Ш

Ш

ШАТУН — дьявол (Новг.).

ШЕЛИКАН (СЕЛИКАН), ШЕЛЮКАН — мелкий нечистый дух, живущий в воде и по временам появляющийся на суше (см. ШУЛИКУН).

В верованиях Верхоянья шеликаны (селиканы) — нечистая сила. Это «живые существа, роста маленького, с кулачок, сами как люди. В Крещенье они выходят из проруби (Иордань) и позднее снова туда возвращаются; могут забраться в избу; в амбарах благодаря им незаметно кончаются припасы». Шеликаны опасны. По рассказам местных жителей, однажды они «заманили в прорубь» (утопили) девушку.

Оберегаясь от шеликанов, накануне Крещения чертят на дверях, стенах кресты; обводят вокруг амбара или избы черту (черта проводится жженым колом, который три дня после этого стоит против дверей — «для ограждения от шеликанов»; все это совершается кем-нибудь в одиночку, втайне) <Зензинов, 1914>.

ШЕСТИХА — лешачиха; лесовая русалка.

«Подумал он про Домну, а она вдруг на дереве в красном платье сидит, поет. „Это не Домна“ — говорит. Дал из дробовки. Осердилась шестиха-то» (Печ.).

ШИЛИКУН — водяной бес (см. ШУЛИКУН).

Согласно рассказам вятичей, живущие в воде шиликуны выбегают оттуда после Крещения (после Водосвятия), перебираясь в более благоприятные места. Если хозяин не положит «кресты из хлеба» в определенных местах избы, шиликуны непременно поселятся в доме и выгнать их сможет лишь знахарь.

ШИЛЫХАН — маленький нечистый дух в облике мальчика-проказника, который обитает в пустых строениях (см. ШУЛИКУН).

ШИШ, ШИШИК, ШИШКО, ШИШОК, ШАШОК, ШАШКО, ШЕШКА, ШЫШ — нечистый дух; черт, бес; дух, обитающий в лесу, в воде, в бане, на гумне (в овине, в риге).

«Шиши свадьбу играют, такой ветер» (Пск.); «А под веником всегда живет дамавой, а в бани живет шишок» (Пск.); «Шышки — это черт. В двенадцать часов не ходи в байну, там шышки парятся» (Пск.); «А колдун, раз уж он умеет колдовать, показывал сынку шишка» (Новг.); «В ригачах есть особый хозяин, которого зовут Шишко или Мишко Дыроданьюшко» (Арх.); «Ето уж в лесу они живут, много их там, шишики ето, леши, людей пужают» (Печ.); «Когда гадала на ростани, нас мужик-то обчертил, чтобы шишко не схватил» (Арх.); «Если целовек увидит шишка, он заболеет» (Печ.); «Благословись, нигде шишка никакого не будет, это все выдумки!» (Новг.); «Он колдун. Шишки к ему ходили за работой: от где что от кого наделать, где что кому начудить. Колдун стал жалеть народ. А дал им работу — семя подбирать» (Новг.); «Он пошел, между ног смотрит, а там и пляшут и скачут и рогаты и мохнаты. Один шишко и говорит: „Зять смотрит! Зять смотрит!“»; «Шиш бы тебя взял!» (Мурм.); «Шишки-то и есть черти. Кто хочет покультурней сказать, тот „шишок“ говорит, а мы, грешные, все „черт“ говорим» (Новг.); «Шишко его знает!» (Печ.); «„Хмельные шиши“ — опойная горячка, когда грезятся чертенята» <Даль, 1882>.

Шишком (шишом, шашком и т. п.) может называться и водяной, и леший, и банник, и в особенности черт; шишко — дьявол (Олон.). Как и бес, демон, черт, шишок — «нечистый дух в самом общем понимании»; это обобщающее, родовое название для различных нечистых. Д. К. Зеленин полагал, что слово шиш — самое старое подставное для запретного «тать» <Зеленин, 1930>.

Исследователи по-разному подходят к решению проблемы происхождения многочисленных названий нечистых духов, которые имеют в основе корень шиш. Шиш — старое «лазутчик, соглядатай и переносчик»; а также «разбойник, бродяга, мародер, праздношатающийся, никчемный человек»; бранное шиш — «разбойник, бродяга» — встречается в тексте XVII в. по отношению к русским бродячим шайкам. М. Фасмер и А. Марков пытаются связать это значение со значением «черт, нечистый». А. Марков считает слово шиш заимствованным из зырянского языка, где ?y? — «лесной бродяга»; М. Фасмер утверждает, что источник заимствования — эстонское siss — «разбойник, грабитель». Этимологически слово «шиш(ко)» связывают и с тюркским sis — «опухоль, вертел», шишмек — «пухнуть, опухать» <Черепанова, 1996>.

