ГЛАВА 16 В келье приозерных монахинь — Незнакомка — Всеобщее изумление — Чудесная история — «Как же ты обошлась зимой без теплой одежды?!» — Молитва идет и во сне — Духовная высота двадцатитрехлетней отшельницы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ГЛАВА 16

В келье приозерных монахинь — Незнакомка — Всеобщее изумление — Чудесная история — «Как же ты обошлась зимой без теплой одежды?!» — Молитва идет и во сне — Духовная высота двадцатитрехлетней отшельницы

Вернувшись к монахиням в келью, он почему-то никого не застал и решил прилечь на широкую скамью, служившую вместо лежанки. Но прежде, мельком взглянув в оконце, заметил спускающуюся по склону незнакомку, очень легко одетую. На ней был короткий подрясник, а поверх — матерчатая курточка из простой ткани. На голове — тонкий черный платочек. На ногах — кирзовые сапоги. Подойдя к двери, она прочитала вслух общеизвестную молитву, он ответил: «Аминь».

Войдя в помещение и увидев его, она смутилась и не знала, что говорить. Следом зашла хозяйка кельи, а через несколько минут поспешно пришли остальные монахини. Незнакомка сказала: «Сегодня, впервые за всю зиму, я вышла из кельи и почувствовала, что снег уже осел, уплотнился, так что потихоньку, ни разу не провалившись, дошла до вас».

Все смотрели на нее с крайним изумлением, как на воскресшую из мертвых. Брат ничего не понимал. Оказалось, четыре месяца назад, то есть в ноябре минувшего года, эта молодая монахиня пришла к ним из города в сопровождении одной женщины и хотела у них остаться. Сначала они охотно приняли ее, но потом, посовещавшись, решили отправить назад во избежание возможных искушений. Она была еще очень молода — всего лишь двадцать три года. Если бы о ее появлении узнали сельские хулиганы, то неминуемо совершили бы дерзкий набег с ужасными последствиями.

Это решение крайне опечалило незнакомку. Ей некуда было деться, она приехала издалека и никого здесь не знала. Надев на плечи снова свой рюкзачок, она тихонько поплелась обратно. Одна из монахинь пожалела бесприютную странницу, быстро побежала за ней и, догнав, сказала: «Я провожу тебя до развилки, чтобы ты не сбилась при повороте». Скиталица ответила: «Спаси Господи за благое напутствие». Молча они пошли по извилистой тропе и вскоре очутились на горном отроге, спускающемся к озеру. Здесь провожатая, о чем-то вспомнив, остановилась и, указывая рукой на заросший густым кустарником склон, пояснила: «Через три километра, вверх по этому гребню, около года назад один мирской человек в густых кустарниковых зарослях построил себе келью, но потом загрустил о жене, оставленной в миру, и ушел из пустыньки. Пойдем, я покажу тебе это место. Ты сможешь там жить, если тебе понравится».

У молоденькой монахини встрепенулось сердце. Слезы радости выступили на глазах. Она поняла, что Господь услышал ее скорбную мольбу о помощи и не оставил пребывать в томящей душу печали. Они свернули с тропы и стали пробираться между кустарниками, хватаясь руками за тонкие молодые деревца и пригнувшиеся к земле ветви рододендронов. Восхождение длилось довольно долго. Подъем был трудным. Им пришлось много раз останавливаться для передышки. Наконец, пришли. Среди высоких деревьев и вечнозеленых зарослей, на специально выровненной площадочке, врезавшейся в глубь пологого косогора, стояла одинокая келья. Место это было сильно затенено широкими кронами вековых гигантов. Лишь кое-где едва проглядывали лучи полуденного солнца. Ликующая подвижница поцеловала дверь, маленькое оконце, многие бревнышки, затем вошла в келью, сделала три земных поклона, прочитала молитву «Достойно есть». Оградила крестным знамением все четыре стены, потолок, пол и осталась здесь жить.

И вот только сегодня, через четыре месяца, она неожиданно пришла сюда вновь. Явное чудо! Монахини задавали ей вопрос за вопросом. Спрашивали, почему она так легко одета и где ее теплая одежда? Пустынница ответила, что оставила все в Сухуми, на квартире хозяйки, к которой имелось у нее рекомендательное письмо. Но потом, в силу обстоятельств, так и не смогла забрать и принести в пустынь.

— А как же ты обошлась без теплой одежды зимой?

— В дровянике той кельи, где я живу, остался большой запас сухих дров. Я топила печь и никуда не выходила из кельи. Вот так и перезимовала…

— А что же ты ела?

— Когда пошла к вам сюда, взяла с собой семь килограммов нечищеного ячменя, который купила в городском ларьке коопторга. Этим ячменем и питалась. Поджарю его на печке, разотру ладонями, отставшую от зерен мякину сдуну, а зерна съем.

— Лицо у тебя не истощенное, — заметила одна из присутствующих, — только очень бледное.

— Это оттого, что оно опухло. — Отшельница надавила пальцем на щеку, образовалась глубокая ямочка и долго не выравнивалась. Сестры, увидев это, исполнились глубокого сострадания и невольно замолчали. После минутной паузы брат решил задать молодой монахине несколько вопросов. Направление беседы изменилось. В руках у гостьи не было четок, и он спросил ее об этом. Она ответила, что в четках не нуждается.

— А как же ты, матушка, без четок исполняешь свое молитвенное правило?

