XXI.

XXI.

Другая из уважаемых и распространённых газет, рассуждая о духовенстве, говорит, что «улучшать быта духовенства и не следует по той причине, что оно сделается тогда ещё безнравственнее и сопьётся совсем. Мужик, говорит она, разбогатевши, делается непременно пьяницей».

Но, во-первых, разбогатевший мужик пьяницей не делается. От того-то он, между прочим, и богат, что он не пьёт. Если же и пьёт, то в известное время, и дело своё не забывает. Пьянствуют преимущественно люди бедные. В этом поверьте опять нам, живущим между мужиками. Во-вторых, на каком основании сравнивать нас с мужиками, если б даже мужики и делались пьяницами, разбогатевши? Почему не говорилось и не говорится этого о чиновниках, когда увеличивают им оклады жалованья? Неужто чиновники, с увеличением оклада жалованья, все поделались пьяницами? Неужто писец, сделавшись столоначальником, с увеличением жалованья, делается пьяницей? Столоначальник, сделавшись начальником отделения, делается пьяницей ещё горчайшим? Начальник отделения, сделавшись вице-директором, делается ещё худшим? Что такое министр, после этого? Если б нам и дали жалованье, то какие-такие капиталы дали бы нам, чтобы мы их и не видывали, и не имели в руках своих; что они вскружили бы нам головы и мы перебесились бы? Если б нам и дали жалованье, то дали бы самое скромное. Одним оно улучшило бы содержание; для других оно сравнялось бы с тем, что они получают теперь; для третьих же оно было бы, может быть, в четыре-пять раз менее того, что они получают теперь. Между тем платёж за требы прекратился бы. Стало быть, многие потеряли бы многое, и они остались бы крайне недовольны. В нашей губернии есть церкви, которые продают свеч более 100 пудов в год, и есть такие, где не продаётся и полпуда. Есть священники, которые получают не более 50 р. в год; но есть и такие, которые получают более 3000. И эти трёхтысячные отнюдь не пьяницы, и дайте им какие угодно капиталы, — головы им не вскружите, пьяницами они не будут. Наши епископы и теперь не пьяницы, не были они пьяницами и тогда, когда владели вотчинами и брали с духовенства оброки.

Мы слышали, что покойный высокопреосвященный митрополит московский Филарет не желал, чтобы духовенству дано было и то жалованье, которое получаем мы теперь, — что духовенство, при жалованье, возгордится. Правда это или нет, что так думал высокопреосвященный, я, конечно, ручаться не могу; но слух такой у нас был и держится до сих пор.

«Обеспечить духовенство казённым жалованьем? Но подобное обеспечение убило бы последние следы общественного и религиозного значения духовенства и превратило бы его окончательно в чиновников».

Подобные мнения нам встречаются не в первый уже раз, и мы отвечаем: наши епископы, в старину, брали с духовенства подати и владели вотчинами и имели должное «значение» для обществ и церкви. Теперь они живут на одном казённом жалованье. Неужто значение их для церкви и общества пало? Напротив, оно возвысилось. Мы можем сказать, что мы знакомы с историей русской церкви, знаем и современное состояние церкви на Балканском полуострове и в Малой Азии. Наш епископ не посылает теперь десятников и поповских старост за сбором податей, за десятой копной хлеба и сена; не тащит со двора последнюю овцу; не сажает нас на цепь, не приковывает в подвале, не сажает на столб, не порет плетьми и не делает ничего, что делают теперь греческие епископы со своим духовенством, — и теперь мы идём к нему и принимаем его у себя в доме, как начальника, как отца, ни мало не опасаясь, что он будет вымогать у нас наше достояние. Наши отношения к нему чисто как отношения детей к отцу. Можно бы надеяться, кажется, что и отношения прихожан наших к нам были бы такие же, если б и мы перестали жить их трудом.

Опасаются, что мы сделались бы «чиновниками». Но почему так страшно это слово? Если б даже и чиновниками, так что ж в этом есть особенно дурное? Министры, великие князья, даже самые наследники престолов получают чины. Что ж, от этого хуже государству? Священники получают протоиерейство, епископы — архиепископство, это тоже, своего рода, чины; все мы получаем ордена, а это более, чем жалованье, приближает нас к чиновничеству; что же теряет чрез это вера и нравственность? Но мы давно, если уже так, чиновники, — мы давно состоим на казённом жалованье, но только желалось бы, чтоб это жалованье было настолько достаточным, чтоб нам не брать за совершение молитвословий и таинств, чтоб наше служение было облагорожено. Стало быть о чиновничестве дело решено давно, только эти чиновники желали бы, чтоб оклад их жалованья был увеличен.

Законоучители казённых учебных заведений разве теряют что-нибудь в своём пастырском достоинстве, состоя на казённом жалованье? Отношения их к ученикам разве были бы лучше, если б они жили поборами с учеников?

По нашему разумению, возражение о чиновничестве — возражение бессодержательное.