Пустынь для американок
Пустынь для американок
Вдали от шума и суеты мира, в тихих монашеских убежищах, в пустынных местностях, наводящих на мысль о вечности, тысячелетие жены Святой Руси трудились ради своего спасения. Стремясь прежде всего приобрести смиренномудрие… Они старались быть невидимыми, незаметными, скрытыми в тихих кельях за монастырскими стенами, расположенными за отдаленными реками и озерами, в забытых скитах, спрятанных в зеленых чащах, в тени плакучих ив и березовых рощ, которые одни только и слышали их тихую молитву и нежное пение и видели их созерцающими свадебную горницу их Божественного Жениха, Христа.
Игум. Герман (Подмошенский).
ОТЕЦ ГЕРМАН ВСПОМИНАЕТ: «Порой о. Серафим бывал столь отрешенным, безмолвным, что казалось, он никогда не выйдет из этого состояния. Природу он ценил как источник непостижимого соприкосновения с Богом и, пребывая в ней, погружался в пучины собственного внутреннего мира. Как утешительно видеть, сколь глубоко радовался он, созерцая пустынь. Я нередко задумывался: неужто более нет молодых американцев, чувствующих столь же глубок, способных разделить его радость?»
Со времени знакомства с о. Адрианом о. Герман (в ту пору просто 20–летний юноша Глеб) начал общаться с американцами, недавно принявшими Православие. Отец Адриан познакомил его с тремя своими подопечными — они жили в деревеньке близ Ново–Дивеевского монастыря. Прощаясь тогда с Глебом, о. Адриан настоятельно просил его не только помогать новообращенных в переводах с русского, но и заново, с позиции их восприятия учиться Православию. Их новый взгляд чрезвычайно полезен тем, для кого Православие сделалось «прописной истиной». «Кто знает, доколе Господь будет попускать нечестивость, расползающуюся по Америке. Времени терять нельзя, нужно передавать людям опыт православной жизни, а это непросто — из?за различия культур. Как?то привьется побег Православия на новой ветви?» — говорил о. Адриан.
Дружбу с теми новообращенными о. Герман пронес через всю жизнь. Особенно сблизилась с Братством уже упоминавшаяся Нина Секо — она также всем сердцем чаяла православной жизни, о которой рассказывал о. Адриан. В результате многолетней переписки с платинскими отцами она тоже приобщилась монашества.
В 1973 ГОДУ Нина приехала в Сан–Франциско с восточного побережья. Зная о ее монашеских устремлениях, люди посоветовали обратиться в русский монастырь, но, будучи американкой, она боялась, что не приживется там. Отец Серафим подбодрил ее в письме, указав: «Храните в тайне свое чаяние монашества, живите в согласии со всеми, помогайте страждущим (но упаси Вас Бог навязывать помощь!), молите Бога и нашего предстоятеля Владыку Иоанна указать Вам скорейший исход из мирской суеты. Не нужно сейчас стараться всё «обустроить». Достаточно иметь в сердце горячее желание пустыни, в чём мы постараемся помочь».
Позже Нина посетовала в письме, что удручена церковной жизнью в мире. Отец Серафим написал в ответ:
Дорогая сестра во Христе Нина!
Приветствую Вас о Господе!
По тону Вашего письма чувствую, что Вы нуждаетесь в «назидании». Вряд ли смогу дать его Вам, однако, как и все американцы–православные, я замахиваюсь на большее. Попробую написать Вам несколько строк.
Вы правы, положение в Сан–Франциско (в церковной жизни) малорадостное, и не пытайтесь приспособиться или сделать вид. Не мудрено, что Вас это огорчает, однако именно в такие минуты и проверяется добродетельность. Нельзя предаваться унынию, разувериться из?за своей «неопытности». Спросите себя: а может, всё не так уж безнадежно? Вы не случайно оказались там, хотя, возможно, и не в соответствии с Вашими планами. Может, Вам в глубине души и собственные чаяния уже начинают казаться безумством? Когда такое случается со мной, я задаюсь вопросом: «А есть ли у меня выбор? Не большее ли безумство жизнь всего остального мира? Так что держитесь и благодарите Бога, что он испытывает Вашу веру.