О. А. Черепанова полагает, что севернорусское шиш, шишко было заимствовано из финно-угорских языков как «табуистическое наименование хищных зверьков, в первую очередь ласки», которая может быть, по поверьям, дворовым духом, «хозяином» (см. ДОМОВОЙ, ДВОРОВОЙ).

По-марийски «шешке» — табуистическое, ритуально-почтительное наименование хорька, ласки; по-башкирски «шэшкэ» — «норка, хорь» и т. д. Мифологизация ласки (как и близких к ней маленьких хищных зверьков), которая селится поблизости от людей, прослеживается на всем Русском Севере и северо-западе. По поверьям Псковщины, «ласка скотину бережет», она «лошадям гривы заплетает» (Мурм.).

По мнению О. А. Черепановой, «произошло распространение табуистического наименования мифологизированного зверька и дворового на ряд иных персонажей и параллельно — вливание слова шишко в обширное гнездо слов с корнем шиш-» <Черепанова, 1983>.

Допуская возможность такого происхождения названия шишок на уровне глубинной семантики, нельзя не отметить, что в языковом сознании XIX в. наименование шишок в отношении нечистого духа устойчиво связывается с представлением о его остроголовости. По распространенным поверьям, нечистые духи, лешие и чаще всего черти имеют спутанные, «всклокоченные шишом» волосы или сужающуюся кверху (клином) голову, носят островерхие шапки и т. п., ср.: «Волос шишом стал»; «Все люди как люди, один черт в колпаке» <Даль, 1882>. Поэтому вероятной представляется связь названия шишок с «шиш» — «шишка, дуля, кукиш», «островерхая куча, маленькая копна сена».

Повествования о шишках, нечистых духах, распространены среди крестьян многих районов России и, в общем, сходны с рассказами о леших, банниках, чертях. Ср.: «шишки водятся в байнях большинство», в ригах, в гумнах и в других «непоказательных местах» (Новг.). В быличках, недавно записанных на Новгородчине, вездесущие шишки задерживают в лесу коней припозднившегося путника; они появляются в бане; шишка-черта может показать сыну колдун; шишок обучает парня игре на гармони: «Я еще слышала вот такой рассказ. В гармошку кто хочет научитца играть, но не научитца. Ну, парень, может, у колдуна спрашивал… Стал ходить в байну учитца играть. Все учился, учился. Научился хорошо играть. И, наверно, шишок там был, что он и говорит, парень: „А что мне тебе платить за это, что ты меня научил играть в гармонь?“ — „А я, — говорит, — стану раком, а ты меня ударь ногой в ж…, и всё“. Видишь. Шишок раком стал — этот, и вправду, дурак согласился, который учился-то. Вдарил его ногой, себе ногу и выбил. А это каменка! Шишок его и заставил в каменку бить ногой, чтобы вот так и был кривой. А в гармонь-то все-таки научился играть. Знаете, это вот шишки больше в байне, то и говорят, что в байне ничего нельзя [нужно вести себя осмотрительно]» (Новг.).

Название шишок, шишко, при его популярности в разных районах России, получило преимущественное распространение на севере и северо-западе, в районе Средней Волги (с выходом в Заволжье) и на юге — до Пензы, Саратова, Воронежа и Дона <Черепанова, 1983>.

Широко распространены также и разнообразные наименования нечистой силы с корнем шиш-: шишанка, шишига, шишик; шишимора, шишига и т. п. (см. ниже).

ШИШИГА, ШИШИХА, ШИШИЦА, ШИШИТИХА, ШИШИЧИХА, ШОШЫЧИХА — нечистый дух, чертовка; водяная чертовка; лешачиха; овинник; черт, бес; баба-яга.

«Да чтоб ее лешие в лесу удавили, чтоб шишиги в реке утопили» (Ю. Урал); «Шошычиха, лешачиха — то онно» (Печ.); «Ягабиха страшна шошычиха. Баба-яга та же шошычиха и есть» (Печ.); «Шишига свадьбу играет» (чертова свадьба) <Даль, 1882>; «Вино жрут, как шишихи» (Печ.); «Разве не видите: вон он, шишига, на часах сидит да дразнится» (Моск.); «Домовушка должен быть тот же шишига, то ись Дьявол, — по крайности прежде был шишигой, а теперь, видится, обрусел» (Урал); «Сам ли в забытьи забежал или шишиги затащили — хоть убей, не знаю. И не прошла эта история мне даром» (Урал).

Шишига, как и другие наименования с корнем шиш- (см. ШИШ, ШИШОК), — родовое, обобщающее название нечистой силы, которое может быть отнесено и к нечистому духу неопределенного облика, и к подпольнику, баннику, лешему и т. п. Шишига — злой дух в подполье дома (Арх.); нечистая сила в бане (Влад.). Обитающая в бане шишига имеет отвратительный вид, может запарить до смерти (Сарат.) (здесь шишига определенно напоминает обдериху — см. ОБДЕРИХА).

