Глава 15 Архиепископ Антоний

Положение Церкви в России сделалось совершенно несносным при императоре Николае I, хотевшем окончательно извести «раскол». Поэтому старообрядческая архиерейская кафедра была основана не в России, а в Австрии, на Буковине, куда русские староверы переселились в XVIII веке, спасаясь от религиозных преследований.

Австрийские власти по достоинству оценили трудолюбивых и трезвых переселенцев. В документах того времени старообрядцы, проживавшие в Австрии, именуются липованами.

Военный губернатор Буковины докладывал в Вену: «Эти липоване – чрезвычайно спокойный, прилежный, тихий, работящий, опрятный, очень толковый и вообще сильный и рослый народ. Каждый из них обязан овладеть ремеслом, которым они наряду с земледелием обеспечивают себя наилучшим образом. Они почитают величайшими пороками пьянство и грязную брань, и, как говорят, пьяных липован видели весьма редко. Их одежда, особенно у женщин, пригожа, опрятна и достойна. И они весьма склонны делать добро ближнему, кем бы он ни был. И на всем протяжении моей службы здесь не поступило ни единой жалобы на этих действительно достойных, добрых людей. И об исполнении ими повинностей не требуется второго напоминания»[244].

В 1783 году император Иосиф II Габсбург выдал липованам патент, в котором между прочим говорилось: «Мы позволяем им полную свободу религиозных отправлений для себя, их детей и всего потомства вместе с их духовенством»[245].

В середине XIX века на Буковине в деревнях староверов-поповцев проживало примерно 4 200 человек, а в деревнях староверов-беспоповцев – 350–600 человек. В селе Белая Криница издавна существовал мужской монастырь. Тут и было решено учредить старообрядческую архиерейскую кафедру.

Первым епископом Белокриницкой иерархии в России стал владыка Софроний (Жиров) – епископ Симбирский, рукоположенный 3 января 1849 года. Опасаясь преследования властей, он тайно приехал в Москву. И 19 июня 1850 года тайно отслужил первую архиерейскую литургию в одной из богаделен на Рогожском кладбище.

Однако епископ не справился с пастырскими обязанностями. В России проживало несколько миллионов староверов, нуждавшихся в священниках. И Софроний тотчас понял, как он может нажиться на духовных нуждах паствы – он стал рукополагать священников за деньги. «Будучи единственным в России для Древлеправославной Церкви епископом, он не восхотел добре строить этот виноград Христов, но по страсти сребролюбия начал порочить древлеправославную иерархию симониею»[246].

Когда в Белой Кринице стало известно о симонии[247] Софрония, вместо него для российских староверов был рукоположен владыка Антоний (Шутов) – архиепископ Владимирский и всея Руси.

У английского поэта Томаса Грея есть строка: «Коротка и проста летопись бедных». Архиепископ Антоний родился в семье «простых сельских жителей», которые не вели летописей. Поэтому нам неизвестен точный год его рождения – 1800 или 1812.

В молодости Шутов был записан в документы Московского цехового общества. Уже будучи архиепископом, он продолжал числиться в семейной книге Ленточного цеха. По этой книге в начале 1869 года ему было 68 лет. Следовательно, он родился в 1800 году.

Начетчик Анисим Васильевич Швецов (впоследствии епископ Арсений Уральский), много лет проживший при архиерее в качестве письмоводителя и прекрасно его знавший, написал сочинение «Жизнь и подвиги Антония, старообрядческого архиепископа Московского и Владимирского». Оно является важнейшим источником для изучения биографии святителя. В этом сочинении сообщается, что архиепископ родился в 1812 году. Эта дата представляется наиболее вероятной.

Итак, Андрей Илларионович Шутов – будущий архиепископ Антоний – родился в 1812 году, в селе Настасьино (Коломенский уезд Московской губернии) в бедной крестьянской семье, принадлежавшей к Синодальной Церкви. С детства он был обучен грамоте. А на одиннадцатом году родители отдали Андрея «на послугу» в контору ткацкой фабрики, находившейся в Настасьино.

Через три года Андрей «отдан был в науку рисования» в Москве. Проучившись два года, юноша вернулся на фабрику и стал работать мастером рисования. В 1827 году умер отец Андрея, а в 1828 году по принуждению матери молодой человек женился. Но в 1833 году Шутов, оставив мать Анастасию и жену Ирину, тайно ушел в старообрядческий Норский Покровский монастырь.

