Испытание войной
22 июня 1941 года, сея уничтожение и смерть, в пределы нашей Родины вторглись германские полчища. Нацисты пытались изобразить свою вероломную агрессию и вторжение в Советский Союз как начало «крестового похода» против безбожного большевизма. Но фашизм, как богопротивная доктрина глобальной агрессии и мировой войны, не имел ничего общего с христианством; сама эмблема фашизма — обратная свастика — представляет собой изломанный и попираемый крест.
История Великой Отечественной войны свидетельствует о бесчеловечном и беспощадном отношении немецких оккупантов к гражданскому населению, в том числе к православным верующим и духовенству, о варварском разрушении фашистами бесценных исторических памятников и храмов, об осквернении национальных и общечеловеческих святынь!.. Нацистская идеология по своей сути является демонической, ибо превозносит культ насилия и глумится над высокими нравственными принципами, отвергает и разрушает духовную культуру, созданную на основе евангельских заповедей. Христианские добродетели — кротость и сострадание, милосердие и любовь — нацисты предали поруганию, дерзновенно попирая как «слабости», мешающие выведению новой породы «сверхчеловеков». Нацистская пропаганда стремилась навязать немецкому народу тевтонскую мифологию с ее культом жестокости и силы, чтобы возродить темное язычество. Не случайно идеологи III Рейха пытались культивировать поклонение древнегерманскому языческому идолу — Вотану.
Германский нацизм был явным исчадием ада, настоящим мракобесием — силой, действительно зловещей даже в сравнении с тоталитарным сталинским режимом. В отличие от сталинизма с его интернационализмом, нацизм провозглашал человеконенавистническую идею расового, биологического превосходства одного, «избранного», народа над другими — якобы неполноценными, над евреями и цыганами, славянами и неграми. Эта идея была гораздо страшнее и безжалостней, чем идея классовой борьбы во имя утопического, но счастливого будущего для всех народов. В сталинизме было меньшее зло, чем в нацизме — не столько в своем проявлении в физическом плане бытия, сколько в плане духовном, в мире идей, которые правят миром. Ибо идею интернационального братства трудящихся и всех народов Земли, идею рая на земле можно считать утопической ересью, чем-то вроде средневекового хилиазма. А идея расового превосходства арийцев и господства одного «избранного народа», а именно германской нации, побуждающая к мировой войне, просто чудовищна, в ней очевидна сатанинская закваска… отсюда и концлагеря-душегубки с газовыми камерами…
Вот почему духовенство и миряне Русской Православной Церкви с первого дня войны влились в общенародное патриотическое движение, грудью встали на защиту Родины. Они внесли решающий вклад в приближение богодарованной победы над фашизмом. Русская Православная Церковь вновь — и в который раз! — проявила искреннюю и самоотверженную любовь к Родине. С точки зрения вечности, роль Русской Православной Церкви в войне 1941–1945 гг. была решающей: если бы не молитвенная помощь Церкви, священнослужители которой денно и нощно молились о спасении Родины, взывая к Богу и святым угодникам, немецкий «блицкриг» достиг бы своей цели.
Большевистская идеология могла разжигать мировую революцию, но во время войны оказалась никчемной. Этим объясняется идейная беспомощность Сталина в начале войны, когда он пребывал в шоке. Надо было воззвать к образу Родины-Матери, к именам русских полководцев — Александра Невского, Дмитрия Донского, Александра Суворова, Михаила Кутузова, к идее Промысла Божия, спасительного для защитников Отечества. Это сделала Церковь в лице митрополита Московского Сергия (Страгородского) уже в первый день войны, 22 июня. Церковь вдохновила на создание песни «Священная война», которая стала патриотическим гимном, повела в бой миллионы людей. Пламенные призывы «Всё для фронта, всё для победы!», «Наше дело правое — мы победим!», принадлежат митрополитам Сергию и Алексию (Симанскому), а затем уже стали лозунгами для всей страны.
Слова из церковной лексики были умело заимствованы, взяты на вооружение Сталиным 3 июля, когда он начал свое обращение к народу по радио с проникновенных слов «братья и сестры». Но Церковь не только молилась о даровании победы православному воинству, не только идейно возглавила защиту огромной страны — ее служителями был организован широкий сбор пожертвований в помощь детям и семьям воинов; на церковные средства построили танковую колонну им. Димитрия Донского и воздушную эскадрилью им. Александра Невского.