«Года три тому назад истопила матушка баню и посылает меня мыться, — рассказывает владимирская крестьянка. — Я пошла. Вхожу в предбанник, отворила в баню дверь. Гляжу, а там моется тетка Марфа, сестра покойного батюшки. Я было хотела взойти, да раздумалась. А она увидела меня, да и баит: „Пойдем, Машка, я помою тебя“. Я слышу, что голос-то не походит на теткин, скорее захлопнула дверь, да ну домой. <…> Матушка мне и баит: „Тебе и показалось, как нито шишига вместо тетки Марфы, они, баит, часто кажутся тем, кто без молитвы приходит в баню. Пойдем со мной“. Приходим в баню — нет никого. А эфто должно и впрямь мылась шишига».

По мнению В. Даля, шишига — «нечистый, бес», а также «злой кикимора или домовой, нечистая сила, которого обычно поселяют в овине; овинный домовой» <Даль, 1882>. В поверьях Ярославщины шишига — домовой бес, злой дух. Шишигу, похожую на кикимору-пустодомку, представляли ряженые во время Святок: ее изображали в «бабьем» сарафане, но без кики, с распущенными волосами; шишигой мог быть и парень, одетый по-старушечьи, в лохмотьях, с горшком на голове вместо кокошника, который разбивали <Маслова, 1984>.

В великорусских поверьях шишига нередко связана с водой и напоминает русалку. Во Владимирской губернии на Троицу было принято тайно украшать березку для шишиг. Считалось, что во время праздника шишиги-нечистые пляшут перед такой березкой.

«Шишига предстает в образе скромной, робкой, застенчивой и неповоротливой женщины, живет в воде, в болоте, часто выходит из воды на берег, а в воде то полощется, то моется… Живет иногда в лесу. Любит баню и ходит в нее, если дверь в бане оставлена без молитвы» (Костр.).

Шишихой, шишитихой, шошичихой может именовать и чертовка, а также лесной, водяной дух (лешачиха, русалка); нечистый дух неопределенного, угрожающего облика, а на Печоре — даже баба-яга.

Шишигой именуется вездесущий черт, который морочит пьяницу (Моск.) (см. ПЬЯНЫЙ БЕС). На Урале рассказывали, что Ермак Тимофеевич (слывший колдуном), «когда недоставало у него войска, выставлял против неприятелей шишигов» (чертей).

«Чаще всего он, шишига-то… нападает на гулебщиков (охотников. — М. В.). Покажется сначала каким зверем или какой птицей, а потом превратится в чудо, напустит на человека робу [ужас]; человек испугается; у человека язык отнимется, ум помрачится; человек и умрет, пожалуй, с испуга, без языка, а умереть без языка, значит без покаяния умереть, а эвто, значит, Дьяволу и на руку» (о запрете охотиться в праздник) (Урал) <Железнов, 1910>.

ШИШИМОРА — черт, бес; нечистый дух в доме; кикимора.

В поверьях ряда районов России шишимора — вариант наименования домашнего духа в женском облике или кикиморы. «Если нечистый водится в комнате, то это — шишимора»; иногда слышат, как она прядет; «если оставить пряжу с куделей в избе, особенно накануне праздника, напрядет, путая на веретене так, что придется расстригать» (Костр.).

На Святках старухи «одевались шишиморами», то есть наряжались в рвань и пряли, сидя на полатях (по-видимому, пародийно вторя действиям существ, сходных с кикиморой, суседкой, доманушкой): «Пряху (копыл) ставили меж ноги… Девушки смеялись над шишиморой, хватали ее за ноги, а она била их палкой» (Костр.).

В Саратовской губернии шишимора — «привидение в виде белого старика». Шишимора — «кто любит все и везде осмотреть, вышарить, обшарить» (Вятск.).

ШИШКУН — черт, бес; леший; колдун; знахарь.

Шишкуны — существа, сходные с шишками: нечистые духи, черти. Это по преимуществу водяные черти, напоминающие по своим характеристикам и хухликов, и шуликунов.

Согласно верованиям крестьян Сибири, в Васильев день на Ангаре вечеринки стараются окончить до полуночи, «чтобы избежать посещения так называемых шишкунов. Было однажды… что на вечеринку, затянувшуюся далеко за полночь, прибежали черти в виде маленьких людей на конских ногах, в „голых париках“ (тунгусская одежда), с острыми головами и разогнали вечеринку» <Макарова, 1913>.

Отличительная черта шишкунов сибирских поверий — конские ноги; кроме того, в их облике традиционно подчеркивается остроголовость, отраженная в наименовании шишкун, имеющий голову «шишом». Ср.: «С остроголовым (чертом) не шути — перетянет» <Даль, 1984>.

ШИШКУНЬЯ — знахарка, колдунья.

