Глава 2. Путешествия по Европе и жизнь в Париже

Русские художники с начала XIX в. стремились совершить путешествие в Италию и Париж и считали это необходимой составляющей своего художественного образования. Революция 1917-го года не изменила их стремлений. Близкий друг Сергея Сахарова, Леонардо Бенатов, получил стипендию для продолжения своего образования заграницей. Друзья сели на турецкий корабль в Севастополе и направились в Италию[77]. Точная дата их отъезда неизвестна, но, вероятнее всего, это было в середине 1922 года[78]. Имя Бенатова вычеркнуто из списков студентов Вхутемаса за 1920–21 учебный год, и рядом стоит дата — 10.03, что свидетельствует о том, что он оставил учебное заведение десятого марта. Последний раз имя Сергея Сахарова встречается в списках за май 1922 года. Друзья уехали вскоре после этого.

По прибытии в Италию они были задержаны полицией и их попросили доказать, что они художники. Тогда друзья предложили выполнить несколько рисунков. Полиция отдала эти рисунки кондотьеру[79], которому так понравились их работы, что он предложил им остановиться у него в замке, где они прожили некоторое время. Затем они несколько месяцев путешествовали по Италии, изучая шедевры эпохи Ренессанса и посещая древние достопримечательности. На вступительном экзамене в Московское училище живописи, ваяния и зодчества требовалось копировать античные мраморные бюсты, поэтому этим также активно занимались в частных мастерских для подготовки студентов. Сергей и Леонардо познакомились с античным искусством во время своей учебы, что, безусловно, способствовало их желанию увидеть оригиналы этих скульптур.

Одной из первых их остановок была Флоренция, поскольку отец Софроний особенно любил и ценил статую Давида Микеланджело. Лоб этой статуи казался ему исключительным выражением силы, напряжения и сосредоточенности. И позднее он часто придавал те же черты ликам в своих иконах и росписях. Леонардо и Сергей также посетили Венецию, Милан, Сиену, Рим, города и деревни, в которых имелись археологические памятники. В Венеции Бенатов сделал этюд церкви Санта Мария делла Салюте. Этюд представляет собой часть фасада здания, написанный мощно и смело, в основном в голубых тонах, что указывает на попытку художника уловить суть архитектуры, а не запечатлеть романтический пейзаж Венеции. Кисть здесь уверенная, и в то же время передающая неуловимое, как бы текучее движение, как в работах Сезанна. Так что здесь мы видим влияние мастерской Машкова и Кончаловского, о которой шла речь в предыдущей главе.

В Риме друзья посетили Сикстинскую капеллу. Позднее отец Софроний написал в одном из писем к сестре, что его видение и представление о Христе радикально отличаются от видения Микеланджело.

«‹…› [на фреске] Микеланджело в Сикстинской капелле ‹…› Христос словно некий “сверхчемпион”, Он бросает в бездны ада всех посмевших противиться Ему. Жест его “мстительный”, жестокий… Это не мой образ ‹…› Перемени “ОБРАЗ” Христа на большой фреске; вместо “сверхчемпиона” поставь нашего — православного Христа, творящего мир. Если бы мне нужно было теперь живописно представить Божественный Акт Творения, то “жесту” Христа я придал бы трагический характер»[80].

И еще одно его наблюдение:

«В той же Сикстинской капелле, где, кстати, душа никак не располагается к молитве, а только к тем или иным художественным или философским размышлениям, на плафоне имеется другая великолепная фреска: “Творение Адама”. И эта фреска не выражает моего видения»[81].

В Милане они смотрели «Тайную Вечерю» Леонардо да Винчи. Отец Софроний назвал ее выдающимся произведением искусства, но не иконой. Он был восхищен изображением Христа, потому что Его движения спокойны, но отцу Софронию показалось непонятным, почему руки повернуты не одинаково[82]. Изображение апостолов его смутило, поскольку в них слишком много движения. Он также заметил, что одно и то же лицо было использовано для изображения двух апостолов. Когда отец Софроний находился в церкви, созерцая фреску, вошел отец с тремя мальчиками. Один из мальчиков посмотрел на Христа, а затем на Сергея, потом опять на Христа, и ухватился за своего отца.

После нескольких месяцев пребывания в Италии друзья отправились в Берлин — центр русской эмиграции. Многие русские, покинувшие свою родину, останавливались здесь на какое-то время, прежде чем осесть где-то в Европе. Поскольку этот город считался временным местом жительства, они общались только между собой и не прилагали никаких усилий к изучению языка. Таким образом возник «русский Берлин», где зимой 1921–1922 года находилось около трехсот тысяч русских. Берлин выбирали потому, что туда было легко получить въездную визу и жизнь там была недорогой. Однако в октябре 1923 года в Германии произошла инфляция, и к концу 1920-х годов центр русской эмиграции переместился в Париж[83].

Сергей Сахаров. Берлин, 1922 г.

В Берлине собрались русские, происходившие из совершенно разных политических и социальных слоев: монархисты и революционеры, аристократы и люди самого низкого сословия, художники и писатели. Берлин в начале двадцатых годов был центром интеллектуальной и художественной жизни. В 1921 году был основан Дом искусств. Художники выставляли свои картины в разных галереях. Сюда переехал Леонид Пастернак, раньше преподававший в Московском училище живописи. В. Кандинский прибыл сюда в конце 1921 года и в следующем году получил место преподавателя в Баухаузе в Веймаре. Не исключено, что Сергей и Леонардо пытались связаться с ним, но, как вспоминала Нина Кандинская, они с мужем, истощенные и настрадавшиеся в России, ни с кем не общались во время своего пребывания в Берлине. Однако друзья встретили одну свою сокурсницу из Вхутемаса, Евгению Лурье, которая недавно вышла замуж за Бориса Пастернака и приехала в Берлин, чтобы познакомиться с его родителями. Она собиралась поехать дальше в Париж, но не поехала и вернулась в Россию. П. Кончаловский и В. Кандинский проводили свои выставки в Берлине в 1922 году. Сергей и Леонардо тоже продолжали заниматься искусством. Сохранилась фотография Сергея того времени, на которой изображен очень серьезный молодой человек с напряженным и вдумчивым лицом.

К концу 1922 года Сергей и Леонардо уехали из Германии в Париж. В письме из Парижа Сергей жалуется на то, что освещение и условия для занятий живописью хуже, чем в Берлине.

Отец Софроний писал о себе:

«…месяцами жил в Италии и Германии, затем более оседло во Франции. Встречался со многими лицами, главным образом причастными к искусству»[84].