— Я руководствуюсь требованием: «непрестанно молитесь».

— И тебе это удается? — с нескрываемым удивлением спросил инок. Помолчав, гостья ответила:

— Удается, с помощью Божией.

После этого откровенного ответа его охватило желание осведомиться о степени ее иноческого преуспеяния.

— А ночью, во время сна, чувствуешь ли бодрствование своего сердца?

— Да, чувствую.

— А сколько ты спишь?

— Не больше трех часов.

— И в течение этого времени ощущаешь сокровенное действие сердечной молитвы?

— Да я вроде бы и сплю, а вроде бы и не сплю, только все время слышу в себе, что молитва не прекращается.

— А вот теперь, во время нашего разговора, слышишь ли ее в себе?

— Да, да, слышу, — сказала подвижница, а потом с некоторым недоумением добавила: — Ну, как у вас, так и у меня. Я ведь догадываюсь, что вы задаете мне эти вопросы, исходя из собственного опыта…

Он ничего не ответил ей на это замечание. Нечего было и сказать из-за своего духовного убожества.

Брата весьма удивило еще одно важное обстоятельство: когда монахиня зашла в келью, он не заметил у нее ни малейших признаков озноба. Однако беседа продолжалась:

— Чувствуешь ли ты теплоту в сердце?

— Да, есть.

— Хотелось бы еще знать, матушка, прорываются ли в твое сознание хульные помыслы?

— Каким-то неизъяснимым внутренним чутьем я осознаю их приближение, когда они останавливаются как бы над моим ухом. Но мерзкого сквернословия не слышу, только ощущаю их присутствие. Через некоторое время они отходят. Я их не только не принимаю, но даже не слышу.

Наступило время общего вечернего правила. Пустынница отправилась в соседнюю келью. Рано утром монахини надели на нее стеганую ватную телогрейку, голову обвязали толстым шерстяным полушалком. Дали шерстяные носки и продукты: крупу, горох, сухари. Предлагали картофель, но она отказалась. Сказала, что будет питаться, как и прежде, только сухоядением, и ушла по твердому насту к себе.

Удивлению отшельника не было предела. Он глубоко задумался, сравнивая собственное равнодушие с богоугодной ревностью пустынницы. Да и кто бы не подивился тому, что немощная девица-монахиня стала жить в абсолютно неизвестном глухом месте, где-то среди скал на высокой горе, между огромными деревьями, закрывающими небо?! Ведь если с гигантского бука отломится сук и с большой высоты упадет на келью, то в один миг сотрет ее с лица земли вместе с отшельницей. И в такой глуши — случись, не дай Бог, какое-нибудь несчастье — нет никакой надежды на чью-либо помощь, и вдобавок — невообразимые страхования, какими пугает диавол всех новоначальных пустынножителей, особенно в темные осенние ночи, при заунывных совиных криках, похожих на погребальный женский плач. Внезапно трещат корни близ стоящего дерева, словно оно вот-вот упадет на келью. Или поблизости, среди кустарника, раздается глухое рычание медведя. Иногда слышатся шаги и еле уловимый разговор целой толпы людей. А то вдруг глухой полночью разбудит ужасный рев какого-то зверя, появившегося рядом, и до сокровенных глубин потрясет всю душу. Таковы обычные проказы диавола, пакости падших, отверженных духов.

Подумать только! Эта раба Божия не имела ни зимней одежды, ни теплой обуви, ни — самое главное — запаса продовольствия. И тем не менее решилась остаться на зиму. Одна! В диком лесу!

Ночью брат долго размышлял, вспоминая жития святых, древние патерики, рассказы современных пустынников. И пришел к однозначному выводу: молоденькая отшельница (назовем ее схимонахиня З.) обладала крайне редкой, просто невероятной самоотверженностью и была готова без малейшего саможаления пройти через любые искушения. Она имела непоколебимую веру в Бога и несомненную надежду на всеблагой Божий Промысл.

Исаак Сирин в слове 49-м пишет: “Как скоро человек отринет от себя всякую видимую помощь и человеческую надежду, и с верою и чистым сердцем пойдет вослед Богу: тотчас последует за ним благодать, и открывает ему силу свою в различных воспоможениях. Сперва открывает в этом явном, касающемся до тела, и оказывает ему помощь промышлением о нем, чтобы в этом всего более мог он восчувствовать силу о нем Божия Промысла. И уразумением явного уверяется и в сокровенном, как и свойственно младенчеству его мыслей и житию его. Ибо как иначе уготовляется потребное для него, когда о том и не заботился? Многие удары, приближающиеся к нему, часто исполненные опасностей, проходят мимо, когда человек о них и не помышлял: между тем благодать неощутимо и весьма чудесно отражает от него это, и хранит его, как питающая чад своих птица, которая распростирает над ними крылья свои, чтобы не приблизился к ним от чего-либо вред. Благодать дает ему видеть очами своими, как близка была к нему погибель его, и как остался он невредим. <…> Бог силу Свою показует в спасении его. Ибо никогда человек не познает силы Божией в покое и свободе; и нигде Бог не являл ощутительно действенности Своей, как только в стране безмолвия и в пустыне, в местах, лишенных разговоров и смятения, какие бывают у живущих с людьми…” (“Творения”, издание 3-е, Сергиев Посад, 1911, с. 316–317,319).

Чтобы пояснить мысли преподобного Исаака Сирина на конкретном примере, расскажем об одном интересном случае.