19. Трудная наука Кодокана (По рассказу Н. В. Мурашова)
19. Трудная наука Кодокана
(По рассказу Н. В. Мурашова)
По-прежнему продолжались занятия в Кодокане, и Василий полностью окунулся в отработку всевозможных борцовских приемов. Он возвращался из спортивного зала, отдав все свои силы до предела, с тем чтобы поскорее заснуть и не думать о том, как дальше жить теперь, когда мир опустел.
Снова, как после смерти отца, он остро почувствовал, что остался один. Правда, теперь он был уже не лопоухим мальчишкой, а, считай, взрослым человеком. И все-таки до сих пор другие люди так или иначе определяли, куда ему идти и чем заниматься.
Все чаще задумывался он над тем, что все, окружающее его, на самом деле для него временное, чужое – не здесь его настоящий дом и где-то есть настоящая родина. Не казался уже этой родиной и каторжный сахалинский Александровск, который помнился японской оккупацией, выселением русских, толпами плачущих женщин и детей на морском берегу.
Он уходил от этих мыслей все в те же изнурительные тренировки и был благодарен за их жесткость суровой системе Кодокана.
Началось освоение ката – упражнений, о которых старые мастера хранили целые легенды. Считалось, что для каждой школы набор ката подбирает отец-основатель. Не был исключением и доктор Кано: девять обязательных ката должен был освоить каждый выпускник Кодокана. Но были и существенные различия. Старые мастера присваивали комплексам ката магическое значение: в них содержался своеобразный код школы – ее мудрость, рассказанная на языке жестов.
Для доктора Кано важным было другое: все комплексы ката построены на чередовании мягкости и жесткости, расслабления и напряжения, быстроты и замедленности. Чтобы успешно их выполнить, надо чувствовать ритм, обладать чувством дистанции, чувством времени, правильным дыханием и правильным распределением энергии. Обязательным условием было возвращение в исходную точку, откуда начиналось движение.
Старые мастера учили: «Человек выполняет ката, а ката делает человека». Считалось, что эти упражнения формируют состояние постоянной готовности тела и духа к борьбе, регулируют психическую деятельность, снимают стрессы, мобилизуют волю. Кроме того, при их выполнении прорабатывается каждый мускул и каждый нерв, обновляют запас энергии в организме.
– Запомните, – говорил доктор Кано, – ката можно выполнять в считаные минуты, в любом возрасте, в любую погоду, в любом помещении, в любой одежде, со снарядами или без них, в одиночку, с партнером или в большом коллективе.
Учить каждую ката следовало до тех пор, пока тело «само все не уразумеет». Но все чаще Василий задавал себе вопрос: зачем тратить столько сил и времени в спортивных залах Кодокана, зачем ему доводить до такого совершенства свое и без того тренированное тело? Для каких реальных дел это пригодится? Слова владыки Николая всплывали в его памяти: «Важно самому себе твердо отдать отчет, чего именно ты хочешь…» И пока он не находил на этот заданный себе вопрос определенного ответа.
Именно в эти дни появилось в его характере то, что потом порой называли его закрытостью, замкнутостью и что на самом деле было глубокой внутренней работой души. Еще не раз он мысленно вернется к тому, что было ему преподано в духовном училище и в семинарии, поверяя эти уроки жизнью и сверяя свою жизнь по ним.
Он и сам не отдавал себе отчета в том, что за время тренировок меняется не только его тело – в нем рождался другой человек: стремительный и сдержанный; решительный и осторожный; уступающий и умеющий держать чужой напор; знающий возможности противника и чувствующий момент для собственной атаки.
И в то же время жил в нем прежний, добрый и любознательный русский паренек, переимчивый на всякое новое знание, правдивый и честный, готовый отозваться на ласку ответным движением души, болезненно чуткий к несправедливости и неправде.
Наконец он постановил не заглядывать далеко вперед и положить все силы на то, чтобы как можно успешнее закончить Кодокан.
Ему предстояло освоить на практике основные принципы системы доктора Кано:
Трезво оценивать свои возможности и данные противника с тем, чтобы использовать его малейшее усилие в своих интересах.
Уклоняться от атак противника, утомляя, изматывая и раздражая его.
Стремиться привести противника в невыгодную позицию, оставаясь в выгодной.