Эта обитель была расположена около посада Злынки[248] и принадлежала староверам-беспоповцам Федосеевского согласия. Федосеевцы считали, что со времен раскола Православная Церковь уничтожена, миром правит антихрист, близок конец света и нет более ни православного священства, ни церковных таинств. Поэтому федосеевские наставники отрицали таинство брака, призывая своих единоверцев жить целомудренно.

В Норском монастыре Андрей был перекрещен по учению беспоповцев. Он хотел принять иночество и навсегда остаться в обители, но «по строгости тогдашних преследований на старообрядцев в названном монастыре не могли оставить его на всегдашнее жительство»[249].

Поэтому Шутов перебрался в Москву и поступил на службу в контору ткацкой фабрики купца Федора Алексеевича Гучкова. Он был ревностным беспоповцем и попечителем Преображенского кладбища.

В конторе Гучкова Шутов дослужился до должности старшего приказчика, а затем служил казначеем на Преображенском кладбище. Здесь жила его супруга Ирина, также перешедшая в Федосеевское согласие. Здесь же она и скончалась в 1847 году.

Несколько раз Андрей Илларионович пытался оставить Москву и казначейскую должность ради уединенной жизни в удаленном монастыре. Но каждый раз федосеевцы уговаривали его возвратиться на Преображенское кладбище. Лишь в 1849 году он наконец-то смог оставить городскую суету и уехать в Норскую обитель, где принял постриг и был наречен Антонием.

В 1850 году Антоний перебрался в старообрядческий Войновский монастырь в Пруссии[250]. А через год – в скит близ села Климоуцы[251] в Австрии. В этом селе, находящемся в двух верстах от Белой Криницы, произошло знакомство чернеца-беспоповца с церковной иерархией.

В Белокриницком монастыре проживал инок Павел (Великодворский). Антоний скоро познакомился с ним. Они часто беседовали о вечности православного священства и церковных таинств. Эти богословские разговоры убедили Антония в неверности беспоповского учения. И он пожелал присоединиться к Церкви.

Когда об этом узнали местные федосеевцы, то напали на Антония, сняли с него рясу, крест, пояс и даже обувь, «всячески укоряя его, что он оставляет веру их, и даже устрашали его выдать на русской границе как русского беглеца»[252]. Чернеца в одной рубашке заперли в келье и продержали под караулом не менее пяти недель, ежедневно ведя с ним «религиозные препирательства».

Несмотря на это, Антоний сумел покинуть Климоуцы и уехать в Белокриницкий монастырь. В феврале 1852 года он присоединился к Церкви, был вновь пострижен и благословлен печь хлебы для братии. Затем инок был последовательно поставлен митрополитом Кириллом (Тимофеевым) в иподиаконы, в иеродиаконы и в священноиноки.

А 3 февраля 1853 года владыка Кирилл рукоположил Антония в архиепископа Владимирского и всея Руси. Новый иерарх должен был руководствоваться «Уставом, учрежденным на Владимирскую архиепископию», представлявшим ему широкие полномочия. Например, он имел право рукополагать епископов, лишь извещая митрополита о совершенных им хиротониях.

Тогда же была подписана «запретительная грамота епископу Софронию на производство епископов в России с тем, что это право представлено от митрополии архиепископу Владимирскому Антонию»[253].

Рискуя быть схваченным полицией, архиепископ вернулся на родину. Все российские старообрядческие священнослужители кроме епископа Софрония признали Антония своим верховным пастырем.

При владыке Антонии священство Белокриницкой иерархии распространилось по всей Руси. Это беспокоило царское правительство. «Раскольники» покушались на один из оплотов самодержавия – государственную Церковь!

Николай I не замедлил предпринять меры против Белокриницкой иерархии. Она была объявлена незаконной и самозваной. В официальных документах и прессе ее духовенство не именовалось иначе как «лже-епископами», «лже-попами» и «мужиками». Если же старообрядческие священнослужители попадали в руки властей, их ожидала тюрьма, каторга или ссылка.

Архиепископ Антоний был объявлен в розыск. За его поимку было обещано огромное вознаграждение – 12 000 рублей. «Посему и явилось множество сыщиков, так что в одной Московской губернии их насчитывалось не менее 900 человек, которые почти все свои занятия оставили и заботились только о том, как бы изловить его»[254].

Министерством внутренних дел «для отыскания и поимки лже-епископа Антония» был назначен чиновник особых поручений – Алексей Петрович Стороженко. Он с размахом организовал охоту на архиерея, о чем свидетельствуют документы, например, донесение Стороженко московскому военному генерал-губернатору от 21 июня 1857 года: «В скором времени буду иметь надобность в 20-ти казаках, 30 солдатах с ружьями и 20-ти полицейских нижних чинов, переодетых, с топорами и ломами. По невозможности определить часть города, в которой нужно будет произвести внезапный поиск, необходим чиновник полиции, который во время этих экспедиций обязан находиться при мне»[255].

