ИСПОВЕДЬ, СОСТАВЛЕННАЯ ПРОТОИЕРЕЕМ БОРИСОМ НИКОЛАЕВСКИМ
Я не верю ничему религиозному. Я не верю в бессмертие.
Как ни страшно сказать это, но это — так и есть. Если бы я был твердо убежден и несомненно верил, что за гробом есть жизнь вечная — с возмездием за дела земные, то я непрестанно размышлял бы об этом; сама мысль о бессмертии ужасала бы меня, и я проводил бы земную жизнь, как странник — путешественник, которому нужно скоро вернуться в свое отечество.
А я и не думаю о вечности, и о конце жизни своей не думаю... Такая мысль гнездится во мне: «Кто знает, что будет за гробом?» Если говорю, что верю в жизнь загробную, то только по разуму, а сердце мое далеко от этого...
Ясно это из поступков моих: я постоянно забочусь об устройстве земной жизни: заботы о квартире, об одежде, о запасах пищи, денег, о хорошо оплачиваемой работе, о комфорте жизни — открыто свидетельствуют, что все сказанное — правда, — пусть страшная, безрадостная правда, но все же правда!
Господи, пощади меня!
Я не верю в Евангелие.
Ты, Господи мой, заповедал:
Покайтесь и веруйте в Евангелие (Мк. 1, 15).
Я же... не умею уверовать... Когда бы Евангелие, как Слово Божие, было принято в мое сердце — я бы беспрестанно занимался Им, изучал бы Его, наслаждался бы Им, с глубочайшим благоговением и смотрел бы на Него.
Премудрость, благость и Любовь Божия, в Нем сокрытые, приводили бы меня в восхищение, я наслаждался бы поучением в Нем день и ночь; питался бы Им, как ежедневною пищею, и всем сердцем стремился бы к исполнению Его правил. И ничто земное не в силах бы было отклонить меня от Него.
А я?.. Книга Евангелие у меня есть, и не одна, но я не читаю ее...
Прочитаю газету, прочитаю книгу, чаще всего совершенно мне не нужную, а иногда и вредную, возбуждающую страсти мои.
А Евангелие все лежит на столе, ожидая какого-то «удобного» времени... А будет ли это время?
... Голова седая, силы уходят, смерть за мной ходит, а я все чего-то жду...
Господи! Избави меня от этого неразумия, нерадения, забвения и окамененного нечувствия!...
Ты, Господи, заповедал веру живую, являемую и в мыслях и в делах моих (см.: Мк. 11, 22-26). Нет у меня такой веры, Господи! Читаю, говорю о вере, а сам я так далек от такой веры... И как мне хочется иметь эту веру!... Господи! Дай мне ее; нигде, кроме как у Тебя, я получить ее не могу!... Верую, Господи: помоги моему неверию! (Мк. 9, 24).
Я не люблю Бога.
Это страшно, но это так и есть.
Пощади меня, Господи!
Если бы я любил Бога, то непрестанно размышлял бы о Нем с радостью, с сердечным удовольствием, каждая мысль о Господе доставляла бы мне отрадное наслаждение (ведь с какой радостью мы думаем о любимом человеке).
Напротив, я гораздо чаще и гораздо охотнее размышляю о житейском, а помышление о Боге составляет для меня труд и сухость... И я скорее стараюсь оставить такие мысли и перехожу на другое...
Если бы я любил Господа, то с какой радостью я стремился бы беседовать с Ним. (Как я рад всегда увидеться и поговорить с любимым человеком!...)
Беседа с Господом — это молитва.
Причем Господь совершенно определенно и ясно заповедал нам усердную, все учащаемую молитву.
Просите и дастся вам... (Мф. 8, 7-11).
Молиться и не унывать (Лк. 18, 1).
А я должен заставлять себя молиться, насиловать себя, ибо душа и сердце с радостью молиться не умеют, не хотят молиться.
И дремота нападает, спать хочется, все тело болеть начинает, везде ломит, и все болит, а лень подсказывает: «оставь сегодня, в другой раз, сегодня устал, отдохни, полежи» — а только стоит на самом деле оставить молитву — тотчас и сон и болезни исчезли — и я могу и час, и два просидеть и проболтать о каких-либо пустяках, или пролежать с книгой пустой и ничтожной и час, и два, и больше.
Если так прервать разговор с человеком, это считается непристойностью, грубым неприличным оскорблением собеседника, а если этот человек выше меня в общественном положении или старше по возрасту, — то считается дерзостью дикой.