Духовенство на оккупированных территориях оказывало сопротивление захватчикам, принимало активное участие в партизанском движении. «Воодушевление воинства опирается на воодушевление народа и от него исходит… Связь войска с народом — то же самое, что кровообращение в теле», — говорил митрополит Алексий в докладе «Долг христианина перед Церковью и Родиной» на Архиерейском Соборе в сентябре 1943 года. «Не свастика, а крест призван возглавить нашу культуру, наше христианское «жительство», — провозглашал митрополит Сергий в своем Пасхальном послании 1942 года. Постоянные обращения руководства Русской Церкви к вождям антигитлеровской коалиции содействовали открытию Второго фронта, сыграли важную роль в поступлении зарубежной помощи из Великобритании и США.
* * *
В первый же день войны, когда председатель Совнаркома СССР И. В. Сталин находился в глубоком замешательстве, Первоиерарх Русской Православной Церкви митрополит Московский Сергий обратился с волнующим призывом ко всему народу грудью встать на защиту Родины. Первосвятитель вознес свою пламенную молитву о ниспослании помощи Красной Армии. В своем историческом послании он писал:
«Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда Отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией… Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она Небесным благословением и предстоящий народный подвиг… Господь нам дарует победу!»
Следуя призыву своего Первоиерарха, священнослужители Русской Церкви возносили молитвы о спасении Отечества, изгнании захватчиков, даровании победы над агрессором: «О еже подати силу неослабну, непреобориму и победительну, крепость же и мужество с храбростью воинству нашему на сокрушение врагов и супостат наших»…
Молился об этом и отец Пимен. Он вполне разделял идею христолюбивого воинства[79], выраженную профессором Московского университета Иваном Александровичем Ильиным (1882–1954), философом-эмигрантом. Да, пока в человеческой душе живет зло, необходим и меч — для пресечения этого зла. Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое (Рим. 13, 4) — учил святой апостол Павел. Эта апология праведной и охраняющей силы, несущей справедливое возмездие злодеям, тем более была применима к врагам Родины, безжалостным насильникам и убийцам.
Гитлер, определенно, был адептом демонических сил, более того, одержимым маньяком; он сознательно отверг христианство, стремясь возродить древнегерманский языческий культ бога Одина (Вотана). Но в пропагандистских обращениях к русскому народу идеологи нацизма, спекулируя на трагических событиях советской истории, пытались предстать в облике защитников религии. Прикрываясь религиозной фразеологией (на пряжке ремня у каждого германского солдата имелась надпись Gott mit uns — «С нами Бог»), Гитлер вещал о необходимости вырвать Церковь из рук большевиков. На самом деле фашизм вдохновлялся антихристианской философией Ф. Ницше, согласно которой евангельская мораль стала анахронизмом, а христианские добродетели — любовь к ближнему, кротость и милосердие — мешают становлению белокурой бестии «сверхчеловека».
Что же касается Сталина, то он проделал сложную эволюцию. В отрочестве проявлял набожность, в юности писал стихи, не чуждые религиозных мотивов, затем совершил в семинарии жуткое кощунство [об этом автору рассказывал сын грузинского академика Корнелия Кекелидзе, с отцом которого Сталин учился], за что был исключен и стал революционером и атеистом. Обратился ли он из Савла в Павла, о чем распространяют сегодня мифы и легенды? Вряд ли. Впрочем, на все воля Божия, и нельзя ставить пределов Божественному всемогуществу и милосердию. Достоверных фактов, однако, мы не имеем.
* * *
Начало Великой Отечественной войны застало иеромонаха Пимена в Узбекистане. Он перешел на 2-й курс Андижанского учительского института и находился на летних каникулах до 30 июля. Но каникулы досрочно закончились 22 июня, а 9 августа, «в связи с уходом в РККА», он был освобожден от должности преподавателя средней школы и завуча, чтобы уйти отсюда в действующую армию. Окончил Фрунзенское пехотное училище в звании младшего командира взвода (сержанта). 18 января 1942 года был назначен командиром пулеметного взвода в составе 462-й Стрелковой дивизии. Но на фронт тогда отправлен не был. Учли его образование, полученное в институте: армии нужны были грамотные штабисты, умеющие наладить работу в тылу. 20 марта 1942 года он был назначен помощником начальника штаба по тылу 519-го стрелкового полка, который находился в резерве Ставки Верховного Главнокомандующего. В мае 1942 года этот полк принял участие в военных операциях в составе Южного фронта, но оказался в окружении, ему грозило полное уничтожение или плен…
«Спасение пришло, по словам будущего Патриарха, от Самой Божией Матери: он увидел на тропе неожиданно появившуюся плачущую женщину, подошел спросить о причине слез и услышал: «Идите прямо по этой тропе и спасетесь». Войсковой командир, которому отец Пимен передал сказанное, внял совету, и воины действительно вышли из окружения»[80].