Святителю приходилось скрываться в деревнях, жить «под видом банкрутства» в шалашах и сторожках, одеваться «в простую деревенскую одежду», ночевать на сеновалах и чердаках. Многажды на него устраивались облавы, его окружали полицейские, жандармы и казаки. Но чудом он всегда избегал поимки.

«Архиепископ Антоний при таких строгих ему преследованиях нисколько не ослабевал духом во устроении Святой Древлеправославной Церкви, но с 1853 года и по 1862 год почти ежегодно лично посещал все христианские общества во Владимирской, Московской, Ярославской Костромской и Нижегородской губерниях. И в сих объездах он нередко встречал себе сети засад, но всегда Господь спасал его от них»[256].

Требовалась большая изобретательность, чтобы избежать ареста. «Архиепископ делал такую предусмотрительность: намачивал платок в водке и клал его в карман. И когда на него нападали сыщики, он вынимал оный платок и натирал им свое лицо. Тогда сыщики, ощущая от него сильный запах водки, приходили в сомнение о его личности. А он, притворясь пьяным, с помощью извозчиков отбивался и избегал от рук их»[257].

Велик был подвиг владыки Антония. Постоянно скрываясь от сыщиков, чиновников и полицейских, он совершал хиротонии и иноческие постриги, освящал походные церкви и тайные домовые храмы.

Описание типичного домового храма – моленной – находим у «противораскольнического» писателя Федора Васильевича Ливанова. Он описывает моленную с походной церковью в доме купца Ивана Петровича Бутикова: «Известно, что в доме (на чердаке) московского купца И. П. Бутикова существует раскольничья моленная со всеми принадлежностями, подобающими храму. Здесь нередко служит обедню раскольничий самозванец-архиерей Антоний (Шутов). И служит не для одного семейства Бутикова, но для всех, кому угодно из раскольников молиться. В моленную Бутикова при совершении в ней богослужения вход беспрепятственно открыт для всех. Моленная имеет аршин 10 длины и аршин 15 ширины. Левая сторона от входа украшена иконами наподобие иконостасов в православных храмах. А на правой стороне три окна, из коих вид на Москву реку. Отступая несколько от стены, поставлена палатка из розовой штофной материи с восьмиконечным крестом вверху, с царскими дверями и северною дверью из золоченой парчи с розовыми цветами. По сторонам царских дверей повешены на крючках несколько маленьких икон. По правую и левую сторону палатки стоят четыреугольные хоругви на шестах с осьмиконечными крестами. Среди палатки в растворенные царские двери виден престол, покрытый розовою штофною материею»[258].

Только в первые два года своего архиерейства святитель рукоположил 54 священника. По всей Руси им было учреждено 12 епархий, для которых были поставлены епископы. Сто пятьдесят лет назад, в 1863 году определением собора российских епископов Антоний был избран на святительский престол Москвы.

Первоначально предполагалось, что московским архиепископом станет саратовский епископ Афанасий (Кулибин, 1803–1865). Собор епископов избрал его 23 августа 1861 года. Владыка Антоний согласился с этим. Но Афанасий выдвигал различные условия и не спешил занять московский престол, поэтому 17 октября 1861 года его избрание было отменено.

В ту пору Церкви досаждали не только внешние репрессии, но и, к сожалению, внутренние раздоры.

Епископ Софроний отказался подчиняться архиепископу Антонию. Конфликт длился несколько лет. Софроний то жаловался на архиепископа Белокриницкой митрополии, то самовольно переходил из епархии в епархию, то подвергался запрещению, то примирялся с Антонием и снова получал в управление епархию.

В конце концов, в 1863 году Софроний был окончательно извергнут из сана. Но он не смирился и продолжал раздорническую деятельность, пока не умер в 1879 году, всеми оставленный и забытый.

Другой причиной церковных нестроений стало «Окружное послание». Оно было составлено начетчиком Илларионом Георгиевичем Кабановым (1819–1882), писавшим под греческим псевдонимом «Ксенос» (Странник). В феврале 1862 года «Окружное послание» было издано от имени Духовного Совета – постоянного совещательного органа при архиепископе.