«Ой, да она пошишикует немного, поговорит, пошепчет, поколдует. Шишкунья — женщина, мужчина — дак шишкун» (Олон.).

ШОЛЫШНЫ — нечистые духи, изгоняемые по окончании Святок.

«Под Крещенье выгоняют из дома шолышнов, выгоняют святой водой из домов, овинов, баней… Окропляют каждого человека, а потом квартиру — крестообразно… Будто у шолышна шапка железная штыком, в руках носят железную сковородку с горячим угольем и, бегая по-на уличу, выговаривал: „На кол девку, на копыл парня“» (Арх.) <Богатырев, 191 б>.

ШУЛИКУН, ШУЛИКУН (ЧУЛИКУН), ШУЛИКЕН, ШУЛИКОН, ШУЛЮКОН, ШЕЛИКАН, ШЕЛЮКАН, ШЕЛЮКИН, ШИЛИКУН, ШИЛИКУН (ЧИЛИКУН, ЦИЛИКУН), ШИЛИХАН, ШОЛЫГАН, ЧУЛИКИН — нечистый дух; водяной; ряженый.

«Шиликуны пришли! Шиликунничать, ходить о Святках переряженным» <Даль, 1882>; «Шуликун утащит кудельку!» (Тобол.).

Шуликун сходен и с водяным, и с чертом (а также с хухуликом, шишкуном). По поверьям, это обычно маленький мелкий нечистый дух (с кулачок или побольше), редко появляющийся в одиночку. Шиликуны ходят ватажками. Иногда они остроголовы или наряжены в остроконечные колпаки (почти общерусское и общеславянское явление; ср. древнерусские изображения бесов) <Толстой, 1985>.

В современных поверьях Архангельской области облик шуликуна (чуликуна), которым пугают детей и припозднившуюся на посиделках молодежь, объединяет черты святочного ряженого, нечистого, «железнозубого еретика» (опасного мертвеца) и существа, напоминающего Бабу-Ягу. Чуликуны «на человека похожи, шапки с остряком, в белом кафтане самотканом, вроде как подпоясаны кушаком. Чуликуны по деревне ночью ходили, всех пугали». У чуликунов «во рту как огонь» или «изо рта огонь, в руках каленый крюк, им загребают детей, кто в это время на улице». У них «глаза светят, зубы светят»; «во рту красно, в носу красно и глаза-ти красны».

Перемещаются шуликуны на коже, в ступах, в санях об одном полозе. «Шуликуны с Рождества до Крещенья. <…> Они на печи каленой ездят. Наверно, натопят печь и поедут» (Арх.) <Черепанова, 1996>.

Шуликун — своеобразный «сезонный демон», который может появиться из воды в Святки (в канун Рождества, 6 января) или в период зимнего солнцеворота. После Крещения (19 января) шуликуны вновь исчезают в воде или просто «уходят».

«А уедут-то чуликуны-ти на Крещенье. Когда окунут крест (при водосвятии, — М. В.), цуликоны, говоря, сходя; на Крещенье все кончается» (Арх.); «На Святки на реку с крестным ходом ходят, а потом говорят, теперь всех шуликенов в речке, в Ердане, потопили, некого бояться» (Арх.) <Черепанова, 1996>.

Согласно уточнению Н. И. Толстого, «сезонные демоны» выходят из воды и в конце Петрова поста, оставаясь на земле приблизительно со дня Ивана Купалы до дня Петра и Павла (то есть с 7 до 12 июля).

Таким образом, время присутствия шуликунов на суше, их наибольшей активности — это праздники, связанные с солнцеворотами и, наиболее отчетливо, с зимним солнцеворотом <Толстой, 1974>.

Однако передвижения шуликунов не всегда описываются в поверьях однозначно. В Вятской губернии и в Якутии рассказывали, что существа, подобные шуликунам, не уходят под воду, но, напротив, выскакивают оттуда 19 декабря, по окончании Святок (см. ШЕЛИКАН, ШИЛИКУН).

«Из воды, из крещенской Иордани после водосвятия они [шиликуны] вылезают, позднее снова туда возвращаются, но могут забраться и в дома, и тогда в амбарах, благодаря их, незаметно кончаются припасы» (Якут.) <Толстой, 1985>.

Бытовали и поверья, согласно которым шуликунов изгоняли по окончании Великого поста: «Великий пост пройдет, будет заговенье. Кругом деревни гоняют тройки, шуликунов топчут. Это будто черти, а потому их и топчут, чтобы они не остались» (Печ.) <Черепанова, 1996>.

Наконец, шуликун может быть не связан в своих передвижениях с каким-то определенным временем. В поверьях русского населения Колымы шелюкин — «водяной дух, живущий в проруби и по ночам выходящий на лед». Упоминается также, что «чиликуны из болота выходят»; «Чуликины в лесу живут, черные, волосы черные, лицо черное и ноги черные» (Арх.).