Адриан Егоров, однополчанин о. Пимена, пересказывал слышанную им от него историю той поры: «Однажды ему [будущему Патриарху] поручили доставить командованию пакет с донесением. Он помолился, перекрестился и сел в седло. Лошадь звали Судьба. Как рассказывал потом Патриарх Пимен, опустил он поводья и тронулся в путь. Дорога лежала через лес. Благополучно прибыл в часть и вручил пакет. Его спрашивают: «Откуда прибыл?» — и он в ответ показывает рукой направление. «Нет, — говорят ему, — оттуда невозможно приехать, там все заминировано»[81].
29 июля младший лейтенант С. М. Извеков был контужен в кровопролитных боях на Харьковском направлении. После лечения в военном госпитале зачислен осенью 1942 года в состав 702-го стрелкового полка, бывшего в резерве, в должности заместителя командира роты. 23 февраля 1943 года полк в составе 213-й стрелковой дивизии отбыл на фронт и принял участие в Харьковской оборонительной операции. 13 марта полк выгрузился на станции Валуйки и вошел в состав 7-й Гвардейской армии. 25 марта наступление немцев было остановлено. В ожесточенных сражениях марта-апреля 1943 года под Харьковом участвовал заместитель командира 6-й роты по строевой части Сергей Михайлович Извеков. 16 апреля 1943 года он был вновь контужен. Авиабомба взорвалась рядом с местом, где укрывалась рота, которой командовал старший лейтенант Извеков. «Солдатики мои были щуплые, маленькие. А у меня спина широкая, я и прикрыл их собой», — вспоминал впоследствии Патриарх Пимен. После этого случая он был назначен адъютантом командира дивизии 7-й Гвардейской армии генерал-майора Федора Ивановича Шевченко[82]. Роль этого замечательного военачальника в судьбе будущего Патриарха заслуживает внимания исследователей.
7-я Гвардейская армия вела бои за Белгородом. 3 августа войска Воронежского фронта перешли в наступление. Преследование противника продолжалось до Харькова. 23 августа был взят Харьков, соединения 7-й армии вышли к городу Мерефа. Здесь немцы создали крупный оборонительный рубеж, для взятия которого надо было форсировать реку Уду, приток Северного Донца. Патриарх вспоминал об этом важном эпизоде своей воинской биографии: «Командир у меня был добрый. Под пули меня не посылал. Но однажды пришлось переправляться через реку…» 28 августа 1943 года операция была закончена, но среди выживших старшего лейтенанта Извекова не обнаружили. В штатно-должностной книге офицерского состава полка полковой писарь записал 30 сентября 1943 года: «Старший лейтенант Извеков Сергей Михайлович пропал без вести 26.08.43, Мерефск[ий] р[айо]н Харьк[овской] обл[асти][83]». К счастью, он был жив, хотя его начальство не знало об этом. Подбирая убитых бойцов, его нашли санитары под грудой кирпичей. Тяжело контуженного отправили в госпиталь в Москву, который находился в Чернышевских казармах (в районе Добрынинской площади). К тому времени С. М. Извеков был помощником заместителя командира дивизии по материально-техническому снабжению[84].
Из госпиталя отец Пимен в действующую армию не вернулся, так как по состоянию здоровья не мог продолжать служение в армии.
«После госпиталя иеромонах Пимен проживал в небольшом деревянном двухэтажном домике в одном из переулков около Сущевского Вала у двух монахинь. 29 ноября 1944 года он был арестован и препровожден в 9-е отделение милиции города Москвы. Задержание было произведено за нарушение паспортного режима. Его обвинили в том, что он жил по фиктивным документам и «скрывался от ответственности под видом служителя религиозного культа»[85]. Все это давало основание для обвинения в дезертирстве под угрозой применения смертной казни… Время тогда стояло больно суровое.
