* * *

* * *

В свадебных приготовлениях Павел с Наташей принимали очень малое участие и предоставили все это родственникам, сами же все вечера проводили в сладком христианском общении с молодежью. Из рассказов Жени он знал, как много скорбей и какие подвиги веры были в самые тяжелые годы гонений на христиан. Поэтому Павел пожелал уделить, как можно больше внимания молодежи. Ему так хотелось своим служением среди них, хоть в малой мере, возместить те утраты, какие они имели, проводив лучших из своей среды на страдание. В разных частях города они собирались на молодежное общение, проводя беседы на самые насущные вопросы жизни, а так же с упоением слушали рассказы из жизни страдальцев отцов, братьев, друзей, среди которых проходила жизнь Владыкина; и юные сердца загорались готовностью на новые подвиги проповеди Евангелия. Многие из них, в лице Павла, увидели того, кто вынашивался в их сердцах, кого желали видеть, постоянно молясь за узников, и поэтому тянулись всей душой к нему.

Павел, со своей стороны, был рад увидеть естественный облик христианской молодежи, рожденной в бурях и (как поколение отцов) отдавшей жизнь за Господа. Здесь он нашел свое место, свою стихию; и так просто, непринужденно, по сердечному влечению, оказался своим для всех их. Еще был очень рад, что из этой среды, из этого поколения Господь избрал для него друга. Особенно отрадно было видеть, что Наташа была таким нужным, близким, дорогим другом среди своих друзей. Павел не видел среди них старших братьев, но понял, что их образ, их дух остался и жил среди молодежи, хотя они уже долгие годы томятся за колючей проволокой. В этом вопросе они с Наташей оказались единодушными и в будущем пожелали жить не для себя, а для Господа и для своих ближних.

Подошел день бракосочетания. Перед этим, находясь среди своих юных друзей, Павел сказал, что никакого свадебного пира они устраивать не желают, потому что это акт узкого, семейного характера; на вечер будут приглашены очень немногие, главным образом, родственники и те из друзей, какие были особенно близки к семье Кабаевых. Со всеми остальными он желает расширить и крепить дружбу на поприще жертвенного служения Богу как в церкви так и среди, погибающего во грехах, мира. Зато всех-всех убедительно просил прийти в дом молитвы на бракосочетание, чтобы ощутить руки всех друзей в благословении над ними.

Бракосочетание происходило в один из первых мартовских дней, в воскресенье, после богослужебного собрания. Весеннее солнце ласково рассыпало свои золотистые лучи как на брачущихся так и на всех присутствующих. Легкое веяние теплого весеннего ветерка приятно охлаждало лицо и все тело Павла, возбужденное предстоящим событием — ведь такое совершается один раз в жизни, хотя друзья и недруги считали эту жизнь неоднократно потерянной.

Наряд невесты был предельно скромен и отделял ее от остальных сестер-подружек, только фатой. Павел не выделялся от братьев и сверстников ничем. Кто-то, перед самым бракосочетанием, приколол к их груди по маленькому пучку свежих полевых фиалок.

Весь двор и помещение были переполнены людьми; сотни глаз устремились на жениха с невестой; но самым важным было для Павла с Наташей, что много любящих сердец в это время бились в унисон с их сердцами. Все понимали, что этот брак — необычен, так как после бракосочетания, им надлежало отбыть в суровые северные края, расстаться с родными и близкими на неизвестное время; и многие, конечно, после брачных наставлений, с замиранием души молились с ними, с родителями, с сочитывающим их, пресвитером. Дружное, громкое — "Аминь" известило всех, что в жизни этих людей произошло великое, решающее на все земные дни, обоюдное сочетание: в одну жизнь, одни цели, одни желания.

— Брак между братом Павлом Владыкиным и сестрой Наташей Владыкиной объявляется заключенным, по воле Божьей, — огласилось пресвитером во всеуслышание, и долго их поднятые руки, охваченные рукой пресвитера, возвышались над головами всех присутствующих.

Христианское пение едва пересилило голоса приветственного возбуждения, которым гудело все собрание…

До дома невесты Павел с Наташей прошли через город пешком, под руку, во всем свадебном наряде. Все окружающее — не только прохожие люди, но и природа, как им казалось, отмечало их союз свадебным приветом. Дома Гавриил Федорович и Екатерина Тимофеевна встретили их у порога краткими наставлениями, добрыми пожеланиями, сердечной молитвой, горячими родительскими объятиями.