Появляясь на земле в Святки, шуликуны, по мнению крестьян Пермской губернии, «толклись на перекрестках дорог, а также около прорубей, пугая православных».

Подобно водяным чертям, шуликуны помогают в святочных гаданиях; они пугают людей (и веселящихся на вечеринках, и тех, кто заглядывается в окна). Особенно опасны они для детей — уносят их, «загребают» (Арх). Шуликунами пугали детей и в сибирских деревнях. Ср.: «Не ходи в лес — шуликун пымает» <Толстой, 1985>.

Шуликуны могут преследовать прядущих в Святки (Арх.). В Тобольской губернии ленивых прядильщиц, которые не успевали к Святкам выпрясть куделю, пугали тем, что их «утащит шуликун».

Подобно вездесущим нечистым духам, чертям и подвластным им проклятым, «шуликуны подкарауливали все, что кладут не благословясь, и все это была их добыча» (Сиб.).

Представления об особой активности нечистых во время больших годовых праздников, летних и зимних солнцеворотов общераспространенны, как и вера в то, что во множестве появляющиеся во время Святок нечистые духи выходят на землю из воды (и затем уходят в воду), и наоборот.

На Ярославщине рассказывали, что в полночь на Богоявление (19 декабря) вода во всех озерах и реках колышется; «нельзя полоскать белье неделю после водоосвящения, так как когда погружается в воду крест, то и нечистая сила бежит от него. Если полоскать белье, нечистая сила схватится и вылезет наверх»; после Крещения черти прыгают в Иордан (Мурм.) и т. п.

При известной противоречивости поверий, связывающих пребывание нечистых на земле то с периодом до Крещения, то со временем после него, можно предположить, что вода в определенные периоды года представляется средоточием разнообразных сил и существ, покидающих ее по разным причинам.

Так, согласно поверьям Архангельской губернии, Дьявол велит нечистым ходить во время Святок по земле, быть поближе к людям и своей помощью обольщать слабые души <Ефименко, 1877>.

«В народных представлениях время от Рождества до Крещения, то есть Святки, — это время „без креста“, когда только что родившийся Иисус не был крещен. Народная мысль связывала с этим временем разгул всякой нечистой и неведомой силы, боящейся крестного знамения» <Черепанова, 1996>.

Святочный мотив присутствия водяных нечистых меж людьми может быть связан и с характерным для празднования начала года воспроизведением «времени первотнорения», когда мир словно бы заново рождается из хаоса (в том числе водного) и един, еще не разделен на сферы обитания людей, земных и водяных духов, и т. п.

Появляясь на земле во время Святок, нечистые на свой лад отмечают большие годовые праздники, неотъемлемая часть которых — посещение людей сверхъестественными существами. Однако шуликун в поверьях, по-видимому, не просто водяной нечистый: его облик и поведение (маленький рост, вездесущность, похищение неблагословленного, мелкие проказы) могут быть связаны и с представлениями о шуликунах как о погибших (проклятых или погубленных матерями, некрещеных) детях, которые пребывают до времени у нечистых и «выходят погулять» на Святки.

Возможно, что одна из трансформаций образа шуликуна — шилыхан — «мальчишка, пакостник и шалун». Шилыханы «живут в заброшенных постройках и пустых сараях, непременно артелями; они дразнят пьяных, кружат их, толкают в грязь; проделки их над человеком не наносят существенного вреда» (Волог.). Место обитания и занятия шилыханов в крестьянских поверьях, в общем, характерны для представлений об участи проклятых, безвременно погибших детей.

Согласно верованиям ряда районов России (Новгородской, Мурманской областей), проклятые и пропавшие без вести дети, люди могут пребывать под водой у водяных и даже возвращаться от них (отыскиваясь у крещенской Иордани или в бане именно на Святки, в Крещение). В облике шуликунов (то появляющихся, то исчезающих), видимо, все же преобладают черты «сезонных» водяных духов (или проклятых, некрещеных детей, безвозвратно присоединившихся к сонму водяных обитателей).

Образ шуликуна в поверьях Архангельской области еще более сложен. В нем проглядывают черты не только диковинного ряженого, сказочного персонажа, детского страшилища, но и связанного с прядением, судьбами людей сверхъестественного существа.

По мнению Д. К. Зеленина, остроголовость водяных нечистых имеет «прямую связь с прафинской традицией конических головных уборов, изображаемых на так называемых „чудских образках“, то есть на древнеюгорских иконах». Среди слагаемых образа остроголового шуликуна могли быть и остроголовые фигурки божков, и суконные конические головные уборы остяцко-вогульских и лопарских шаманов, и островерхие шапки русских казаков — завоевателей Сибири (отождествляемых иногда местным населением с нечистью). Образ шуликуна, как полагает Д. К. Зеленин, неславянского происхождения, и название его заимствовано <Зелении, 1936>.