Твердо веруя, что не в силе Бог, а в правде, во всем положившись на Его Промысл, о. Пимен не дрогнул, хотя Смерш[86] докопался до сокровенных деталей его биографии. Выяснилось, что он служитель алтаря, — и это было чистой правдой.
«Суд был скорым. 15 января 1945 года военный трибунал Московского гарнизона, «не усматривая необходимости применения высшей меры наказания», «приговорил Извекова Сергея Михайловича по совокупности совершенных им преступлений на основании статьи 193–7 пункт «д» Уголовного кодекса РСФСР лишить свободы в исправительно-трудовом лагере сроком на десять (10) лет без поражения в правах и без конфискации имущества за отсутствием такового у осужденного, лишив его воинского звания старший лейтенант»[87].
Проф. Дмитрий Поспеловский, современный церковный историк, считает: «Скандал, изгнание из армии и последующее заключение были вызваны именно тем фактом, что монах и священник смог стать советским офицером. Сам Пимен в разное время давал противоречивые сведения о своем прошлом в автобиографиях, которые вынужден был составлять, то есть пытался скрыть какие-то факты своей жизни от властей»[88].
На самом деле обстоятельства были гораздо сложней. Важно иметь в виду, что незадолго до того, а именно 24 ноября 1944 года, на встрече с участниками Архиерейского Собора (завершившегося в Москве накануне) председатель Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Г. Карпов заверил: «Все священнослужители, состоящие на службе в церковных приходах, освобождаются от призыва по мобилизации, независимо от возраста»[89]. Учитывая это, иеромонах Пимен не мог считаться дезертиром: он подлежал освобождению от службы как священнослужитель. Осуждение последовало, потому что к тому моменту он не успел получить назначения на приход. Поистине, буква закона мертва.
Итак, будущий Патриарх вновь был отправлен в лагерь — на этот раз в страшную и ледяную Воркуту, за Северный полярный круг. Нам трудно представить, что мог пережить священник-фронтовик, прошедший с боевыми товарищами пол-России… Он пережил одно из самых страшных испытаний — военный этап. Эти этапы были настолько тяжелыми, что не все их выдерживали, некоторые умирали по дороге. Те же, кто пережил их, страшились вспоминать пережитое[90].
Два года ссылки предстояло отбыть ему в концлагере, который именовался комбинатом «Воркута-уголь». Он был частью сталинской системы лагерей (ГУЛАГа, или Главного управления лагерей). В конце 20-х годов здесь были обнаружены залежи угля.
Впоследствии на этом месте был создан лагерь для ссыльных, из которого в годы войны возник город шахтеров-заключенных и лагерного персонала. Воркута находится в чрезвычайно суровой климатической зоне недалеко от Северного Ледовитого океана, со всех сторон окружена тундрой[91].
И здесь милость Божия хранила о. Пимена — он работал несколько месяцев не на общих работах, где заключенные гибли сотнями, а в медицинском пункте санитарным инструктором, помогая больным, исповедуя умирающих… Однако сам он испытывал сильные боли, заболев туберкулезом позвоночника. Сильные морозы и суровые лагерные условия, отсутствие нормальной пищи и должной медицинской помощи, казалось, обрекали его на неминуемую смерть. Но он смотрел в глаза смерти без страха за свою жизнь, ибо имел другой страх, страх Господень — источник жизни, удаляющий от сетей смерти (Притч. 14, 27). Он помогал не только заключенным. Замечателен рассказ протоиерея Тихона Стрелецкого, который отбывал здесь свой срок и оставил воспоминания о встрече с о. Пименом:
«На 102-м квартале в Коми на одном участке иду я с кладбища. Смотрю, на конюшне из трубы дым идет, значит, думаю, кто-то есть внутри. Захожу в конюшню. На постели лежит жеребенок, покрыт одеялом, только голова выглядывает. Я подошел, погладил. Осмотрел я келью, думаю: здесь живет не простой человек. Обогрелся я у печки. Через некоторое время входит молодой человек высокого роста. Я ему говорю: «Почему у тебя жеребенок на постели лежит?» А он отвечает: «Это сиротинка. Его мама сломала ногу на вывозе леса, и ее по лагерному обычаю зарезали… Я пожалел его и взял на воспитание». — «Вижу, вы не простой человек, — говорю ему. «Да, я — иеромонах. В лагерях уже во второй раз»[92].