Чтобы Вас не поглотил мелочный церковный мирок, СОЗДАЙТЕ МИР СОБСТВЕННЫЙ, ВНУТРЕННИЙ. Он, по сути, и есть подлинный церковный мир подвижников и пустынников, всех тех «чудаков», которые на дают угаснуть искре в нашей душе. Сегодня, когда пустынь уже нечто несвойственное Церкви, голоса пустынников особенно важны. Значит ли это, что мы должны уподобиться им? Нет, просто мы любим их и хотим, чтобы хоть в малом жизнь наша напоминала их, если, конечно, Господь смилуется о нас, а не погубит во грехах наших, самости и мраке кромешном.
Отец Серафим и о. Герман знали, что в дореволюционной России монахинь было в три раза больше, чем монахов. Для американок православное монашество у них на родине, по сути, только- только зарождалось, и негде было следовать пустынническому идеалу, что было весьма прискорбно: женщины не только могли бы там преуспеть в жизни духовной, как и мужчины, но они были еще более приспособлены к подобной жизни, ибо независимы от церковной иерархии. Леса на севере России помнят немало великих святых пустынниц. Платинские отцы рассудили: а почему бы американкам не иметь свою пустынь? Тогда они еще не знали, что осуществлять это выпадет им.
В ФЕВРАЛЕ 1975 ГОДА Нина приехала в Платину и сказала отцам, что всё больше подумывает обосноваться на лоне природы, в тишине. Она нашла подругу–единомышленницу, стедентку- вокалистку Барбару Мак–Карти. Отец Серафим отмечал: «Обе стремятся к отшельничеству, к жизни неприхотливой. Сколько же им предстоит претерпеть поначалу: расстаться с упованием на собственные силы, непрестанно бороться, вырабатывать смирение и доверие».
Барбара пришла к Православию в 1968 году, и ее увлек идеал монашеского отшельничества после того, как в одном из первых номеров «Православного Слова» она прочитала о затерянных скитах в Канаде. В 1972 году она оставила занятия вокалом и отправилась в паломничество по этим скитам. В 1974 году поехала в греческий монастырь на острове Хиос, где пробыла более года.
5–го июля 1975 года Барбара и Нина приехали в Платину в первый раз. Отцы сразу же проводили их в церковь. После молитвы Барбара подошла к о. Герману:
- Мне нравится пустынь. Здесь хорошо. Возьмите меня сюда.
Отец Герман видел, что женщина не шутит, но не вполне понимал, что она имеет в виду. «Может, появилась еще одна душа, которая хочет потрудиться во благо нашего общего дела?» — подумал о. Герман.
- Обещайте, батюшка, что пострижете меня в монахини и оставите здесь.
- Обещаю! — не вдумываясь в суть, посулил о. Герман. Отозвав его в сторону, о. Серафим прошептал:
- Ты понимаешь, что говоришь?! Она — женщина, а у нас мужской скит!
Отцу Герману вспомнились и праведница из жития св. Фруктуозия Испанского, и Мария Олонецкая, и Анастасия Паданская и другие пустынножительницы прошлого.
- Почему бы не поделиться мечтой об отшельничестве с такими же жаждущими? — спросил он о. Серафима. — Почему бы не облечь в дело праведное желание, коль скоро мы можем этому поспособствовать?
Отец Серафим кивнул, перекрестился и, улыбнувшись, отошел: конечно, он положит все силы ради дела высокого, вольного и исполненного духовной красоты — ради устремления души, тоскующей о монашеской пустыни.
НЕ ПРОШЛО И ДВУХ НЕДЕЛЬ, как Барбара вернулась в скит по своей воле. Полпути от Рединга она шла пешком, ночевала в лесу. Три дня провела в домике для гостей неподалеку от монастыря, напитываясь духовными советами аввы Дорофея и немного работая. Желание удалиться от мира лишь усилилось. Отцы побаивались, как бы она, увлекшись, не потеряла трезвение православной жизни и, как могли, остужали ее излишнее рвение. Из скита она уехала с намерением обосноваться с Ниной в Этне и зажить тихой полумонашеской жизнью. В Этне Нина жила недалеко от Янгов, а Барбара — на золотом прииске, принадлежащем тетке Сюзанны Янг. Когда женщины в следующий раз приехали в Платину, о. Серафим рассказал им о «православной жизни в страхе Божием и трепете и вместе с тем в покое, трудах и молитве, и чтоб находилось время и для миссионерской работы, и чтобы было единомыслие с теми, кто примкнет впоследствии».
В октябре Барбара тяжело заболела, и ей пришлось вернуться домой, в штат Огайо. Заехав в Платину, она почти не находила сил говорить и уехала в слезах.
