29. Нигун[*]
29. Нигун[*]
Вечером Рон предложил план действий. Нужно начать с основного: рассказать Ашеру о семье, о доме, где он вырос, чтобы в его сознании начала формироваться картина его прежней жизни. Они находились на острове уже много месяцев. Собирая плоды, вылавливая рыбу, вкушая субботнюю трапезу, или сидя в доме на дереве во время долгих дождливых дней, они рассказали друг другу почти всю свою жизнь. Теперь настало время использовать подробные истории, чтобы помочь Ашеру вновь обрести себя.
Ашер жадно слушал о своих братьях и сестрах, о школе, маленьком садике возле дома, где он играл с соседскими ребятишками. Ему описывали его родителей, соседей, синагогу, где он молился каждую субботу. Но несмотря на все, картина оставалась смутной и неполной. А образ Израиля не становился реальнее.
Однажды утром Нафтали возвратился от ручья, таинственно улыбаясь. Его большая плетеная корзинка была прикрыта банановыми листьями.
— Я принес тебе подарок,— проговорил он, сверкая голубыми глазами.— Ну-ка открой!
Ашер откинул листья и обнаружил тщательно вылепленную из глины модель дома.
— Вот какие в Израиле дома,— гордо сказал Нафтали.— Здесь вешают сушить белье, а вот здесь, перед домом, качели. Смотри, за домом небольшая площадка для машины. А это терраса. Летними вечерами слышно, как на террасах в полном составе собираются соседские семьи.
Ашер с восторгом рассматривал диковинную модель, а потом начал задавать десятки вопросов: о лифтах, почтовых ящиках, телефонах, системах связи... Эта игрушка разожгла любопытство Ашера и сделала нагляднее его представление о жизни в Израиле.
В последующие дни они налепили из глины и другие модели — школы, синагоги, клиники. Скоро у них уже был макет типичного израильского квартала. Затем дети принялись лепить макеты достопримечательностей: Золотой стены, окружающей в Иерусалиме Старый город, Башни Давида с Яффскими воротами, порта Хайфы, горы Кармель. Число моделей все росло, и через некоторое время у них получилась уже настоящая топографическая карта Израиля. Они отметили песком границы государства и поместили в центр небольшие куски земли, чтобы изобразить холмы Галилеи, Самарии и Иудеи, горы пустыни Негев с их кратерами... На одной стороне гор они выкопали небольшую ямку и наполнили ее водой, чтобы изобразить озеро Кинерет, большой водоем стал Мертвым морем, а между ними текла маленькая тоненькая струйка — река Иордан.
Казалось, что дети забыли о первоначальной цели своего проекта — показать Ашеру далекую родину. Они выразили всю тоску по дому в воссоздании Израиля в виде этого макета. И каждая новая деталь пробуждала волну воспоминаний: вот пляж Эйлат, куда Шмиль в прошлом году ездил со своим классом, а здесь Беэр-Шева, где в библейские времена жил сам Авраам, Шалом каждый Песах ездил сюда к тете и дяде. А вот там Хеврон с пещерой Махпела[*] и новым поселением, где живет старший брат Дани и Нафтали — Кирьят Арба.
Ашер любил слушать их истории и смотреть на миниатюрную панораму Израиля. У него появилось теплое чувство к этой стране сказок, но она пока еще не стала для него реальностью. Он все еще думал и чувствовал иначе, чем другие дети. Для Ашера настоящим и единственным домом оставался Таршиш.
Ашер видел, что для остальных мальчиков Израиль — не просто родное и знакомое место, что он имеет для них какое-то особое значение. Он догадывался, что это особое отношение к стране связано со многими загадочными ритуалами, которые выполняли его товарищи.
Ашер, как постоянный зритель, каждый день наблюдал странные обычаи, пока однажды не решил начать подражать другим, чтобы выяснить, что все это значит.
Утром, вернувшись с купанья, ребята начали молиться шахарит. Ашер присоединился к ним, открыв свой переписанный от руки сидур. Он помнил, как читать и писать, но слова сбивали его с толку. Кто этот Мелех аолам, этот Царь вселенной, что значит «возродить Иерусалим»? Ведь судя по рассказам детей, он уже построен!
