Детские и отроческие годы Христа

Детские и отроческие годы Христа

Сколько отрады доставляло Матери следить за возрастанием премудрости и добродетели Сына.

Трудно представить себе мысли и чувства Той, Которая была человеком, и в то же время знала о Себе, что Она Мать воплотившегося Бога.

Он рос, и Она с умилением и радостью следила за Его развитием, и сколько скорби было в этой радости.

И в те дни, когда Она держала Его у Своей груди или созерцала Его безмятежно раскинувшимся на Ее коленях, сладко вздыхающим во сне, с ненаглядным лицом прекрасного ребенка, на котором, однако, лежала неизъяснимая печать Божественности. И когда Он играл с Иоанном, сыном Захарии и Елизаветы, старшим Его на полгода, — все та же мысль страшила Пречистую, тою же грозою отдавалось в ушах вещее слово старца Симеона:

«Тебе оружие пройдет душу!» — и сердце сжималось.

Когда Он вышел из младенчества, опасения все не покидали сердца Матери. Вот они опять вдвоем с Иоанном, сыном Елизаветы, присели около дома и с несвойственной детям тихостью ведут между собой какую-то беседу, а сердце Матери бьется тревогой.

О, если б можно было остановить время, если б можно было, чтобы мальчики никогда не уходили с глаз Ее, Девы Марии. Если б жизнь со всеми ее загадками, со всеми тайнами, никогда не призвала их к Себе, не встала между ними. Но нет, нет, будущее сурово: жизнь грозится: «Оружие пройдет душу». О, если б время могло остановиться, если б после всех чудес свершилось еще новое, и большее чудо: если б Божественный Младенец мог навсегда остаться Младенцем, не выходить из Назарета, от зоркого охраняющего взора Матери.

В Евангелии нет никаких указаний на детство Христа. Мы можем представить себе приблизительно картины этого детства. Евангелие говорит, что Христос был в повиновении у Иосифа и Девы Марии. Так как Иосиф тяжелым трудом добывал для маленького Иисуса и Его Матери насущный хлеб, то, конечно, Христос, как только стал подрастать, уже должен был помогать ему в его трудах.

До сих пор ни в духовной литературе, ни, тем менее, в искусстве не разрабатывали эту тему — о «трудничестве» Отрока Иисуса. Но вот в 1908 году на выставке парижского салона появилось полотно, обращающее на себя внимание всех верующих, старающихся проникнуть в тайну детских лет Христа.

Внутри бедного помещения стоит столярный верстак. Прекрасная Дева, бедно одетая, вертит колесо. Дева вся в белом с белым длинным покрывалом на голове, спадающим складками к поясу. Рядом в сосредоточенной позе сидит старый плотник, обняв руками маленького Мальчика. Луч света, пробравшись снаружи из небольшого оконца, образует сияние вокруг головы ребенка. В Своих ручках Он держит кусочек дерева, от которого летит мелкий дождь опилок от соприкосновения с быстро вращающимся колесом. Кто не узнает в этой обаятельной картине старца Иосифа, обучающего Отрока Христа столярному делу? Чье верующее сердце не наполнится сладкою грустью при воскрешении этих заветных, священных дней?

Работа, беседы с Матерью и уединенные размышления, минуты общения Бога Отца с Богом Сыном — великая, уму недоступная тайна — и должны были составлять главное содержание жизни Отрока Иисуса.

Дни Богоматери проходили, как всегда, в трудах. Она, как говорит предание, учила грамоте детей и уж, конечно, Она же учила грамоте и Иисуса. Странное обучение, где неизвестно, кто больше учился: Мать ли, или Сын, от всякого слова Которого лучи внутреннего знания, постижения причины причин должны были озарить внутренний мир Пресвятой Учительницы.

Рукоделие по-прежнему составляло любимое занятие Пресвятой Девы, и Она лично шила одежду для Себя и Божественного Сына.

Вот внешние рамки, в которых протекала жизнь Святого Семейства, но навсегда останутся скрытыми главные непостижимые тайны.

О чем думал Божественный Отрок? Каково было в Нем соотношение всезнания Божества и ограниченного знания ребенка, пытливо приглядывающегося к Божьему миру? О чем Он мечтал и как именно Он, отрок из Назарета, не переставший быть Богом и не нарушивший Своим воплощением таинственного единства Святой Троицы, пребывал в общении с двумя другими Лицами Божества?

