1. Воплощение вечного Бога

1. Воплощение вечного Бога

Когда Павел говорит о Христе Иисусе: будучи образом Божиим, то есть, полностью обладая божественной природой, он подчеркивает этот факт использованием не просто глагола «быть», а более сильного, который в своем типичном применении имеет усиливающее значение: «быть действительно и истинно», «быть характерно», даже «быть по природе»[63]. В таком тексте как этот, где каждое слово взвешено и отмерено, можно допустить, что во всей полноте глагол означает: Он был Богом действительно и истинно, по своей собственной и неотъемлемой природе.

Но, будучи таковым, Он уничижил Себя Самого. Само понятие «уничижения» предполагает лишение или уменьшение, утрату чего–то, чем владели прежде. Когда Иисус уничижил Себя Самого, унизил (уменьшил) ли Он Себя и, если это так, каким образом?

Здесь содержится мысль, которую надо трактовать с большой осторожностью[64].

Полезно отметить, во–первых, тот факт, что глагол «уничижить» во всех других случаях в Новом Завете означает «лишить что–то его надлежащего места и применения» [65]. «Христос на самом деле, — говорит Кальвин, — не мог избавиться от божественности; но Он держал ее скрытой до времени… Он оставил в стороне Свою славу в глазах людей, не умаляя, но скрывая ее». Или еще: слово «kenosis», согласно Д. Г. Доу, «говорит о том, что Бог обладает такой природой, что Его не изменяет принятие ограничений человеческой жизни… Он волен быть нашим Богом, не переставая быть Господом Богом». Или в более узком смысле, если следовать упомянутому выше толкованию Колланжа, «kenosis было добровольное лишение проявления Господства»[66].

Во–вторых, мы должны заметить, что задавая совершенно естественный вопрос: «Чего лишил Себя Христос Иисус?», мы фактически отходим от непосредственного хода мысли в этом тексте. Потому что сразу за глаголом уничижил следует пояснение: приняв образ раба. Иными словами, наше внимание уводится из области таинственного (взаимоотношения между новой воплощенной жизнью и вечной божественной) и фокусируется в области исторической реальности, реальности вечного Бога, ставшего истинным человеком. Это не «чего Он лишил Себя?», а «во что Он уничижил Себя?» Обратим внимание на то, что такое толкование проистекает из гибкости английского глагола «to empty» и не отражает использования кепоо в греческом тексте Нового Завета, но тем не менее оно прекрасно схватывает движение мысли Павла: Иисус Христос ввел все Свое божественное существо неумаленным в новое, человеческое. Невозможно вообразить нашу жизнь, если бы это не открылось нам в Священном Писании.

И все же, может быть, вопрос «во что Он уничижил Себя?» не так уж далек, если вообще далек, от мысли Павла. Параллель между уничижил Себя Самого и словом Исайи относительно Раба Господня, что Он «предал душу Свою на смерть» (Ис. 53:12), слишком очевидна, чтобы ей можно было противиться. Основополагающая мысль — это мысль о намеренном, сознательном поступке: Раб Господень добровольно и полностью предал себя смерти; Иисус, для того чтобы умереть, сначала низвел все Свое существо до положения Раба Господня[67].

Говоря о состоянии, в которое предал Себя Господь Иисус, Павел отмечает три момента. Во–первых, целью великой перемены было служение послушания; Он принял образ раба. Во–вторых, сфера, в которой служение должно было осуществляться, была истинно человеческой, Он сделался подобным человекам. В–третьих, Его истинная человеческая природа «оставила место» для той другой реальности, которую Он принес с Собой. У Него было истинно человеческое естество: Павел снова использует слово образ, которое уже обсуждалось; но теперь имеется в виду состояние раба. Сын стал действительно рабом. От Его Божественной реальности ничто не отнимается фразой сделавшись подобным человекам: «это оставляет место для другой стороны Его существа — Божественной, в образе которой Он не показался. Его уподобление людям было реальным, но оно не отражало всю Его сущность»[68].

Во всем этом — все то же откровение «чувствований Христа». Ему принадлежит вечная слава и по природе, и по праву, но это — не сцена для самовыражения, не стартовая площадка для самовозвышения; все это — ради самоотречения. Собственное «я» — это нечто, что надо «излить».