В нападении и защите всегда видеть уязвимые места противника.
В бросках эффективно использовать механизм рычага.
Применять для удержания болевые захваты и замки.
В случае необходимости применять удары по уязвимым точкам, добиваясь болевого шока.
Уже к концу первого года обучения он привлекал к себе внимание преподавателей не только старанием и настойчивостью, но и успехами. Опытные тренеры видели также, что достигнутое русским – не предел для его возможностей. Просто жизнь пока не предоставляла ему другого приложения этих возможностей, кроме схваток в спортивном зале.
«Русский медведь» становился все более заметной личностью в Кодокане, и это не могло не остановить внимание не только его учителей, но и самого основателя школы.
Мы не знаем, как и при каких обстоятельствах состоялась личная встреча Василия Ощепкова и доктора Кано: войдя однажды в спортивный зал, стал ли он свидетелем одной из стремительных, уверенных схваток русского; сам ли, понаблюдав за ним, предложил ему спарринг – главное в том, что Василий был не только замечен мэтром, но и получил его одобрение, о чем сразу заговорили в Кодокане.
Ему удавались не только приемы, когда-то показанные учителем Сато, но и самые эффектные броски школы дзюдо доктора Кано.
Василий наконец понял, почему основатель Кодокана придает такое значение и формальным упражнениям ката, и особенно парным схваткам, которые здесь назывались рандори. Он обнаружил, что после многочасового выполнения комплексов ката мастер чувствует себя готовым к тяжелой тренировке, так как ни времени, ни усталости в этом случае не ощущается.
В свободном же состязании на татами между двумя партнерами, которые используют все свои возможности, соблюдая при этом все правила дзюдо, оба противника должны быть постоянно начеку, чтобы, отыскав уязвимые места друг друга, быть готовыми немедленно атаковать.
– В подобном состоянии, – объясняли Василию учителя, – в ученике воспитывается изобретательность в атаке, а также серьезность, искренность, осторожность, вдумчивость и основательность. Эти качества понадобятся ему не только на татами. Если он сумеет применить их в жизни, его обязательно ждет успех.
– На рандори, – говорили они ему, – человек тренируется в принятии быстрых и безошибочных решений и совершении внезапных действий, потому что тот, кто не сумеет быстро решиться на действие и не сможет действовать споро, теряет всякий шанс на успех и в нападении, и в защите.
«В самом деле, – думал Василий, – никто из участников схватки не может с уверенностью предвидеть, что именно предпримет противник». Значит, каждый должен быть готов отразить любую неожиданную атаку, а такое возможно только при очень высоком уровне духовной сосредоточенности. «Как во время молитвы в храме», – подумалось ему. Эту мысль невольно подтвердил англичанин, занимавшийся курсом старше:
– Я думал, что главное – овладеть техникой борьбы, – рассказывал он. – Мне удавалось улизнуть от многих занятий медитацией: я, знаете, не верю во всю эту мистику. Но к концу курса я сравнил свои результаты с успехами тех, кто занимался по полной программе, и понял, что не получил ровно половину необходимых знаний, притом самую важную.
Доктор Кано утверждал, что секрет верной победы над противником заключается в развитом воображении и способности, мгновенно проанализировав ситуацию, вынести правильное суждение. Парные схватки развивают именно эти качества. Но мало кто из соперников вызывался теперь добровольно испытать на себе объятия «русского медведя».
Однако было в Кодокане не только соперничество: невольно в общей работе над самоусовершенствованием рождалось и то чувство одной семьи, которым особенно дорожит каждая спортивная школа. И хотя близких друзей у него так и не появилось, Василия незаметно и постепенно стали считать своим в этой семье. С ним стали общаться не только в до-дзе, рассказывали между делом подробности из истории Кодокана: о том, как начиналось татами для борьбы всего с двенадцати матов, а теперь их уже шестьдесят; о том, сколько раз переносил доктор Кано свое до-дзе из района в район, в поисках более удобного и престижного места.