Если мы прерываем беседу с Господом — молитву, то какое страшное оскорбление Великому Отцу небесному, Творцу, Промыслителю и Судии!
Как горько тоскует Ангел хранитель и как радуется лукавый враг наш, видя такую дерзость нашу!
И мы — все еще живы, еще Господь терпит и жалеет нас, хотя за дерзость такую сразу уничтожить бы надо!... Если я кого люблю, то беспрестанно думаю о нем. При всех занятиях любимый друг не выходит из головы моей, воображаю его, мечтаю о встрече с ним, — а я в продолжение дня едва ли час один выделяю для мысли о Боге, чтобы погрузиться в размышление о Нем, воспламенить себя любовью к Нему, — а 23 часа в сутки служу усердно своим идолам... О чем угодно размышляю, только не о Боге, не о душе, не о спасении своем.
Мало того, такое размышление, такую заботу считаю чем-то несущественным, маловажным, побочным занятием моим, которым я должен заниматься разве только «на досуге», когда со священником встречусь, или на беседе в воскресенье.
А дни, недели, годы летят, листки с календаря жизни моей отрываются быстро-быстро...
А там — суд и...
...иди от Меня, проклятый...
... Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет... (Ин. 14, 23).
... Не любяй Меня, слов Моих не соблюдает (Ин. 14, 24).... Аще кто во Мне не пребудет, извержется вон (Ин. 15, 6).
Аще заповеди Моя соблюдете, пребудете в любви Моей (Ин. 15, 10).
Как страшно слышать все это мне, тяжкому грешнику! Выходит — я совсем никогда не любил и сейчас не люблю своего Господа и Спасителя!
Я не только не соблюдаю заповеди Господа, а даже мало и стараюсь о том, и не знаю заповедей Евангелия, и не стараюсь узнать...
Поистине и честно я должен сказать, что не люблю Тебя, Господи! Что может быть ужаснее и горестнее моего положения!
Господи, пощади меня! Пожалей меня!
Не уничтожь меня сейчас!
Дай мне время покаяться и принести плоды покаяния!
А так величественна и беспримерна Любовь Твоя, Господи, ко мне, несчастному грешнику!...
Для меня Ты на землю сходил! Для меня Ты страдал на Кресте! Для меня Ты Кровь Свою проливал!...
И сейчас Ты, Господи, питаешь меня Своею Пречистою Кровию и Пресвятым Телом Твоим — этою страшною дивною пищею Ты очищаешь меня, освящаешь, радуешь...
Я часто отвергаю Тебя, горько оскорбляю Тебя, часто бегу от Тебя, а Ты ищешь меня, зовешь, обещаешь радость и прощение!
Я часто отвергаю любовь Твою, — а Ты не перестаешь любить...
Я склоняюсь к сатанинским внушениям, с усердием бегу к делам злобы, — а Ты все ждешь и зовешь!
Зовешь меня всегда, везде и всюду -
И в предрассветном сиянии зари,
И в тихом мерцаньи звезд полунощных,
Зовет к Тебе и яркий румянец утра, и тихий отблеск заката.
И в грохоте бури, и в тихом шелесте листьев, и в нежном шепоте предутреннего ветерка.
И в ясной улыбке младенца, и в дивной красоте человека — везде слышен чуткому уху христианина призывный голос Божества!...
Господи мой! Великий и Дивный в Любви Твоей!
Поистине дивна любовь Твоя, которая все еще не устает звать и ждать!...
И велика радость бывает на небеси, когда один хотя, один только услышит, поймет и... заплачет с горькой тоской о грехах своих.
Господи!... Пусть это буду я!...
Нет надежды на Тебя, Господи!
Придет горе-испытание, я ищу среди людей и думаю: вот тот мне поможет, этот мне устроит, а к Тебе, Господи, обратиться и на мысль не приходило...
Между тем, Ты хранишь меня с детства лучше матери родной. Сколько благодеяний Твоих надо мною было!... А я и не благодарил Тебя и даже не думал об этом.
В деле спасения моего надеюсь на себя, на свои силы, — когда каюсь, говорю: «вперед не буду», и снова то же делаю...
И все потому, что я неразумен и просто глуп, не трудился над выполнением заповедей Евангелия и потому не имею опытного познания своего бессилия, не имею смирения...
Нет у меня страха Божия (начала премудрости).
Сколько раз в разговорах пустых и ничтожных я имя Твое, Господи, упоминал без благоговения, без страха и трепета!