В горницу новобрачные вошли первыми и увидели расставленные столы, заставленные приготовленными блюдами. Когда все разместились, отец Наташи попросил у Бога благословения, после чего начался свадебный пир. Все торжество проходило чинно, спокойно и чувствовалось, что здесь царил дух христианского добродушия. Правда, один из гостей попытался склонить новобрачных к исполнению обычаев, заимствованных от язычества: начал вдруг кривляться, вызывать всех ко смеху, клонить Павла с Наташей к принужденным объятиям, поцелуям — и в этой затее никак не унимался. Видя, что новобрачные не отвечают его требованиям, попытался даже выразить свою обиду. Тогда Павел поднялся и заявил:

— Дорогие друзья, родственники, почтенные отцы, я вынужден объяснить всем, что в этот, может быть, единственный день в нашей жизни, мы пригласили вас, чтобы вы благословили и проводили нас на неведомое для нас поприще. То, что требуют от нас некоторые из вас — это бессмысленный обычай, которого мы выполнить не можем, так как не хотим вас развлекать. Вы — наши друзья-христиане, и мы пригласили вас, проводить нас, по-христиански, в наше будущее, а не по-язычески.

Эти простые слова восстановили подлинно христианскую атмосферу, в которой отдохнул душой и Павел, и насладились общей любовью все присутствующие.

Когда окончился свадебный вечер, все заключили — своевременно.

Комнатка, в которую пришли новобрачные с родителями, была такая тесная, что в ней едва разместились четыре человека. Гавриил Федорович, обратившись к Павлу, сказал:

— Павел, я должен признаться тебе, что все наши мечты о Наташе, сводились к тому, что она для нас будет — дитя нашей старости, в нашей семье она последняя. Нам очень тяжело расставаться с вами, и если бы мы не полюбили тебя, мы на эту жертву не пошли бы. А теперь скажу: воспитав дочь для себя, отдаем ее в утешение тебе — одинокому скитальцу.

— Ну, а у меня свое, — вставила Екатерина Тимофеевна, — Я, преодолев одно невозможное (это то, что она с верой вымолила у Господа Павла), буду теперь преодолевать другое и, может быть, еще более невозможное. Мое сердце, Павел, откроюсь тебе, нашло в тебе друга. Я не хочу и не буду расставаться с вами. Провожая вас на Север, я оставляю дверь открытой, буду ждать вашего немедленного возвращения. Бог ничего не берет от нас малого, чтобы не наградить нас впереди большим; и почему я, другом моей старости, не могу получить тебя от Бога?

— Мама, я очень рад и глубоко тронут твоим искренним расположением ко мне, верю, что и на этот раз, руками веры, ты можешь вырвать нас из ледяной пустыни, но что тебе принесет дружба с таким отшельником и "вечным арестантом", как я? Все равно ты не удержишь меня при себе, ведь ты же знаешь, что я сам, не свой.

— Дитя мое, я и теперь радуюсь, довольствуясь полученными обрывками наших встреч; а впереди буду счастлива, может быть, подбирая крохи твоего внимания, какие могут помещаться в арестантском конверте.

— Мама, — прослезился Павел, — верь! Получишь и стол, полный нашего обоюдного благословения, от Бога; и как я счастлив, идя в открытый бой, иметь у себя в тылу такого дорогого, надежного друга — подвижника веры.

На этом трогательная их беседа была закончена родительской молитвой. Оставшись наедине, Павел осмотрел их убогую комнатушку, взял руку жены в свою и сказал:

— Наташа, жена моя, Бог свидетель, как я рад, после многолетних бездомных скитаний в одиночестве, получить от Господа как дар — тебя, наших дорогих старичков и, особенно, маму — таких друзей, каких не найдешь и во многих дворцах. Благодарен Господу и за этот маленький укромный уголок — ведь это первое, что мы имеем право, назвать своим. На этом месте, мы сейчас, первый раз в нашей обоюдной жизни, будем совершать совместную молитву. Здесь, в этом убогом уголке, суждено зарождаться нашему обоюдному счастью, счастью потерянной жизни, жизни, не раз погребенной в сердцах друзей и врагов — жизни в смерти.