Истоки слова шуликун Д. К. Зеленин искал в Волжской Булгарии. В работе 1983 г. издания О. А. Черепанова предлагает финскую этимологию названия шуликун, однако в исследовании 1996 г. высказывает предположение, что образ шуликуна «корнями уходит в глубь мифологии древних алтайских народов», имевших тесные связи с древними китайцами и корейцами и воспринявшими от них ряд верований, мифологических мотивов. «Так у народов Восточной Азии и у древних алтайцев в новогодних обрядах участвует дракон — хозяин воды. Общее китайское название дракона — лун. Главным драконом является шуй-лун-хуан, буквально „император водных драконов“. Башкирское шулгэн, чувашское сюлюсюн, татарская мифическая птица шулгэн, коми шулейкин, якутское сюлюкюн, русское шуликун — звенья одной цепи; истоки этого мифологического ряда уходят в глубины алтайской и китайской древности. Наиболее вероятный источник, из которого русские заимствовали слово шуликун, — это коми язык» <Черепанова, 1996>.

Оговорим, однако, что образы насущно необходимых для жизни людей и природы духов, божеств могли быть не заимствованными, но типологически близкими и, возникая в верованиях разных народов независимо друг от друга, вступать затем в сложное взаимодействие.

Есть и сторонники славянского происхождения и образа шуликуна, и его названия. Н. И. Толстой возводит этимологию слов, однокоренных с шуликун, к праславянскому *sujъ — «левый», «плохой», «нечистый», «неправедный», «негодный» (противопоставленному *desnъ — «правый» и *pravъ — «правый», но чаще «прямой», а также «справедливый», «истинный», «праведный», «годный»…). «Негодным», «неправедным» традиционно именуется в поверьях нечистый дух, откуда могло возникнуть и его название — шуликун (с суффиксом — ун, означающим действующее лицо).

Н. И. Толстой считает, что слово шуликун, распространенное на севере России и в Сибири, «не изолировано в славянском мире ни в семантическом, ни в словообразовательном, ни в этнолингвистическом (и даже чисто этнографическом) отношении», и отмечает, что «в болгарских родопских диалектах „шулек“ — „незаконнорожденный ребенок“, а в южномакедонских кукушских диалектах „шул’ко“ — „обращение к еще не крещенному мальчику“. <….> Если учесть, что шуликуны бывали особенно активны в период Святок, которые у сербов назывались некрещеными днями и в качестве таковых воспринимались в прошлом и на Русском Севере, если учесть, что на том же Севере шуликуны считались остроголовыми мелкими бесами, похожими на детей, южнославянское соответствие не покажется случайным» <Толстой, 1985>.

На севере России и в Сибири шуликунами именуют также ряженых, которые подражают «празднующим Святки», посещающим землю сверхъестественным существам, божествам, нечистым. По сведениям из Тобольской губернии, «шуликунами называются такие нарядчики, которые одеваются в белое (покойницкая одежда), на голову надевают остроконечный берестяной колпак, в рот вставляют репные зубы, лицо расписывают себе углем и белой глиной». Костюм ряженых-шуликунов варьируется, однако общим остается представление крестьян о том, что рядившиеся на Святки 19 декабря должны омыться в крещенской Иордани.

Редкая трактовка образа изгоняемого в Святки, лишаемого пристанища шуликуна содержится в записи из Архангельской области: «Шуликуны — люди какие-то, лишенцы, говорили, ну, лишены родного места, в революцию выселены были; шуликун от духовенства шел, они с религией должны быть, в рясе такой» <Черепанова, 1996>.

ШУМОВОЛОС, ШУМОВОЛОСЫЙ ЛЕШИЙ — нечистый дух; леший с длинными спутанными волосами.

Длинные, часто спутанные волосы, обилие шерсти, косматость отличают многих нечистых — от лешего и водяного до черта — и характеризуют их как наделенных сверхъестественными, колдовскими способностями. Длинные, густые волосы подобных существ как бы хранят и эманируют магические силы, влияния (см. ВОЛОСАТИК, РУСАЛКА). Одно лишь распускание волос русалкой, ведьмой в поверьях иногда тождественно колдовскому действию.

«Шумоволосыми», обросшими спутанными волосами, «колдующими волосами» (шуморить — «нашептывать, колдовать» — Олон.), в принципе, могут быть названы различные нечистые духи, однако в бытующих верованиях такое наименование встречается редко. Шумоволос упоминается в заговорах, где его облик подробно не описывается.

В поверьях Заонежья отмечен шумоволосый леший, лесной дух, отличающийся, по-видимому, обилием растрепанных волос, «шумящий, как лес».

ШУТ, ЧЁРНЫЙ ШУТ, ШУТИК, ШУТНИК — нечистый дух; черт, чертик; проклятый.

ШУТИХА, ШУТОВКА — чертовка; русалка; проклятая.

