Шли годы, но, несмотря на обязанности, которые мать Мария исполняла так добросовестно, так неутомимо, ее горе не вымирало, хотя время изменило его характер. Видно, не дано забвения глубоким натурам. Когда она, казалась, отрешившись от всего, погружалась в заботы об обители, достаточно было незначащего обстоятельства или пустого слова, чтоб оживить всю ее скорбь. Отпеванья она не могла слышать, чтоб ей не мерещился белый гроб, в котором лежал хорошенький пятнадцатилетний мальчик. Когда в монастыре были похороны, она приказывала монахиням сравнивать могилы и обозначать их место кирпичами, выложенными крестом: насыпи напоминали ей слишком живо курганы, которые возвышались когда-то на Бородинском поле над сожженными костями убиенных. Лишь в последние годы своей жизни она преодолела тяжелое впечатление и привыкла смотреть на могильные насыпи.

Гроб ее сына был заколочен в ящик и поставлен в склеп, устроенный под Спасскою церковью. В этот склеп матушка сходила каждое утро и проводила там около часа. Но случалось иногда, что урочный час проходил, и время длилось, пока, наконец, монахини, испуганные ее долгим отсутствием, спускались, в свою очередь, по узкой лестнице подземного хода и находили игуменью, лежавшую без чувств около гроба. Сестры опасались, что ее организм пострадает от этих постоянных потрясений, и обратились с жалобой к митрополиту. Он воспользовался назначением ее в игуменьи, чтобы склонить на жертву, которую требовал от нее.

- Вы отвечаете теперь пред Богом и вашей совестью, - говорил он ей, - за вверенную вам паству; вы посвятили себя всецело великим обязанностям, но личные ваши чувства слишком вас поглощают: принесите их в жертву долгу. Моли-тесь за усопших, но не лелейте своего горя, а наоборот, отдалите от себя все, что вас наводит на воспоминание о прошлом.

Он потребовал, чтобы она больше не ходила на могилу сына и истребила вещи, принадлежав-шие ему и его отцу.

Не без борьбы согласилась мать Мария исполнить его желание; а согласилась, однако, хотя и не безусловно. На другой же день после своего возвращения из Лавры она спустилась в склеп для последнего прощания с гробом сына. Истребить вещи, которые напоминали ей так живо о былых скорбях и радостях жены и матери, матушка была не в силах, и она искала отраду в мысли, что они уцелели, хотя их уж не видит. Принесли в ее комнату сундук, куда она уложила платья мужа, чашку, из которой он пил чай, портфель с письмами, много раз перечитанными, и, наконец, кресла и игрушки Коли. Сундук был поставлен в глухой коридор, примыкающий к спальной. Мать Мария говорила, что оторвалось что-то от ее сердца, когда все эти сокровища были вынесены из ее комнаты, и долго не могла она смотреть хладнокров-но на пустой угол, где привыкла видеть маленький детский стул, обитый красным сукном. Но расстаться с креслами мужа она не решилась. Точно также оставила она при себе два миниатюрные портрета, изображающие его и сына, а написанный масляными красками портрет Александра Алексеевича она пожертвовала в трапезу.

Кроме этого грустного эпизода ничто не ознаменовало ее игуменства, и ничто не перемени-лось в ее жизни, ни в отношениях ее к сестрам обители. Она не позаботилась даже о том, чтобы заказать себе игуменское место, и во время службы сидела по-прежнему на маленькой скамеечке около печки. Не мало оскорблялись этим сестры.

"Уж очень нам обидно было, - рассказывала мне одна из них, - и стали мы к ней приставать:

- Помилуйте, - говорим, - матушка, чем же мы хуже других? Везде игуменье почет делают и везде у нее место в церкви, а у вас его нету. Кто войдет - и не узнает, что вы у нас игуменья, на простой скамеечке сидите, ничем от нас не отличаетесь.

Рассмеется она, бывало, и скажет:

- Не нужно мне никакого отличия, отступитесь от меня, глупые, - и прогонит нас.

А уж как она восприемницей была нынешней царицы, да вернулась из Петербурга, так мы ей просто прохода не дали. Не было дня, чтобы мы к ней с этим не хаживали.

- Матушка, - говорим, - за что ж нам такой срам? Ведь не похоже, что вы восприемница царицы, а точно вы под началом, что у вас место отнято.

Так мы ей надоели, что уж раз она рассердилась:

- Видно, говорит, вашей дури мне не переспорить; чтобы только от вас отвязаться, закажу кресло.

Как привезли его да поставили в церковь, мы в такой радости были! И матушка пришла:

- Ну что, говорит, довольны вы теперь?

- да вдруг заглянула в уголок, где всегда сиживала и спрашивает: - А где ж моя скамеечка?

Мы говорим:

- В алтарь ее убрали, матушка, уж она теперь не нужна.

А матушка говорит:

- С чего вы это взяли? Потешила я вас, заказала кресло, вы на него и любуйтесь, а я буду по-прежнему в своем уголке сидеть: мне там молиться удобнее.

Так в уголке и сидела. Уж разве в праздник иногда у нас наезжие бывают, так она нас потешить захочет и станет на игуменское место".