Часть 2
Часть 2
Затем мать Амвросия рассказывает о тех квартирах, где жили они. "...Теснота у нас была. Помню, Батюшка наш Никон зашел к нам с иеродиаконом Серафимом и сказал ему: "Я привел тебя нарочно, чтобы показать тебе, в какой тесноте живут люди...".
Стали ко мне, как к врачу обращаться и мирские люди. Я спросила у Батюшки, как он меня благословит. Он сказал, что надо уклоняться. "Ходи и принимай только монашествующих и тех, которых не принимают в больницу или которые не могут заплатить или не в силах добраться до больницы, не могут поехать".— И я мирским неприветливо отвечала на просьбы, а сестры, обыкновенно, ограждая меня, говорили, что я слаба и не лечу...
Прибегает из Оптиной пустыни сестра Ирина, работавшая там в артели, и говорит, что заболел Батюшка Никон. Сейчас же отправилась. Он жил тогда в Оптиной пустыни в одной из башен на втором этаже. Из служащих в храме оставался он один иеромонах да еще иеродиакон, только что посвященный о. Серафим. Их кельи были рядом.
Состояние здоровья о. Никона было очень тяжелое. Температура более 39° — воспаление расширенных вен ноги. Требуется безусловный покой. К нему приходил доктор казанский, живущий здесь за оградой. Он застал меня у постели больного, и мы обсуждали с ним, что делать, чтобы дать полный покой больному.
Другой иеромонах уже был назначен архимандритом сюда, чтобы заменить Батюшку Никона. А о. Серафим, как вновь посвященный, должен ежедневно служить в храме два раза в день; остальные братия, оставшиеся в Оптиной, были все зачислены в артель, были каждый при своем деле,— требования к ним были очень строгие. О. Серафим предложил свою комнату мне, а сам решил подняться еще выше, в третий этаж, и там поселиться. А я дежурила у больного и за врача, и за келейницу.
В первый же вечер температура еще поднялась. Я меняла компресс. Больной бредил. Я осталась на ночь, села за столом внизу, чтобы меня не было видно, чтобы не нарушать уединения, и в то же время следить за больным.
Так прошло несколько тревожных ночей... Потом стало лучше, но покой безусловный был необходим. Молча делала все, что надо больному: келью уберу, самовар поставлю на терраске. А обед приносила сестра Ирина.
Скоро начали приходить нуждающиеся в совете богомольцы после церковной службы. Батюшка, когда был в силах, принимал их лежа. Утром не успею прочесть все правило, а уже начнут умолять допустить их к Батюшке. Стараюсь поскорее напоить хоть чаем больного.
Температура еще долго повышалась. Батюшка очень похудал, побледнел, и боли в ноге продолжались, но народу отказать было трудно. Иногда приходили с таким великим горем и издалека. Людей я приглашала сначала в свою келью и оттуда уже понемногу сообщала Батюшке, с какими тяжелыми нуждами пришли.
Помню, пришли и сидели у меня две молоденькие особы в светских одеждах. Они приняли монашество и были пострижены в мантию на Кавказе, а теперь должны были ехать в Ташкент. Они непременно хотели поговорить с Батюшкой о дальнейшей своей жизни... Они долго у меня сидели, пока Батюшка принимал других. Они мне очень понравились, я была очарована ими... И когда после их ухода я с радостным чувством стала говорить, что есть такие люди, преданные Господу, Батюшка холодным тоном сказал: "Они еще молодые, разве можно твердо надеяться на них". А сам он был молодой, ему не было еще и 40 лет (родился он в 1888 году). Он строго смотрел на себя и предостерегал своих духовных детей.
До того времени, как о. архимандрит решил оставить о. Никона для приема богомольцев в Оптиной пустыне и благословил его, он почти не дерзал давать советы и принимать людей. И вообще, если давал какой совет, то не от себя, а говорил, что в таком случае такой-то старец говорил то-то.
Больше месяца Батюшка не поднимался, и я ему келейничала, большею частию молча, боясь нарушить уединение. Ежедневно к порогу кельи Батюшки приходила юродивая Паша. Она давно уже пребывала в Оптиной, часто скандалила, поднимала страшный шум. Однажды она набросилась на Батюшку Анатолия и начала его душить. Удивляешься, бывало, как старец терпелив и любвеобилен, и такие выходки прощал и относился всегда к ней с любовью...
