Глава двадцать шестая ГИБЕЛЬ ХАЛЬВДАНА ЧЕРНОГО
Глава двадцать шестая
ГИБЕЛЬ ХАЛЬВДАНА ЧЕРНОГО
Снег с крыш уже стаял, обнажились вершины бугров, а в низинах еще синеют сугробы. Но и их дни сочтены, они незаметно съеживаются, уползая все дальше в тень, в лесные чащи, уступая место прошлогодней траве.
Солнце поедает снеговые шапки, всю зиму пригнетавшие еловые лапы к земле. Когда изъеденные остатки снега с шумом рушатся к подножию дерева, освобожденная еловая лапа шевелится, как живая, и поднимается вверх, приветствуя солнце.
Все в усадьбе радуются ранней весне – и знатный воин, сидящий на пирах у конунга на почетном сиденье возле огня, и жалкий раб, грызущий кусок окаменелого овечьего сыра в хлеву на теплом навозе. Оба блаженно жмурятся, выходя на двор и подставляя лицо весеннему солнцу, хотя весна сулит им разные вещи – одному заманчивые походы за добычей и славой, а другому увеличение ненавистной, безысходной работы.
Славный конунг Хальвдан Черный собирается в гости к своему другу ярлу[50] Сигурду. Путь к нему лежит через фьорд. Старый верный управляющий конунга Бьерн не советует конунгу ехать по льду. Да, обыкновенно в эту пору и даже гораздо позже люди преспокойно ездят на санях по фьорду, однако в этом году очень уж ранняя весна, старику кажется, что лед должен быть ненадежен и не следует рисковать.
Но Хальвдан только посмеивается. Весело сверкают его зубы, белые и крепкие, несмотря на преклонный возраст. Седые длинные волосы и борода блестят на солнце, как чистое серебро. Весна. Вкусно пахнет талым снегом и преющей на проталинах землей.
Владения Хальвдана благоденствуют. Сердце конунга радуется и ранней весне, и прочности власти, и верности жителей страны. Он хороший конунг. Он живет не зря. Судьба к нему благосклонна. Никогда его ничто не подводило – ни здоровье, ни люди, ни силы природы. Почему на этот раз должно быть иначе, с какой стати подведет его сегодня лед фьорда?
Слуги запрягают пару коней в легкие сани. Чудо что за сани! Все они сплошь изрезаны затейливой резьбой, по углам украшены звериными головами с оскаленными пастями. Внутри сани поверх соломы выстелены медвежьими шкурами.
Конунг с сыном садятся в сани, и кони трогаются. Правит юный Харальд. Он помахивает бичом, посвистывает и покрикивает. Но сытые кони не нуждаются в поощрении. Они и сами, того гляди, пустятся вскачь.
Следом из усадьбы выезжает целая вереница саней, это дружинники и гости Хальвдана Черного. Среди гостей и Кукша в одних санях с Тюром и Сваном. С тех пор как он избавил Свана от смерти на предстоящем празднике, посвященном дисам, он чувствует к нему уже гораздо меньше неприязни, хотя ничего, кажется, не изменилось и долг мести по-прежнему тяготеет над ним…
Хорошо вдыхать встречный ветер, хорошо не быть рабом, что всю зиму греется теплом навозной кучи, хорошо быть дружинником или гостем конунга и мчаться на пир к гостеприимному ярлу!
Что за кони у Хальвдана Черного – соколы, а не кони! Особенно веселится сердце, когда сани летят под гору и возницы с трудом сдерживают коней. Вот как сейчас, когда внизу раскинулся ослепительно белый фьорд и на него с берега одна за другой вылетают упряжки.
Но что это? На месте передней упряжки появляется черное неровное пятно… Передней упряжки больше нет. Есть только зияющий зловещий пролом. Все, кто следовал сразу за упряжкой конунга, поспешно сворачивают в сторону и осаживают коней.
Люди выскакивают из саней и бросаются к полынье. На поверхность воды всплывают обломки льда, вода клокочет и пузырится, точно сама негодует, что вынуждена была поглотить столь славного мужа и его юного сына.
Юного сына? Но Харальд жив и невредим, он стоит на льду у края пролома и не отрываясь глядит в воду. В последнее мгновение, когда сани пошли вслед за конями под воду, он успел перепрыгнуть на лед. Наверно, он из тех, про кого в народе говорят: в воде не тонет и в огне не горит.
Харальд, как завороженный, глядит на пузыри, обломки льда и соломины, всплывающие на поверхность.