«Шут его знает, что он за человек!» (Урал.); «Мать обругала свою девчонку трех лет негожим словом, послала ее к шуту, и с этого дня с ней стало делаться неладное…» (Влад.); «В непокрытую посуду наплюет злой дух — шутик» (Нижегор.); «Не было печали, шуты накачали» (Нижегор.); «Колючие растения, называемые чертополохами, кладут крестьяне Воронежской губернии в сухом виде в углы избы и под подушку для ограждения от шутов» (Ворон.); «Шут его бери!»; «Ну его, к шуту!»; «Не шут совал, сам попал»; «Шут, шут, поиграй, да опять отдай» <Даль, 1882>.

Шут — одно из традиционных названий черта во многих районах России (соответственно, маленькие чертенята именуются шутиками). В. Даль полагает, что шут — «всякая нежить, домовой, леший, водяной» <Даль, 1882>.

Ф. Буслаев подчеркивает «двуличновый» характер существа, именуемого шутом, — «областные наречия приписывают ему, с одной стороны, шутливость и забаву, а с другой — несчастья, болезнь и смерть» («самые проказы нечистой силы выражаются глаголом „шутить“») <Буслаев, 1861>.

Наименование шут в приложении к нечистому духу может иметь множество оттенков. В поверьях Орловщины шут — «черт с более добродушным, чем у других, характером». Он «показывается в виде блуждающего огонька, заманивает к себе неопытного ночного путника и потом, представившись ему в образе знакомого человека, приглашает его к себе, причем заводит доверчивого куда-нибудь, например в ригу, в овин, на крышу какого-нибудь дома, на колокольню, в поле, и, сам захохотавши, пропадает, оставив товарища опомнившегося и изумленного» («шутом» бранятся: «Э, шут какой!») <Трунов, 1869>.

Шутом может именоваться и бес, входящий в кликушу, который иногда «не причисляется к разряду злостных, но считается силой более легкого порядка» (Влад.).

Шутами, шутовками называются существа, сходные со «страшными» русалками, а также проклятые (Влад., Костр., Урал).

По верованиям Верхнего Поволжья, русалки-шутовки (лешиньки) похожи на людей, но у них лицо без румянца, космы длинные, груди большие. Их видят в прудах, озерах, проточных водах, где они умываются и «чошутся» (чешутся, чаще всего спереди назад), и в это время с их волос падают блестки. «Один из крестьян рассказывал, что видел русалку (шутовку), как она в воде перед зеркалом прихорашивалась, другой — как она рыбу да рака ела. Нагие они выходят из воды и на берег; здесь они прогуливаются, разговаривают между собой, смеются, шутят» <Зеленин, 1916> (шутовок видят и одетых, за стиркой белья). Они любят париться в банях, где «ржут и шутят»; ходят в бани, «чтобы напрясть себе ниток из тех, которые оставлены бабами без благословения». Если накинуть на русалку-шутовку крест, она, как и проклятая, может стать человеком (Влад.) <Завойко, 1914>.

Согласно поверьям Владимирщины, весьма похожие на обычных людей шуты и шутовки показываются в «нечистых местах», которые есть возле каждой деревни. В Переяславском уезде такой славой пользуется «Большое болото», посредине которого есть что-то вроде пруда — купаются в нем, однако, лишь смельчаки. «Раз молодой парень пошел купаться, прошел лавы и видит, что на том берегу сидит голая девка и моет голову. Он задумал ее напугать, обошел кругом болото, близко подкрался к ней и закричал. Девка в воду и больше не появилась. На кочке остался кусок ноздреватого мыла. Парень сначала думал, что девка утопилась, долго стоял над водой… Взял кусок мыла, пошел на деревню, ни у кого такого мыла нет и ничья девка не купалась. А это была шутовка, у ней и одежи-то никакой не было» (Влад.).

Глубоко под водой водяные шуты и шутовки «живут в избах так же, как у нас по деревням, работают, имеют скотинку, в образ которой обращены проклятые родителями дети или самоубийцы». Под водой они «стряпают, едят, прядут, шьют, одним словом, делают все, как и у нас. Живут артелью одни шутовки. По ночам ходят по деревням и заходят в те избы, где за стол садятся не молясь, бросают на стол куски, смеются за едой, не зааминивают окон и дверей. Там они забирают всякую еду к себе, воют по избам в свой час, уводят проклятых детей и больших, которые им поддадутся» (Влад.) <Смирнов, 1922>.

Очевидно, что в поверьях Владимирщины шуты и шутовки — нечто среднее между нечистыми духами, водяными, русалками и проклятыми, заклятыми людьми. Некоторые из жителей Владимирской губернии полагали, что шутов видят редко, поскольку это «древние люди», потопленные, как и «фараоново войско», в море (см. ФАРАОН).