Вот об этой Паше Батюшка Никон сказал мне:
— Старайся делать так, чтобы она ни на что не обижалась и не сердилась.
Всеми силами старалась я об этом. Она требовала, чтобы ей первой получить благословение, и я заботилась об этом. И Господь помогал ее успокаивать. У нас все время был мир с нею.
В свободные моменты, когда Батюшке становилось лучше, я устанавливала порядок, кто за кем пойдет, а сама бегала навестить свою больную Анисью. И сестры из Козельска часто приходили ко мне, приносили нужные вещи.
Но вот окончилось мое послушание у Батюшки Никона, и мы зажили опять в своей тесной квартирке, числом семь человек... Иногда, раз в неделю, а то и чаще, Батюшка Никон приходил к нам, и к этому времени каждая из нас приготавливала вопросы, которые нам надо спросить. Придя к нам, Батюшка Никон обыкновенно молился перед образом вместе с нами и, преподав нам "мир" и благословение, садился, а мы вокруг него, и начиналась духовная беседа.
Мы с такой радостью ждали этого времени. К этому времени приходили еще другие сестры, кроме нас, семи домашних. Всем так хотелось духовной беседы, у многих были различные недоумения относительно того, как устроить свою жизнь, где жить, и духовные вопросы: как быть с мыслями, которые делают и молитву рассеянной.
На это Батюшка отвечал:
— Мимолетные мысли, к которым сердце не прилепляется, быстро проходят, как калейдоскоп. Ум наш, как жернов, никогда не останавливается, все время занят. Это не наша вина, но от нашего естества, и эти мысли не надо считать своею неотъемлемою собственностью: не может один и тот же ум и славословить Бога, и хулить. Поэтому не обращай внимания на них, выбрасывай их, как сор, как нечто постороннее. Но вот когда заметишь, что какая-нибудь мысль долбит постоянно, и сердце к ней прилепляется, вот тогда это ужасная опасность; скорее надо бороться, чтобы выбросить ее, молитвой Иисусовой прогоняй, а если все же не в силах, исповедуй старцу.
Надо знать, что тебя борет более всего, с тою страстью и бороться надо особенно. Надо ежедневно проверять свою совесть. Если стараешься даже не останавливаться на мыслях, но они меняют настроение, значит — доходят до сердца,— от сердца помышления злая.
— Укоряю себя,— сказала одна сестра,— что не делаю над собой в борьбе очень сильных усилий, усилий до смерти.
Батюшка ответил:
— Слишком большое напряжение вредно. Можно потерять силы напрасно и обессилить. Надо оградить себя железным кольцом заповедей. Каждое свое действие надо совершать только после того, как проверишь, согласно ли с заповедями, со Святым Писанием. И даже слова надо произносить после того, как помолишься и проверишь.
Кто-то спросил о правиле. Батюшка сказал:
— Правило лучше небольшое, но чтобы его непременно исполнить. Духовная жизнь требует, чтобы идти все вперед, а если слишком большое правило, то можно и назад пойти, что уже очень нехорошо. Пятисотницу лучше одной справлять, времени на нее требуется не менее 1 ч. 10 м. или даже 1 ч. 30 мин.
У нас в скиту время было так распределено: 2 ч. утра утренние молитвы, 12 псалмов утреня и 1-й час. Отдых. В 6 час. утра 3-й час, 6-й, изобразительные, 9-й час, за вечерню — 12 псалмов; повечерие, 2 канона. После ужина: конец повечерия и вечерние молитвы. Пятисотницу — по кельям. Однообразие для проходящих молитву Иисусову очень важно — ум не рассеивается, собранность ума.
Одна монахиня очень боялась, чтобы не сказали ей о смерти, если она будет плоха. На это Батюшка сказал:
— Боязнь смерти — от бесов, это они вселяют в душу такой страх, чтобы не надеяться на милосердие Божие (у Иоанна Лествичника). Врач должен предупредить больного о приближении смерти. Если даже больной высказывает страх и не желает, чтобы с ним говорили о смерти — должно предупредить.