Вдруг Ашер увидел, как ребята поднялись и быстро сделали три шага назад. Чтобы не отстать, он сделал то же самое. Потом без предупреждения они сделали три шага вперед и остановились на прежнем месте! Он смотрел на Рона, желая понять этот странный ритуал и точно повторял движения товарища. Рон согнул ноги в коленях и слегка наклонился — Ашер сделал то же. Через мгновение Нафтали осторожно ударил себя кулачком в область сердца — Ашер поступил так же. Рон следил за Ашером краем глаза, и внезапно искра надежды зажглась в его сердце. Возможно ли это? Неужели Ашер помнит, как надо молиться?
Но вот Нафтали поднял левую руку, чтобы почесать правый локоть, куда его ночью укусил москит. Ашер тотчас почесал свой правый локоть. Теперь Рон понял — Ашер только повторяет их движения.
Ашер с облегчением дождался конца молитвы. Ребята начали готовить завтрак. Но и здесь были свои таинственные правила и обычаи. Ашер накрыл на стол, Рон поблагодарил его, но когда решил, что тот его не видит, быстро переложил вилку слева от тарелки, а ложку — справа.
Ашер не мог постичь ни формы, ни смысла странного поведения своих товарищей, но ему было неловко без конца задавать вопросы. Было неприятно делать вещи, смысла которых он не понимал. Если другие ведут себя странно, то нужно ли делать то же просто для того, чтобы не выделяться? С другой стороны, не хотелось обижать товарищей, но больше всего хотелось чувствовать себя единым целым с остальными.
Мальчики видели, что Ашер всякий раз уходит, когда они молились, изучали Тору или исполняли иные, не понятные ему мицвы. Ребята примирились с тем, что Ашер не принимал участия во всем этом, но они не перестали уважать его как личность и любить своего товарища. Они решили не давить на друга, не засыпать его готовыми ответами на еще незаданные вопросы. Желание узнать должно исходить от него самого. И вскоре оно пришло.
Однажды Ашер не выдержал и решил задать вопрос, тяжелым камнем лежавший у него на душе. Ведь при всем своем великолепии внешний мир, о котором ему рассказывали,— место неизвестное и потому страшноватое, поэтому стоит ли покидать Таршиш?
— Почему непременно нужно жить в Израиле? Пусть там есть дома, дороги, школы. Но если бы ваши родители находились тут, на острове, вы бы не захотели покидать Таршиш?
— В этом мире нет второго такого места, как Израиль,— восторженно ответил ему Шалом.— Каждый день евреи во всем мире молятся о том, чтобы вернуться на нашу землю, в наш дом. Израиль — это святая земля, Ашер,— закончил он.
— Святая? — спросил Ашер, еще более запутавшийся от такого ответа.— А почему Таршиш не святой остров?
— Так написано в Торе,— пришел на помощь Шалому Шмиль.— Это святая земля, обещанная нам в Торе.
— Значит, это просто написано в какой-то книге. Ну и что из этого? — возразил Ашер.— Я не понимаю.
— Это не просто какая-то книга! Это Тора. Эту книгу дал нам Господь, чтобы мы знали, как жить и что делать.
Каждое последующее объяснение только увеличивало недоумение Ашера, а отчаяние мальчиков уступало только отчаянию самого Ашера.
— Ты все время говоришь: «Он дал, Он предписал?» Но откуда ты знаешь, что Он дал кому-то целую страну? Разве весь мир принадлежит Ему?
— Да,— вскричал Шмиль.— Вот именно! Весь мир — Его!
— Но откуда ты это знаешь?
— Знаю, и все тут...— растерялся Шмиль.
— Тогда объясни мне, я хочу это знать,— сказал Ашер.
— Хорошо. Кто, по-твоему, сотворил этот остров? — мягко спросил Дани.— Посмотри вокруг. Посмотри на эти деревья и растения в лесу, на насекомых, на рыб в море, на звезды в небе... Кто создал все эти вещи? Кто сотворил наши тела? Наш ум? Не могло все это возникнуть случайно, просто так, ведь правильно?