Однако следующим летом она вернулась! Ее намерения не изменились, а наоборот, окрепли. С неделю она жила в монастырском доме для гостей и, казалось, была весьма довольна своим послушанием: ей назначили рыть яму для фундамента еще одного домика на другом склоне горы, где вскоре суждено было появиться скиту св. Илии. Она исправно посещала и службы, и трапезы, а во время работы любовалась горами и ущельем.
О помощи Братства Барбаре осуществить мечту о. Серафим писал: «Что это — наша «забава» или начало ее новой жизни? Одному Богу известно. Похоже, такова наша участь: делать что?то, из ряда вон выходящее, чтобы не погасла искорка духовного борения, чтобы не потерять из виду главной цели. И тем немногим, кто нас «разгадал», мы просто обязаны помочь».
Алексею Янгу он писал: «Барбара чувствует себя хорошо. Сейчас пишет письмо матери. С «церковно–политической» точки зрения, ее пребывание с нами «чревато опасными последствиями», и если кто из «официальных кругов» спросит, дадим такой ответ: мы стараемся привить ей «вкус» к пустыни и в то же время сдерживаем ее порыв уйти в отшельницы. Отец Герман разрешает ей отсутствовать не более трех дней кряду, чтобы она не пропадала из виду. Один Бог знает, к чему приведет ее столь страстное желание пустыни, мы не хотим это желание ни тушить, ни загонять в узкие рамки «готовых советов». Покамест этим летом мы одни, и молодых душ, гораздых к соблазну, поблизости нет. Примеры из русской истории XX века показывают: тех, кто радеет о таких «сумасбродах», самих потом начинают преследовать, впрочем, нам это хорошо известно».
Еп. Нектарий с любовью благословил Барбару, велел ей крепиться: «Уповай на Бога, и путь твой будет светел».
ДУХОВНОСТЬ БАРБАРЫ коренилась в ее тонкой артистической натуре. Как и платинские отцы, она чувствовала близость к природе. Она не расставалась со своей любимой книгой «Духовные поучения» св. Макария Великого, из которой явствует, что высокая цель всегда сочетается с трезвым, «сугубо земным» ее воплощением. Святоотеческая литература и любовь к музыке помогли Барбаре увидеть в суровой природе Платины красоту Божьего творения, которой она сама причастна. Но мало только лелеять это чувство в собственной душе, хотелось поделиться им с другими: так певец всем существом своим впитывает величие музыки, получает вдохновение свыше и несет его слушателям. Редкие свободные от молитвы минуты она посвящала переводу Священного Предания с греческого, переписывала русские тексты о монашеском пустынножительстве для «Православного Слова», иногда даже сама набирала их в типографии, когда отцы бывали перегружены работой.
Но при первой же возможности исчезала в своей сокровенной пустыни. Порой она молилась всю ночь напролет, и с рассветом ветер и эхо доносили до отцов ее голос.
«Припоминаю такой случай, — пишет о. Герман. — Церковная смута отразилась в ту пору и на Братстве. На душе было неспокойно, напряженность и неопределенность нависли тучей, и Барбара была в курсе наших дел. Однажды она попала мне «под горячую руку», и, поведав о наших невзгодах, я попросил ее некоторое время не приходить. Она послушалась и ушла в лес. Только тогда до меня дошло: возможно, она голодна и пришла за провизией. Я написал записку с извинением, захватил кое?что из снеди и отнес в лощину. Так на дереве висел короб, где оставляли пищу для Барбары.
Смеркалось. Я спустился по склону, выискивая взглядом обусловленное дерево, и никак не мог найти. Вдруг из?за горы донеслось чудесное пение. То была знаменитая ария Элеоноры из последнего акта «Силы судьбы» Верди, ария–мольба «Боже, мира, мира, мира прошу». В то смутное время не придумать было молитвы уместней.
Пение парило по всей лощине и уносилось к подножию горы. А над ее вершиной зажглась первая вечерняя звезда и проклюнулся серп месяца. И мне подумалось: «До чего же благодарна эта душа за нашу жизнь, даже обделенная хлебом насущным!» Никто из новой братии не выказывал такой любви к пустыни, так серьезно не руководствовался в жизни учением святых Отцов.
Опустилась ночь. Ария сменилась мелодичным византийским песнопением в сокрушении души. «Как поделиться мне с ней той малой толикой Афона, что сокрыта в сердце?» — подумал я, слушая греческие напевы.
Несколькими годами позже мечта моя исполнилась. Мой афонский духовный наставник, схимонах Никодим, благословил монашескую мантию для этой американки, отдавшей себя и свой чудный голос Создателю».