Заключение: евангельская традиция и воскресение

Заключение: евангельская традиция и воскресение

Я сосредоточил свое внимание на глубоком историческом анализе самого раннего из письменных источников — Первогo послания к Коринфянам. Однако, обращаясь к остальным новозаветным текстам, а также к истории раннего христианства, мы повсюду находим подтверждение словам Павла. Несмотря на загадки и противоречия, содержащиеся в евангельском повествовании, оно не оставляет сомнений в нескольких вопросах, касающихся воскресения.

Прежде всего, явления Иисуса ничем не напоминали небесные видения кого–то, грядущего на облаках в ослепительном свете и блеске славы, свойственные иудейской апокалиптической и меркабической традициям. Иными словами, евангелисты не пытались изобразить свое представление о том, чтo означало бы обожествление Иисуса или, по крайней мере, его вознесение в небесную славу. Образ самого Иисуса в их рассказах не был заимствован из ранее известных историй о «сверхъестественных явлениях», и его нельзя считать простым воплощением надежд и чаяний иудеев.

Во–вторых, тело Иисуса было вполне материальным (ведь он не являлся в виде бестелесного ангела или духа), но при этом оно имело некоторые качества, несвойственные обычной материи. Так, например, Иисус мог проникать сквозь запертые двери. Читая Евангелия, можно представить слова апостолов: «да, в это трудно поверить, но все было именно так». Они более или менее точно описывает явление, теоретическое оборудование которого предложил Павел. Ничего подобного этому событию не происходило ни до, ни после, ведь речь идет не о простом оживлении или оставлении физического тела, а о его преображении в нового форму материи.

В–третьих, совершенно ясно, что в последующей жизни ранней Церкви не случалось ничего подобного описанным в Евангелиях событиям, Лука едва ли предполагал, что его читатели могут встретиться с Иисусом по дороге в Эммаус, а Матфей — что это произойдет на горе. Иоанн не думал о возможности вновь застать Иисуса на берегу за приготовлением завтрака. А Марк не призывал читателей «никому ничего не говорить».

Поэтому, в отличие от множества исследователей Нового Завета, я считаю совершенно безосновательными предположения о том, что повествования евангелистов (особенного Луки и Иоанна) о воскресении являются отражением более поздней традиции, когда люди впервые сочли возможным или даже необходимым открыто говорить об Иисусе в столь «материальном» контексте. Идея развития традиции от более раннего, эллинистического, этапа к более позднему, иудейскому, представляется мне очень странной. Несмотря па ее популярность в ХХ веке, эту идею следует отвергнуть как безосновательную и противоречащую здравому смыслу. Я уверен, что независимо от того, когда тексты Евангелий от Луки и Иоанна приобрели окончательный вид, предание, закрепленное в заключительных главах, восходит к подлинным воспоминаниям их авторов. Хотя их рассказывали и пересказывали многие поколения людей, придавая им новую форму во время жизни своей общины, основное содержание оставалось неизменным. Ни для кого не секрет, что в то время о воскресении не говорил и не писал никто. Все попытки доказать, будто евангельское повествование является простым заимствованием, обречены на провал.

Не вдаваясь в детали, на которые в данный момент просто нет времени, позволю свое кратко обрисовать преимущества предложенного мной подхода. Многие обращают внимание на то, что, в отличие от могил мучеников, к гробнице Иисуса не устремляется поток паломников. Часто говорят и о необходимости обосновать значимость, которую ранние христиане придавали первому дню недели, указывая его Днем Господним. Немногие, однако, вспоминают о том, что погребение Иисуса было, по сути, только первым из двух этапов иудейского захоронения. Если бы его тело по–прежнему оставалось в могиле, кому–то рано или поздно пришлось бы собрать кости для того, чтобы поместить их в склеп. В результате чего обман, если воскресение было обманом, немедленно бы раскрылся. Эти и подобные соображения возвращают нас к первому пасхальному дню и к вопросу, волновавшему нас все это время; «Что же все–таки произошло на самом деле?»

Среди тех, кто отрицает телесное воскресение Иисуса, особенно широкое распространение получила следующая теория: об утверждениям Герда Людемана, Майкла Гулдера и других, видения Петра и Павла были обычными галлюцинациями. Петр, пo их словам, был охвачен горем и, возможно, чувством вины, а потому испытывал переживания, свойственные людям в таком состоянии, Ему казалось, будто Иисус, находясь рядом, беседует с ним и утешает его. Павел также был терзаем ощущением собственной вины, следствием которого и стали его фантастические видения. Затем они оба с восторгом поделились своими переживаниями с другими учениками, и у последних в результате начались похожие фантазии.

Эта теория не нова, но в последнее время она переживает второе рождение. Она представляет собой некую исправленную версию ведущей теории Бультмана, согласно которой тело Иисуса осталось в могиле, однако ученики при этом сумели по–новому испытать Божью любовь и благодать. Близка она и взглядам Шиллебеека. По его мнению, в умах пришедших к гробнице учеников наступило такое просветление, что наличие или отсутствие в ней тела уже не имело для них значения. У меня нет времени для подробного анализа этих теорий, однако, как историк, могу сказать, что они кажутся мне гораздо менее достоверными, чем рассказы евангелистов со всеми их противоречиями. Прежде всего, если бы Петр или Павел действительно пережили нечто подобное, логично было бы говорить не о воскресении» Иисуса, а о явлении его «ангела» или «духа». Услышав о чем–то подобном и даже убедив себя в возможности испытать похожие переживания, иудеи первого века никогда не поверили бы, что век грядущий наступил до окончания века нынешнего и что пришло время язычникам услышать благую весть, что приблизилось Царство Божье и что Иисус, в конце концов, оказался истинным Мессией. Я глубоко убежден: мы, как историки, можем продвинуться вперед в своих исследованиях только тогда, когда осознаем, что находимся на стыке лингвистика, философии, истории и богословия. Нам следует серьезно отнестись к свидетельству ранней Церкви о телесном воскресении Иисуса из Назарета к новой жизни, через три дня после его казни.

И, разумеется, именно это лучше всего объясняет появление самой Церкви. Все прочие идеи оставляют больше вопросов. В частности, становится понятно, почему с самых ранних дней христиане твердо верили в наступление новой эры и считали смерть Иисуса не трагической случайностью, разрушившей прекрасную мечту, а актом спасения, дарованного людям Богом Израиля, Господом Вселенной. Мы понимаем, почему они, к своему собственному изумлению, пришли к выводу, что Иисус Назарянин совершил подвиг, который согласно Писанию был под силу лишь Богу Израиля. В этом смысле воскресение легло в основу исчерпывающего христологического учения, разработанного ими в течение следующих двадцати лет. Однако главное с самого начала заключалось в том, что воскресение Иисуса наиболее убедительно свидетельствовало о его мессианстве. Взвалив на плечи римский крест и выйдя с ним за городские стены, он исполнил все предначертанное Израилю. Он перехода самые страшные дни израильского изгнания, и его возвращение через три дня стало достойным венцом всего библейского повествования. Своим последователям и очевидцам этих событий Иисус поручил возвестить о его победе во всех концах земли, Если мы хотим, чтобы наш исторический анализ личности Иисуса вышел за рамки простого экскурса в историю древнего мира (хотя он и чрезвычайно увлекателен сам по себе), именно сейчас важно обнаружить его связь с настоящим. Пребывание Иисуса на земле дало толчок движению, которое бросает такой же вызов современному постмодернистскому миру, как когда–то оно бросило вызов иудейского обществу эпохи второго Храма и ранней римской империи. Однако для этого нам потребуется еще одна глава, а точнее даже две.