ своя часть. Потомъ, припавши устами въ источнику, они испили немного воды, и, принесши Богу жертву хвалы, всю ночь провели въ бодрствованіи. И когда день снова возвратился на землю, блаженный Павелъ сказалъ Антонію следующее: «Давно, братъ, я зналъ, что ты обитаешь въ здешнихъ краяхъ, давно Господь обещалъ послать ко мне моего сослужителя. Но поелику время успенія моего настало и (согласно съ моимъ всегдашнимъ желаніемъ разрешиться и быть со Христомъ) по скончаніи теченія соблюдается мне венецъ правды; то ты посланъ отъ Господа погребсти мое тело и предать земле землю». Услышавъ это, Антоній, плача и рыдая, сталъ молить Павла не оставлять его на земле, но взять съ собою въ загробный путь. Но Павелъ отвечалъ: «не ищи яже своихъ си, но яже ближняго. Для тебя лучше, сбросивши телесное бремя, последовать за Агнцемъ; но для братіи полезно назидаться еще твоимъ примеромъ. Поэтому продолжай подвигъ, хотя бы онъ былъ и тягостенъ, и принеси для прикрытія тела моего мантію, которую далъ тебе епископъ Афанасій». Блаженный Павелъ просилъ объ этомъ не потому, чтобы слишкомъ заботился, покрытый или обнаженный будетъ истлевать трупъ его, тогда какъ столько времени одевался только сплетеніемъ пальмовыхъ листьевъ; но потому, что хотелъ, удаливъ отъ себя Антонія, облегчить этимъ печаль его о своей смерти. Антоній, изумленный упоминаніемъ Павла объ Афанасіи и его мантіи, какъ бы видя въ Павле Христа и почитая въ душе его присутствіе Божіе, не осмелился возражать более, но, съ безмолвнымъ плачемъ облобызавъ его очи и руки, пошелъ назадъ въ монастырь, который впоследствіи занятъ былъ Сарацинами. Хотя его шаги не соответствовали быстроте его духа, хотя тело его было измождено постами и ослаблено годами, но силою духа онъ победилъ немощь плоти. Наконецъ, утомленный и едва дышащій отъ усталости, онъ достигъ, преодолевъ путь, до своего обиталища. Когда на встречу ему вышли два ученика, уже издавна привыкшіе служить ему, говоря: «где ты такъ долго промедлилъ, отче»? Антоній отвечалъ: «горе, мне грешнику, ложно носящему имя монаха. Я виделъ Илію, я виделъ Іоанна въ пустыне, и поистине я виделъ Павла въ раю». Затемъ, сомкнувши уста, и ударяя рукою в грудь, онъ вынесъ изъ келліи мантію. Когда ученики просили, чтобы онъ подробнее разсказалъ, въ чемъ дело, Антоній отвечалъ: «время говорить и время молчать». Потомъ, вышедши вонъ изъ монастыря, и не взявши съ собою даже малаго количества пищи, Антоній снова отправился въ путь по той же дороге, по которой пришелъ, жаждая Павла, желая его видеть, созерцая его умомъ и очами, боясь только того, чтобы Павелъ, въ его отсутствіе, не предалъ духъ Христу, что и случилось действительно. Уже возсіялъ другой день и Антоній отошелъ на три часа пути, какъ онъ увидалъ между ликами ангеловъ, между сонмами пророковъ и апостоловъ Павла, сіяющаго снежною белизною и восходящаго на высоту. Тотчасъ павши на лице свое, Антоній посыпалъ пескомъ голову, и, плача и рыдая, говорилъ: зачемъ, Павелъ, ты оставляешь меня? зачемь удаляешься безъ моего приветствія? зачемъ, поздно узнанный, ты такъ скоро отходишь? Разсказывалъ впоследствіи блаженный Антоній, что остальное пространство пути онъ пробежалъ какъ птица; да и было зачемъ. Вошедши въ пещеру, онъ увидалъ бездушное тело, съ преклоненными коленами, съ протянутой шеей, съ воздетыми кверху руками; и сначала думая, что Павелъ живъ, обратился къ нему съ прежними просьбами, но потомъ, не слыша обычныхъ вздоховъ молящагося и воздавши ему