Причиной издания послания стали «тетради некия лжесоставленныя, не точию Священному Писанию не согласныя и здравому разуму противныя, но и богохульнаго мудрования пренаполненныя»[259]. Тетради распространялись среди староверов, производя немалый соблазн еретическим учением, изложенным в них.

Это учение заключалось в следующем: Христово священство пресеклось, новозаветный закон скончался, повсюду царствует антихрист, «который акибы восседает на престолех олтарей господствующей ныне в России Церкви», Синодальная Церковь «акибы иному богу верует и покланяется», не истинному Богу Исусу Христу, а Его противнику – антихристу Иисусу.

Относительно последнего утверждения следует заметить, что издревле в славянских книгах имя Спасителя писалось «Исус» (Iсусъ). При патриархе Никоне это написание было заменено греческой формой «Иисус» (Iисусъ). Споры о том, как нужно писать и произносить имя Христово, стали одной из причин церковного раскола.

В «Окружном послании» об этом говорилось: «Пишемое и произносимое нынешними греками и россиянами тако “Иисус” хулити не дерзаем и не нарицаем е именем иного Иисуса и именем противника Христова, якоже нецыи безпоповцы зломудрствуют. Ибо ныне в России господствующая Церковь вкупе же и греческая под сим именем исповедует того же Христа Спасителя… И вся погрешность заключается точию в приложении к имени “Исус” единой гласной буквы “и”, юже приложив, печатают и произносят “Иисус”»[260].

Призванное обличить ересь и объединить паству, «Окружное послание» стало причиной раздора. Некоторые верующие увидели в нем измену православию и заискивание перед официальной Церковью. Начались ожесточенные богословские споры. Увидев, какое смятение произвело послание, Духовный Совет был вынужден предать его уничтожению. Но это не решило проблему. Старообрядчество разделилось на сторонников «Окружного послания» (окружников) и его противников (противоокружников, неокружников).

Сам владыка Антоний не спешил подписывать «Окружное послание», как бы предчувствуя, какой раздор оно произведет среди верующих. Он поставил свою подпись только после усиленных просьб епископов и начетчиков. Для этого Кабанов и несколько мирян пришли к архиепископу, пали перед ним ниц и не поднимались, пока тот не сказал:

– Ну, совершенного того! Вставайте, подпишу.

Митрополит Кирилл никак не мог определиться, на чьей он стороне в этом конфликте, постоянно переменяя свое мнение. Поддерживая неокружников, он в 1864 году рукоположил епископа Антония (Климова), который должен был сменить на московском святительском престоле архиепископа Антония (Шутова). Но этого не произошло, новый архиерей не был признан большинством староверов и уклонился в раздор. Он стал основоположником параллельной (неокружнической) ветви Белокриницкой иерархии, последний епископ которой умер при советской власти.

Вынужденный вести постоянную полемику с неокружниками, беспоповцами и миссионерами Синодальной Церкви, архиепископ Антоний держал при себе нескольких писцов, «пишущих по его приказанию ответы на разные вопросы в показание правильного существования Святой Древлеправославной Церкви и в надлежащих ей великих гонительных обстоятельствах и многие возражения на нетерпимые ей клеветы и лаяния от злейших врагов ея»[261].

Для распространения среди паствы душеполезной литературы владыка Антоний заботился об учреждении типографии в одном из заграничных монастырей, поскольку в России это было запрещено. Архиепископ «постоянно, по мере своей возможности, приобретал всякие книги Священного Писания и церковных учителей», каковыми снабжал епископов, ревностных священников и благочестивых мирян. Множество рукописей и изданий он подарил обителям, «так что в некоторых монастырях из присылаемых им книг составились большие библиотеки, стоющие великой ценности»[262].

Всю жизнь архиерей собирал книги. «Он и по себе оставил библиотеку, нескудно удовлетворяющую в канонических и богословских, исторических же и полемических, а также и во всех духовных нравоучениях потребность церковную»[263].

После смерти архиепископа на Рогожское кладбище на помин его души было вложено 47 рукописных и печатных книг. Позже в кладбищенскую библиотеку по завещанию святителя влилось все его собрание, насчитывавшее до 1000 томов, включая свыше 240 рукописей и гектографов.

Но архиерей жертвовал не только книги. Многие храмы и моленные он украсил иконами. Например, 30 августа 1877 года, после перенесенной тяжелой «болезни сердечной» (инфаркта) он пожертвовал в Покровский собор на Рогожском кладбище серебряный вызолоченный крест, «в коем вложено часть Древа Господня», икону «Положение Ризы Господней», «в коей часть Ризы Господней» и икону святого Сергия Радонежского в серебряном вызолоченном окладе, «в коем находится часть мощей преп. Сергия»[264].