Рассуждали о судьбе «Четырех Лордов» раннего дзюдо. Сложилась она по-разному. Йокояма Сакуджиро умер совсем недавно – в 1912 году, успев воспитать преемника: великого мастера 10-го дана Мифунэ Киузо. Ямасита Йошикадзу получил 10-й дан первым в Кодокане. Очень повезет тем, кто попадет к нему на тренировки. Томита Цунеджиро и сейчас еще ездит с доктором Кано на показательные выступления. Вот Сайго Сиро, к большому сожалению, давно расстался с Кодоканом, переехал в Нагасаки и начал заниматься Кюдзюцу – искусством стрельбы из лука, достигнув и в этом высших степеней мастерства.
Василий узнал о том, что задолго до его поступления доктор Кано с командой лучших мастеров ездил в Европу – был в Париже, Берлине, Стокгольме, Лондоне. Шептались о том, что во время этой поездки он не только пропагандировал дзюдо, но и внимательно изучал приемы иноземных видов борьбы. Самые рьяные приверженцы истинно японского духа опасались «осквернения» классических приемов «иностранщиной».
Все это было очень интересно. Василий знал, что в год его поступления в Кодокан при японском правительстве был создан Департамент преподавателей дзюдо. Значит, идеи доктора Кано здесь принимали всерьез и дело было в чем-то большем, чем просто забота о физическом здоровье нации. «Родитель тот, кто произвел меня на свет, учитель тот, кто делает меня человеком», – так гласила старинная японская поговорка. Таких учителей и должен был готовить Департамент преподавателей дзюдо. А каких людей должны были «делать» эти преподаватели?
Нет, недаром доктор Кано считал, что дзюдо воспитывает в учениках способность к анализу! Василий все чаще начал задумываться над тем, что скорее всего не только забота о его личной судьбе привела владыку Николая к мысли о Кодокане. И тогда к его одержимости на тренировках стала понемногу прибавляться приглядчивость ко всему, что его окружает…
Получалось, что Кодокан формировал из своих учеников носителей и хранителей национальных традиций. Все лучшее, что было в личности каждого из них, обогащало школу, и все новые и новые поколения учеников воспринимали этот опыт. Он становился достоянием личного мастерства каждого, залогом его будущих успехов.
Ведь подлинное назначение любой школы единоборств состояло в том, чтобы воспитать новых мастеров, способных не только усвоить достигнутое предшественниками, но и шагнуть еще дальше, развивая и совершенствуя свое искусство, открывая новые грани мастерства.
Мы бы, наверное, сейчас сказали, что школы дзюдо занимались воспитанием элиты государства. Конечно, это было японское национальное государство, и ему требовались люди, воспитанные в истинном духе Ямато дамасии. Но это не значит, что они не несли в себе и общечеловеческих ценностей: высокую нравственность, стойкость, несгибаемую волю, способность к преодолению невзгод, боли, страха смерти, к мобилизации всех жизненных сил.
Система доктора Кано имела методику воспитания этих качеств. Конечно, он не изобрел ее – но он отобрал все лучшее, чем владели старые мастера, и систематизировал их знания. Методикой можно было воспользоваться. Что касается национального духа – у нас здесь были свои вековые традиции, свои заветы дедов и прадедов.
* * *
– Мне кажется, – сказал Николай Васильевич, – что в результате занятий, а может быть, в силу того, что Василий Сергеевич, в общем-то, был уже смолоду неординарной личностью, произошел наконец какой-то синтез того, что было в нем заложено высшей школой святителя Николая Японского, и тех качеств, которые воспитывал Кодокан.
Только так, мне кажется, мог сформироваться будущий создатель самбо. У нас ведь как пытаются судить о нем: ну сложилась так жизнь у мальца – воспитывали его священники, попал он в чужую страну. Но вот вернулся он на родину и вроде выбросил из себя все это, якобы ненужное, и с головой ушел только в спортивные тренировки, состязания, подготовку будущих бойцов Красной Армии… Знаете, это бесконечно бы обеднило самую сущность этого человека.
Разве может человек отречься от того, что стало основой его души, а значит – его сущностью?
Поверьте мне, не был он зомби, отрекшимся от своего прошлого, от детства, учителей, воспитателей. Ни от чего он не отказывался, просто умел реально оценивать обстановку, потребности и возможности своего времени. Что он сумел бы сделать для самбо, для своей родины, если бы позволил себе в те времена открыто исповедовать то, во что никогда не переставал верить?