Одна сестра наша говорила: "Мне хочется дожить до того времени, чтобы встретить Господа".
— Не надо,— говорил Батюшка,— греховно желать дожить до пришествия антихриста. Такая скорбь будет тогда, как сказано, что праведник едва спасется. А желать и искать страданий опасно и греховно: это бывает от гордости или неразумия, а когда постигнет искушение, можно и не выдержать.
В день св. Троицы Батюшка сказал:
— Исполняйтесь Духом... Что это значит? Ведь мы сподобились получить Св. Духа при крещении. А многие ли помнят об этом? Мало получить, надо еще сохранить, усовершенствовать, умножать, а не зарывать. Для этого надо возогревать ревность. Как?
1. Читать Св. Писание. — Ведь святые книги написаны Св. Духом, от них и веет Он. Никакое светское удовольствие не может дать того мира, той радости, которая дается Св. Духом. — Песнопения. Псалмы.
2. Внимать себе.
3. Часто участвовать в Св. Таинствах, через них Св. Дух сообщается человеку.
4. Часто посещать св. храм — это место особенного присутствия Св. Духа.
5. Наконец молитва — это великое дело для получения даров Св. Духа, особенно молитва "Царю Небесный"..., ее с особым благоговением надо выслушивать не только во время молитвы в церкви, но и во время работы произносить ее, испрашивая помощи Св. Духа.
Как-то заговорили об одеждах:
— Одежда монашеская нам дана, чтобы отличаться от мирских, чтобы она напоминала нам об иной жизни. Надо смотреть на цель. Теперь, во время гонения, чтобы сохранить монастырь, чтобы не лишиться духовного руководителя, можно и снять, но только не для франтовства.
— Можно нищенское или крестьянское? — спросила я.
— Нет, чтобы не выделяться, не надо носить что-либо кричащее, а подходящее, скромное. Во время исповеди и причастия можно по-монашески одеться, мантию надеть. В мирскую церковь не надо монашеской одежды. На суд (пришлось являться) — не парадную, но монашескую. Вообще, белый апостольник — не надо, но платок.
— Можно ли жить на подаяние?
— Опасно, потому что можно привыкнуть к попрошайничеству. Одно дело — для других просить, и другое — для себя. В крайней нужде можно принимать милостыню, но не ту, которая служила бы огорчением кому-либо. Когда принимаешь милостыню или услуги, надо, по возможности, молиться за них.
— Иногда какой-либо текст Св. Писания бывает ответом: можно ли так принять? — спросили мы.
Батюшка отвечал:
— Только в крайности, когда никак нельзя ждать ответа, и с молитвой, со страхом Божиим,— не часто, только в крайних случаях.
О соборовании:
— Если не болен и нет никакой немощи, то и не надо, потому что молитвы при соборовании — об исцелении. Молимся о телесном и душевном здравии. Телесное здравие не всегда дается (Господь знает, что нам полезнее), а душевное — всегда подается.
Сестре, которая была в искушении (письмо получила), Батюшка сказал:
— Хотя ты и не принимала пострига в мантию, но все же ты имела рясофор, а на одеяние рясы читается такая молитва: "Благодарю Тя, Господи Боже наш, Иже по многой милости Твоей избавил еси рабу Твою от суетныя мирския жизни и призвал еси ее на честнее сие обещание: сподоби убо ее пожити достойно в ангельском сем жительстве и сохрани ее от сетей диавольских и чисту душу ее и тело соблюди даже до смерти", и далее "облепи ее освящения одеждою, целомудрием препояши чресла ея...". Из этого видно, что Св. Церковь Православная и на рясофор смотрит, как на обет Богу. Бойся солгать Богу.
Теперь, если к сему приложим еще и то, что соблазняет тебя монах мантийный, то мне страшно подумать, какой на это суд произносит Св. Церковь. Вот что написано в законоправильнике: монах или монахиня, если приидут в общение брака, не считается то брак, но блуд или, лучше сказать, прелюбодейство..."
Я сказала как-то Батюшке:
— У меня нет никакой печали (а многие жаловались на свою печаль).
— Так и бывает при послушании,— отвечал он,— это полное беспечалие по вере в духовника.