Духовным лицам, оказавшимся в темнице или ссылке, владыка Антоний посылал милостыню и через надежных ходатаев хлопотал перед властями об их освобождении. Сирот, оставшихся без средств после умиравших иереев, архиепископ «пристраивал к хорошим местам для пропитания». Он помогал поповским вдовам и состарившимся или отставленным от службы клирикам.

Живя в постоянных заботах о Церкви и в ежедневном ожидании ареста, владыка Антоний неукоснительно соблюдал иноческие обеты: каждый день молился келейное правило и уставную службу, а постился так строго, что воздерживался не только от хмельного, но и от простого питья теплой воды.

Начетчик Григорий Арефьевич Страхов писал о святителе: «Внешний образ владыки Антония представлял собою благоговейнейший вид: лице его было необыкновенной белизны, браду имел довольно долгую, широкую и белую – как серебро. Речь его была тихая и приятная. Можно сказать о нем по всей справедливости, что он был во всех отношениях точный отпечаток прежних истинных пастырей Христовых словесных овец»[265].

Даже в немощи архиепископ не оставлял богослужения. Отслужив кряду около ста литургий, в ночь со 2 на 3 ноября 1881 года владыка Антоний почувствовал «болезнь сердечную, какою он и прежде страдал весьма тяжко». Поняв, что смерть близка, архиерей стал давать окончательные приказания по всем текущим делам.

Келейник сказал ему:

– Что же вы, святый владыко, о всем так окончательно приказываете? Авось Господь исправит ваше здравие, и тогда вы сами конец сих делов усмотрите.

Но архиепископ ответил:

– Нет, Иван (так назывался его келейник), не смею я теперь и Бога просить о сем. Ибо когда я сильно болел, то просил у Бога здравия на два года, и Он по Своей милости даровал мне пять. А потому я и должен быть этим доволен[266].

Проболев несколько дней, соборовавшись и причастившись, святитель тихо и мирно скончался 8 ноября в 7 часов утра в своей маленькой квартире в доме Дмитриева по Пустой улице на Таганке (ныне Марксистская улица). Владыка Антоний был погребен 10 ноября на Рогожском кладбище при несметном стечении богомольцев.

Погребение архиепископа прошло очень скромно. Тогдашними законами староверам запрещалось всякое «оказательство раскола». Поэтому святителя хоронили без церковного пения, а духовенство не облачалось в ризы. Современник, московский купец Иван Иванович Шибаев, с горечью писал: «Ни на дворе и тем более на улице не было никакого пения, и ни одного человека не было в каком-либо особом одеянии, и тем более священническом… И даже на могиле ни один священник не облачался в ризы, что крайне грустно и тяжело для старообрядцев, так как это действие законом дозволено всем иноверцам в России»[267].

При жизни преследуемый властями, архиерей и после смерти не избежал репрессий. После кончины владыки Антония из продажи были изъяты его фотографические портреты.

Причиной тому послужило письмо обер-прокурора Синода Константина Петровича Победоносцева московскому военному генерал-губернатору от 8 ноября 1881 года: «В бытность мою в Москве один из моих знакомых принес мне купленную им открыто в магазине эстампов на Кузнецком мосту кабинетную фотографию раскольнического архиерея, именуемого архиепископом Московским, Антония Шутова, в полном архиерейском облачении, с митрою и посохом. А ныне пишут мне, что в магазинах выставлена открыто на продажу целая коллекция подобных портретов раскольнических архиереев и между ними Антоний Шутов в трех видах: в полном облачении, в белой мантии и в иночестве. Мне представляется, что это один из наиболее опасных видов того “оказательства” раскола, которое запрещено законом. Едва ли желательно, чтобы подобные изображения открыто были распространяемы (к чему, очевидно, и направлена продажа) в народе»[268].

По получении этого письма в Москве немедленно были приняты «самые энергические меры к изъятию из продажи означенных изображений и недопущению таковой на будущее»[269].

Впрочем, никакие правительственные «энергические меры» не могли очернить память святителя. В 1882 году начетчик Швецов, описав «Жизнь и подвиги Антония, старообрядческого архиепископа Московского и Владимирского», завершил повествование такими словами: «Закончив течение сей временной жизни, добрый Святой Древлеправославной Церкви архипастырь и верный раб Господу своему блаженной памяти архиепископ Антоний преселился на вечную жизнь, идеже да будет ему на небесех покой со святыми и здесь яко праведнику с похвалою вечная память»[270].