Около года спустя, после Бородинских маневров, она ездила в Москву, где должен был решиться вопрос о ее пострижении в мантию и о возведении в сан игуменьи. Из Москвы она писала к Бородинской общине:

"Во имя Отца и сына и Святого Духа! Аминь!

Все возлюбленные сестры и матери: Платонида, Маргарита, Исидора, Антонина, Тавифа, Екатерина, София, Пелагея, Елисавета, Серафима, Олимпиада, Мария, Паисия, Мефодия, Агния, Ангелина, Магдалина, Иулиания, Анастасия, Евпраксия, Константина, Клавдия, Любовь, Максимина, Маврикия, Маргарита, Филарета, Христофора и все прочие, которых имена все пред Богом, и поминаемы мною ежедневно, припадаю к вам, испрашивая ваших молитв. Приближается время моего пострижения, место избрано в Лавре для избежания многолюдства. Простите меня все, и от добрых сердец ваших воззовите ко Господу о спасении грешной моей души теплою молитвой. Простите ради Господа, если кого оскорбила, простите, как прощают умершему, и верьте слову моему, что всех вас ношу в сердце моем.Мелания".

На возвратном пути она пишет опять из Москвы:

"Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешную.

Возлюбленные сестры!

Славу Богу о всем! Я вам теперь крепостная слуга. Пострадав несколько дней в разлуке с вами, коих люблю сердечно, вижу, наконец, приближающийся день соединения. Все совершилось. Владыка, отец мой, снял власы с главы моей. Пострижение было 28-го, во время всенощной, на день Святых Апостол . Собор был освещен, как следует в день праздничный. Митрополит сам служил. Три раза я была распростерта на земле крестообразно во все время тропаря "Объятие отча", повторяемого при каждом крестообразном полулежании. Владыка был тронут до слез, которые останавливали его речи. В соборе у раки святого угодника, при множестве святых поклонников... Я не могу описать моего душевного состояния, особенно когда после окончания Владыка взял меня за руку и привел к святому преподобному Сергию, которому отеческим словом препоручил меня! После целования святых мощей я пала в ноги отцу владыке... и осталась на всю ночь в соборе в том одеянии, как постриглась, даже на босу ногу, как была. На другой день меня посвятили в игумении, и посвящали как во диакона (по древнему чину посвящения: "Повели... повелите.., аксиос, аксиос!..") , - подавала блюдо для омовения, с полотенцем на плече... Обыкновенно: посох дали... и все тут. Паси овцы моя!.. О, Боже! мне ли пасти? Сестры монахини, сестры старшие! София, Екатерина, Пелагея, Олимпиада, Елисавета, я у ног ваших: обнимите меня. Сестры младшие, любите любящую вас всех! Простите, немного оправлюсь и приеду к сердцу вашему, к сердцу моему.

Навсегда ваша сестра, игумения Мария, грешная".

Это письмо, адресованное на имя монахини, которая в отсутствии настоятельницы правила монастырем, было прочтено вслух за трапезою, где сообщаются, обыкновенно, сестрам все важные известия. Оно вызвало общую радость, и все пожелали единодушно отслужить благодарственный молебен. Когда же второе письмо возвестило о дне возвращения игуменьи, стали хлопотать о приеме, который ей готовили. Чтобы придать более торжества этому семейному празднику, пригласили можайского протоиерея "встретить матушку". В назначенный день монахини стерегли с утра приближение игуменской кареты. Молоденькие сестры рвали в палисадниках цветы и устилали ими путь от святых ворот до соборной церкви, где готовились отслужить молебен. Лишь только увидели издали приближающийся экипаж, монастырский колокол загудел, и духовенство в праздничном облачении вышло к воротам. Протоиерей держал крест, монастырский иеромонах икону, а дьякон кадильницу. За ними шли клирошанки, а за клирошанами остальные сестры. Мать Мелания, отныне - Мария, с посохом в руке и облеченная в длинную мантию, вышла из кареты у святых ворот. Отшельницы поклонились ей в ноги: все плакали. Заплакала и игуменья; она поклонилась им, в свою очередь, низким поклоном и хор запел: "Днесь благодать Святого духа нас собра".