Хотя и отмеченный сиянием Неба, Отрок Иисус жил так обособленно, что оставался неизвестным даже в ближайших местах. Например, Нафанаил, живший в соседнем городе Кане Галилейской, всего лишь в часе езды от Назарета, впервые услыхал об Иисусе лишь от Филиппа, когда Иисусу было уж тридцать лет.

Так бывает, что великое сокровище остается незамеченным людьми. Так бывает, что в недрах семейств тайно зреет какая-нибудь чудная девушка, какой-нибудь юноша благородной души, дивного сердца, великих способностей, — и не знает никто о них ничего, кроме их домашних, с тревогой, изумлением и любовью следящих за развитием этих избранных душ.

На праздник Пасхи Богоматерь и старец Иосиф взяли с собой Иисуса в Иерусалим. По окончании праздника они пошли обратно в Назарет, очевидно, со своими земляками. Иисуса с ними не было. Они были уверены, что Он идет позади с другими богомольцами, и потому не беспокоились за Него. Но на первом отдыхе они обошли все кружки отдыхавших богомольцев и, не найдя среди них Иисуса, стали тревожиться. Опять Его искали и, наконец, решили вернуться в Иерусалим. В страхе и печали вошла Мария в храм Иерусалимский, надеясь, вероятно, найти там и подкрепление в скорби Своей, и вразумление, где Ей искать Сына.

И видит Она, Отрок Иисус сидит среди древних старцев, известных учителей народных, слушает их со смирением, свойственным отроку Его возраста, вопрошает с силой, доступной лишь Боту. На лицах окружавших юного Христа людей были написаны ужас и изумление перед премудростью Отрока.

Сердце Марии исполнилось радостью при виде дорогого лика Иисуса, и Она обратилась к Сыну со словами нежного упрека:

— Чадо, что сделал Ты с нами? Вот, Отец Твой и Я со скорбью искали Тебя.

— Что в том, что вы искали Меня? Разве не знаете, что Мне надлежит быть среди того, что принадлежит Отцу Моему.

Это были первые слова Христа, сохраненные Евангелием, первое открытое Признание Себя Сыном Божьим и первое указание Своей Матери на то, что Он не принадлежит Ей, а принадлежит делу проповеди и служения людям.

Как тяжело должно было отозваться это слово в груди Марии. Тут, может быть, впервые жестоко кольнуло Ее то таинственное «оружие» муки, о котором говорил Ей Симеон. И стало ясно открываться будущее: Сын, уже не принадлежащий Ей всецело, как в детстве, Сын, оставивший Ее и ушедший к народу, Сын, по отношению к Которому в полные права Матери Она войдет лишь тогда, когда все Его оставят.

Поняв, что Ее Иисус будет принадлежать не только Ей, а человечеству, Она сделала то, что делала всю Свою великую жизнь: безмолвно склонилась перед выевшей волей.

А позже Она сделала больше: стала Матерью всего человечества, которое у Нее отняло Ее Иисуса, и ради которого Иисус пошел на крест.

Через несколько лет после описанного события Иосиф Обручник отошел к праотцам, которым мог возвестить о пришествии в мир желанного Мессии. По преданию, он умер в глубокой старости — ста десяти лет от роду. Могила его находится теперь в той самой Гефсиманской пещере, где покоилось несколько дней пречистое тело Девы Марии до воскрешения.

Стесненность в средствах Богоматери стала теперь еще больше, и нужно было еще больше заботы и труда, чтоб поддерживать маленькое хозяйство.

В женских рукоделиях Богоматерь оставалась все такой же искусной и неутомимой. Она сумела соткать для Иисуса замечательный полотняный хитон без швов. Этот хитон Христос носил до смерти.

Шел год за годом. Если Евангелие и церковные предания дают нам несколько скудных сведений о младенческих и детских годах Христа, то нет решительно никаких данных о годах Его зрелости. Между явлением Его в двенадцатилетнем возрасте в храме Иерусалимском и крещением в Иордане все покрыто непроницаемой тайной, но можно достоверно предположить одно, — что Дева Мария в эти годы утешалась близким единением с Иисусом.