На Урале шутовки — и русалки, и проклятые. «На языке уральцев шутовка означает то же, что у русских вообще слово русалка» <Железнов, 1910>.

Как и русалок великорусских поверий, шутовок видят преимущественно близ воды, нередко — расчесывающими волосы «большим-пребольшим черным роговым гребнем». По рассказам уральцев, на старом Яике, близ Илецка «в самые глухие полдни видали шутовку…: сидит, бывало, она на мосту, свеся ноги, и чешет гребнем волосы, и распевает заунывные песни, — песенница, знать, была» <Железнов, 1910>.

Шутовки — «проклятые жены и девы» — «живут во плоти, невидимо от людей, и будут жить до пришествия Христова. А как оне не совсем еще отрешились от земли, то часто ходят между людьми, похищают одежду и пищу… и выбирают для себя любовников из мужчин. Обыкновенно шутовки нападают на тех, которые горюют об отсутствующих или умерших женах или любовницах».

Кроме шутовок-проклятых, есть и шуты, проклятые мужчины, которые, в свою очередь, «обольщают между людьми молодых женщин».

По мнению уральцев, проклятые «одиночки» живут где приведется; а «домами-юртами» шуты и шутовки «живут завсегда под водой, на дне озера, прудов, стариц, — вообче в стоячих и тинистых водах, где никогда не бывает водосвятия…».

Считалось, что к шутовкам, как и к водяным, можно попасть иногда и просто «в гости» <Железнов, 1910>.

Интерпретируя уральские поверья, И. И. Железнов подчеркивает разницу, имеющуюся, с его точки зрения, «между уральской шутовкой и общей русалкой»: в отличие от русалки, шутовка бережет свою жертву (обольщенного) долгие годы. Она покушается на жизнь человека только тогда, когда его «станут отбивать от нее люди».

Приблизительно таковы же и «занятия» шута, иногда перелетающего из одного места в другое огненным шаром (см. ОГНЕННЫЙ ШАР).

И. И. Железнов утверждает, что на Урале ходит множество рассказов о связях людей с шутами и шутовками. Такие отношения «бывают иногда весьма продолжительны и разрываются всегда или смертию обвороженного мужчины, или отогнанием от него обворожительницы-шутовки посредством молитв и отчитываний».

Рассказывали и о том, что от связи женщины с проклятым мужчиной рождались дети, «но они через некоторое время пропадали без вести, или… уносились вихрем и исчезали в воздухе. В таких случаях обыкновенно сваливают вину на проклятых, которые, дескать, не хотят, чтобы частичка их крови осталась между крещеными».

Дети проклятых достаются чертям, в чем заинтересована нечистая сила: такие ребятишки «приглядывают за хозяйством» нечисти, выполняют ее поручения (к шутовкам попадают и проклятые родителями «не в час» дети, а также самоубийцы, опойцы — см. ПРОКЛЯТЫЙ).

С кознями шутов и шутовок боролись посредством отчитывания (чтения над обольщенным молитв); смазывали обвороженных свиным салом; давали пить настой зверобоя, чертополоха. «Ежели натура больного преодолевала болезнь и страждущий выздоравливал, то значило: шутовку отогнали. Ежели больной умирал — это значило: шутовка разрушила его» <Железнов, 1910>.

Бытовал на Урале и популярный сюжет о превращении проклятой (шутовки) в обычную девушку: «Шутовка взвизгнула (при появлении священника с причтом. — М. В.), в виде жука завертелась и закружилась по горнице, — попалась, голубушка! Шутовка ищет места, где бы улизнуть, но места такого нет; подлетит к дверям — там священник с крестом — жжет, к окну — там тоже жжет; к трубе — там тоже; к болтовой дыре — там тоже… А священники с причтом возглашают молитвы, поют ангельские песни, читают Евангелие, кадят кадилами, кропят святой водой, одно слово, вздохнуть не дают шутовке! Вилась, вилась шутовка по горнице, стукалась, стукалась о косяки да стены, напоследок измучилась, из сил выбилась и рухнула на пол, идно стены задрожали. Это значит нечистая сила (владевшая шутовкой. — М. В.) пошла сквозь землю. В эту самую минуту пропели петухи, и, на место жука, очутилась на полу девушка в красном штофном сарафане» <Железнов, 1910>.

Несмотря на то что приводимые И. И. Железновым поверья о шутовках художественно им интерпретированы, они остаются традиционными и сходны с представлениями о русалках и проклятых, отмеченными в других районах России (см. РУСАЛКА, ПРОКЛЯТЫЙ).

В Костромской губернии синонимы наименования шутовка — «чертовка, чертеница, демоница, омутница». Шутовка живет в воде или около воды, она лохматая, черная. «Вылезет из воды, распустит клок и чешет волосы. В общем, шутовка очень схожа с русалкой, каковой здесь совсем не встречается, и даже имени ее, говорят, не слыхали» (Костр.).