— Я не знаю...— пробормотал Ашер.
— А чтобы на свет появились все эти прекрасные, невероятно сложно устроенные вещи,— продолжал Дани,— нужен был замысел, нужен был Творец. Этого Творца мы и называем А-Шем. Он создал мир, поэтому мир принадлежит Ему. и Он отдал малую его часть нам.
Ашер некоторое время подумал. То, что говорит Дани, понятно. Может быть, думал он, и существует Творец, Царь вселенной, где-то там.
— Мне кажется, я понял,— сказал Ашер, наморщив лоб.— Но откуда ты знаешь, что этот Творец дал нам Тору?
— Я это чувствую,— заявил Нафтали.— Это идет от сердца.
— Хорошо,— не сдавался Ашер.— Тогда каждый может верить во что угодно. И кроме того, раз Он так велик и могуществен, то заботится ли Он о нас здесь?
— Заботится,— горячо ответил Гилад.— Каждый может это почувствовать в определенные моменты. Вот мы много дней скитались по океану. Но потом приплыли на остров. Мы все чувствовали, что, кто-то защищает нас. Это А-Шем помог нам выжить.
— Но, Гилад,— возразил Ашер,— может быть, это просто везение? Ты веришь, что это А-Шем, но я-то могу считать, что нам просто повезло.
— Тут дело не в вере,— проговорил Дани.— У нас есть доказательства. Тора дана нам на горе Синай, тысячи людей были свидетелями. Это не фантазия одного человека. Это видели все. Наши предки, присутствовавшие при этом тысячи лет назад, рассказали своим детям, а те — своим. Ты не смог бы придумать все это и убедить других, что это правда. Ведь если будешь выдавать за истину какую-нибудь небылицу, тебя просто поднимут на смех. А это было, было. Это видели. Вот откуда мы знаем, что все это правда. Всем нам с пеленок рассказывали то, что евреи всегда передают своим детям, так об этом узнали и мы.
— Но пойми! Я-то этого не узнавал! В моей-то памяти ничего такого нет!
Ашер почувствовал, как в глазах у него появились слезы. Он отвернулся и медленно побрел в сторону пляжа. Искренняя вера друзей и здравый смысл их аргументов производили сильное впечатление. Но ему самому чего-то не хватало. Чего-то, что было у других, и чего не было у него. Часть его существа хотела верить, но внутренний голос говорил, что такая вера не будет искренней, настоящей.
Глядя на Ашера, мрачно бредущего по пляжу, ребята понимали, что причина его мучений — провалы в памяти.
Шалом внезапно вспомнил слова Ашера: «В моей-то памяти ничего такого нет». Он подумал, как важна для евреев память. Воспоминания об исходе из Египта, о коварстве Амалека[*], воспоминания о мицве цицит. Сколько заповедей связано с памятью! Ашер утратил не только свою личную, но национальную религиозную память.
Шалом понимал трудности Ашера. Но почему их не в силах рассеять аргументы Дани? Это сильно беспокоило его. И он сказал, опустив глаза:
— Хорошо, что наше судно утонуло.
— Что! — воскликнул Нафтали,— как ты можешь такое говорить?
— Ты забыл, для чего мы покинули Израиль? — продолжал Шалом.— Мы отправились в путь, чтобы нести детям диаспоры мудрости Торы... Мы были уверены, что научим их Торе, что они станут настоящими евреями, что они будут учиться у нас!.. А теперь посмотрите на себя. Мы пытаемся объяснить мудрость Торы только одному Ашеру, и то...
— Шалом прав,— заметил Шмиль.— Мы думали, это очень просто. Мы были уверены, что они сразу же поймут нас...
— Может быть, именно в этом все дело,— пробормотал Рон.— Может быть, все дело в том, чтобы уметь слушать?