плачевное целованіе, понялъ, что и трупъ святаго въ благоговейномъ положеніи молился Богу, которому все живы. Обервувши и вынесши тело вонъ изъ пещеры, и воспевая гимны и псалмы по христіанскому преданію, Антоній сталъ печалиться, что у него нетъ заступа для ископанія земли. Раздумывая такъ и иначе и разсуждая много самъ съ собою, Антоній говорилъ: «если возвращусь въ монастырь, то пройдетъ три дня въ путешествіи; если останусь здесь, то ничего не сделаю. Умру же, какъ и подобаетъ, возле твоего воина, Христе, и, упавъ здесь, предамъ последнее дыханіе». Во время такихъ размышленій старца, вотъ два льва съ распущенными гривами быстро неслись изъ внутренней части пустыни. Увидавъ ихъ, Антоній сначала испугался, но, снова вознесшись мыслію къ Богу, онъ сталъ смотреть на львовъ какъ бы на голубей и пребылъ безтрепетенъ. Львы, между темъ, прибежали прямо къ трупу блаженнаго старца, ласково махая хвостами, припали къ ногамъ его и рычали съ сильнымъ стономъ, ясно давая понимать, что они плачучъ по–своему. Потомъ невдалеке львы начали рыть землю ногами, и, быстро выгребая песокъ, скоро выкопали место, удобное для помещенія одного человека, и тотчасъ, какъ бы прося награды за трудъ, опустивши шею и шевеля ушами, подбежали въ Антонію и стали лизать у него руки и ноги. Антоній понялъ, что львы просятъ у него благословенія. И немедленно, прославивши Христа за то, что и безсловныя животныя чувствуютъ, что есть Богъ, старецъ сказалъ: «Ты, Господи, безъ мановенія котораго не отрывается листъ отъ дерева и не падаетъ воробей на землю, даждь имъ, якоже веси». И движеніемъ руки повелелъ имъ удалиться. Когда львы удалились, Антоній согнулъ старческія плечи подъ бременемъ святаго тела, сложилъ оное въ могилу и, насыпавши сверху землю, устроилъ по обычаю холмъ. Наступилъ другой день, и благочестивый наследникъ, чтобы не оставить чего–либо изъ имущества после умершаго безъ завещанія старца, взялъ себе его тунику, сплетенную имъ самимъ изъ пальмовыхъ листьевъ на подобіе корзины. Возвратившись въ монастырь, Антоній разсказалъ ученикамъ все по порядку; и въ торжественные дни Пасхи и Пятидесятницы всегда надевалъ тунику Павла.

Въ заключеніе этого небольшого сочиненія, мне хочется спросить техъ, которые не знаютъ счета своимъ доходамъ, которые одеваютъ мраморомъ свои дома, которые на одну нитку нанизываютъ имущества целыхъ городовъ[276]: — чего когда–нибудь недоставало этому обнаженному старцу? Вы пьете изъ драгоценныхъ сосудовъ: онъ удовлетворялъ требованію природы изъ пригоршней; вы имеете златотканныя туники: у него не было самой дешевой одежды вашего раба. Но за то ему, бедному, отверстъ рай, а васъ, златоносцевъ ожидаетъ геенна. Онъ, хотя и обнаженный, сохранилъ одежду Христову; а вы, облеченные въ шелкъ, потеряли Христово одеяніе. Павелъ лежитъ покрытый ничтожнымъ прахомъ, чтобы воскреснуть во славе: а васъ, которые вместе съ вашими богатствами сделаетесь добычею огня, давятъ ваши великолепныя каменныя гробницы. Прошу васъ, пощадите себя, пощадите по крайней мере богатства, которыя вы такъ любите. Зачемъ даже мертвецовъ своихъ вы обвиваете золотыми одеждами? Зачемъ ваше честолюбіе не унимается даже во время сетовавія и слезъ? Неужели трупы богачей умеютъ гнить только въ шелковыхъ одеждахъ?… Заклинаю тебя, кто бы ты не былъ, читатель, вспомни грешнаго Іеронима, который, если бы Господь предложилъ ему на выборъ, избралъ бы скорее тунику Павла съ его наградами, чемъ порфиры царей съ ихъ наказаніями.