В тот момент никто не понял, что имел в виду Рон. А Рон решил пока не объяснять. Он один тогда понял, что Ашеру нужны не логические доказательства. Он понял, что их собственное еврейство пришло к ним не только из книг, школы и логических доводов. Оно родилось из мицв, которые исполняли в течение многих и многих лет, из особого уклада жизни. Рон не разделял разочарования Шалома в способностях Дани убеждать. Дани говорил хорошо и был очень убедительным. И Ашера ничто сейчас не волновало так, как смысл веры. Но Рон понял, что нельзя насаждать веру, что никто не в состоянии заставить человека верить. Сотворить такое чудо не способны ни горстка детей на необитаемом острове, ни даже сам Бог. Рон вспомнил, как он учил: «А-коль би-идэй шамаим хуц ми-ират шамаим. Все в руках Неба, кроме страха перед Небом». Ашер сам должен захотеть поверить! Но может быть, есть способ помочь ему? И он вспомнил.
В пятницу вечером они тщательно готовили субботнюю трапезу. Дикие цветы с лесной опушки украшали стол. Все надели самую лучшую, самую чистую одежду. Они медленно пели мелодичные земирот, мягкий красноватый свет костра и шелест волн усиливали гармонию волшебного вечера.
Когда пение прекратилось, Рон рассказал старую хасидскую[*] притчу. Это была история про глухого человека. Он шел по улице и набрел на танцевальный зал, где играла музыка и плясали люди. Глядя в окно и, естественно, ничего не слыша, глухой с изумлением наблюдал, как люди прыгали и странно дергали руками и ногами. Он решил, что это сумасшедшие у себя в сумасшедшем доме. Но тут подошел слепой, приятель глухого, его глухой считал совершенно нормальным. И вдруг он с удивлением увидел, что слепой начал пританцовывать, точно так же, как и люди в зале.
Поздно вечером Ашер лежал без сна на своем матрасе, продолжая думать о притче. История запала ему в душу. К утру его мысли сами стали лихорадочно плясать. Может быть, он и есть тот глухой? Он вспомнил о трех шагах назад, трех шагах вперед, о поклонах, подумал о нетилат ядаим[*]
и многих других странных правилах, которые нужно соблюдать в Субботу. Все это вроде тех танцев. Я не могу слышать музыку, подумал Ашер. А они могут. Может быть, они сумасшедшие. Но скорее всего, это я глухой.
Ашер продолжал думать. В конце концов, он решил, что будет танцевать, как и другие, даже если не всегда слышит музыку. Может быть, когда-нибудь услышит...
Позже, когда они совершали Субботнюю молитву, Ашер встал возле Нафтали и открыл свой сидур. Его глаза скользили по незнакомым словам на странице, как будто в них был ключ ко всем загадкам. Но через секунду-другую его охватило чувство безнадежности. Слова молитв не говорили его сердцу ничего. Он закрыл глаза и с болью прошептал:
— У меня ничего не выходит! Это так... трудно! Боже, ребята говорят, Ты Царь вселенной, Ты, конечно, можешь мне помочь. Я хочу... но я этого не чувствую... это не моя вина, что я потерял память... А-Шем, пожалуйста, научи меня молиться и верить.
Он стоял среди друзей и тихо плакал. Затем сквозь слезы увидел строки на той самой странице, на которой случайно раскрылся его сидур. И эти слова так были похожи на его собственные! Он прошептал: «Ашивену Авину ле-торатеха, ве-карвену Малкену ла-аводатеха. Отец наш, приведи нас назад, к Твоей Торе, наш Царь, приведи нас ближе к поклонению Тебе...»
Теперь у него слезы текли сильнее, капая на страницы сидура. Ашер вдруг обнаружил, что молится. Из глубины своей души он обращался к Небесам с самой драгоценной, «первой» молитвой.
Это было только началом. Крошечная искорка зажгла маленький, но уже постоянный огонь. Теперь он находил все новые и новые молитвы, созвучные его сердцу. Каждый день в нем начинал играть новый тайный нигун, новая сладкая мелодия. Дни шли, и путь, которым он некогда шел, но потом полностью его забыл, снова стал казаться знакомой дорогой к дому.
Одновременно усиливалась привязанность Ашера к другим детям. Больше всего он стал бояться того дня, когда им придется покинуть остров. Настанет день спасения, и они оставят Таршиш, чтобы вернуться в свои города, к своим семьям, к прежней жизни. Незнакомые люди придут и заберут его в свой дом. Он потеряет хороших друзей и будет жить с людьми, называющимися его родителями, в незнакомом доме, который они назовут его домом. А если самолет прилетит уже завтра? Или придет судно? Что он почувствует в тот момент?
И «тот момент» скоро наступил. Однажды Дани спросил, готов ли Ашер вернуться к своим обязанностям — дежурить на кухне, ловить рыбу, охранять лагерь? И тот охотно согласился. Он чувствовал себя уже достаточно здоровым, сильным и хотел нести свою долю ответственности.
— Прекрасно,— сказал Дани,— сегодня ты будешь стоять на часах. Все, что от тебя требуется, это поддерживать огонь в костре — сигнал для проходящих кораблей. Если ты очень устанешь, разбуди Рона, он тебе поможет.
Ночью, прежде чем Дани лег спать, он еще раз проверил готовность Ашера.
— Ты действительно чувствуешь себя совсем хорошо? Если что, лучше подождать недельку.
— Да, не беспокойся, у меня все в порядке.
— Хорошо,— сказал Дани и проверил, есть ли горячий суп в кружке, чтобы Ашер ночью не заснул и не замерз. Сухих сучьев и веток, которые лежали рядом с костром, хватит до самого утра.
После долгого, полного забот дня Дани взобрался в дом, оставив Ашера у костра наслаждаться тишиной и спокойствием. Было хорошо побыть наедине со своими мыслями. Интересно, есть ли еще где-нибудь такие друзья, как на Таршише — серьезные и заботливые, но в то же время веселые и жизнерадостные? Все мы очень разные, думал Ашер, но такие сплоченные и все помогают друг другу.
Часы летели. Ашер думал про Израиль. Говорят, будет очень интересно встретиться сразу со множеством людей, которых он не знал раньше. Но Ашера это пугало. Нет, лучше свой маленький островок и тесный круг друзей.
Далеко за полночь Ашер очнулся от своих мечтаний и заметил, что огонь стал намного меньше. Нужно добавить сучьев и раздуть огонь, чтобы не погас костер. Иначе придется ждать до утра, когда можно будет сфокусировать луч солнца увеличительным стеклом. Но почему-то Ашер не сразу бросился спасать огонь. Он зашагал вдоль пляжа, глядя в темное море.
Вдруг он заметил мерцающие в отдалении огни. Неужели это судно? Нет, это просто созвездие. Но звезды не могут находиться так низко, так близко к морю. А что, если это корабль? Раздуть огонь? Заметит ли корабль его сигнал, пристанет ли к берегу, чтобы спасти детей? И что тогда? Ашеру ничего не говорило слово «спасение». Корабль разрушит его жизнь, заберет с Таршиша и разлучит с единственными друзьями, какие есть у него на всем свете.
Пока Ашер боролся с этими мыслями, костер почти потух. Дальние огни продолжали дрожать. Что он скажет утром? Что все было хорошо и спокойно? Что не было никаких признаков судна или самолета? Услышат ли они учащенное биение его сердца, когда он будет лгать. Ведь даже теперь, когда Ашер только подумал о возможности предать, его сердце лихорадочно забилось.
Ашер посмотрел на последний тлеющий уголек костра и вспомнил, как Нафтали стал плакать, когда они заговорили о родителях, как грустен стал веселый и радостный Шмиль. А Рон, его любимый друг... Как он мог забыть о костре?
Внезапно, со стремительностью человека, решившегося на страшную жертву и боящегося промедлить, чтобы не передумать, Ашер бросился к огню и принялся раздувать тлеющие угли. Он закричал:
— Просыпайтесь! Скорее! Корабль!
Рон открыл глаза. В маленькой комнате было совершенно темно. Через окно еще виднелись тени деревьев. Он сел и осмотрелся. Нафтали свернулся клубком под толстыми пуховыми одеялами. Рон протер глаза и подумал: похоже мне это приснилось?