Прости меня, Господи!
Я — еще хуже, — когда божился я и лгал, — знал, что лгал, но божился, желая уверять людей в своей правоте.
Окаянный я человек!
Я не имею любви к ближнему.
Я из людей люблю только своих родных, и только тех, кто меня любит, а других людей любить — и думы не было. И даже странным мне такое дело представляется... И это так и есть на самом деле.
Ведь если бы я людей любил, как самого себя, то несчастие их поражало бы меня, а благополучие их меня восхищало... А на деле — я с большим любопытством выслушиваю несчастные повести о близких, не сокрушаюсь, а остаюсь равнодушным, или, что еще преступнее, — доволен бываю этим.
Недобрые поступки ближних я не умею покрывать любовию, а еще с осуждением их разглашаю.
Благосостояние, честь и счастье ближнего меня не восхищают, как собственное, не производят радостного чувства, а наоборот — или я остаюсь равнодушным, как ко всему чужому, или даже чувствую зависть и как бы презрение к ним.
Никому и ни в чем я не верю, всех подозреваю, все кажется мне, что окружающие меня какую-то гадость мне готовят...
Какая тут любовь!...
Врагов любить заповедано мне. За них молиться, хорошо отзываться, благотворить им. А я готов им мстить, злорадствую, когда им худо бывает. «Так им и надо», — говорю и так думаю...
Пощади меня, Господи!
Человек всякий — образ Божий, а я унижал в нем образ Господень, заставлял людей служить моим прихотям и страстям, — стремился использовать их для себя и даже злился на них, когда они уклонялись от того...
Грешен, тяжко грешен я!
Сердился на окружающих, что они мало ценят меня, не понимают, какой я великий человек. Казалось иногда, что весь мир для меня существует и все служить мне должны. Стыдно и вспомнить теперь об этом... Судить людей — это мое постоянное занятие: и тот худой, и тот скверный — лучше меня никого нет...
Не боялся я суда Твоего, Господи!
И благодать Твоя отступала от меня...
Безрассудно нарушал я заповедь Твою!
Есть ли прощение мне окаянному!...
Спорил с людьми, все хотел на своем поставить, упрямо не принимал никаких резонов, и спорил только для того, чтобы на своем поставить...
Прости, Господи, дикую глупость и дерзость мою!
А сколько людей я на грех соблазнил! Господи мой Милостивый, и словом, и делом, и жизнью своею я подал пример скверных, особенно малым детям!... Знаю, как велик и страшен грех этот, знаю, какое страшное последствие он за собою несет... Страшно и вспомнить теперь. Ужас леденит сердце мое!...
А что сделаю?..
Решаюсь — опять прийти к Тебе, Господи! Ради Христа, ради Крестных заслуг Господа Иисуса Христа — прости меня!...
Ты, Господи, заповедал мне и всем: Вы есте свет миру (Мф. 5, 14).
Вы должны жить так, чтобы показать людям, как жить надо, как поступать надо во всяком деле... Должны распространять кругом ласку, доброе слово, любовь христианскую, чтобы люди, видя жизнь христианскую и благочестивую, прославляли Тебя, Творца и Вседержителя, даровавшего такие прекрасные заповеди.
А я жил... стыдно сказать, хуже неверных; никто из них не сделал миру столько зла, как я, несчастный... И говорили они: «Вот они — в церковь ходят, в церкви служат — а что делают?» — И хулилось имя Твое! Милостивый Господи! Есть ли мне прощение!...
А главное — часто мне Ангел хранитель подсказывал и совесть говорила: оставь, не делай, не надо, нехорошо, грех, это грешно. А я презрел их предостережения и сознательно всякий грех делал. Тяжкий я грешник, Господи!
Я преисполнен гордости и чувственного себялюбия.
Все мои поступки это подтверждают: видя в себе доброе — желаю его поставить на вид всем и превозношусь перед другими, или любуюсь собою; хотя и показываю наружное смирение, но приписываю все своим силам, и считаю себя лучшим всех, — по крайней мере не худшим...
Замечу в себе недоброе, порок, стараюсь придумать и подыскать извинение ему, покрыть его личиною необходимости или невинностью; стараюсь оправдать себя в сердце своем. Если и стремлюсь к чему-либо доброму, то имею целью — или похвалу, или своекорыстие духовное, или светское утешение.
Словом: я непрестанно творю из себя собственного кумира — и служу ему непрерывно, со всем усердием, ища во всем услаждений чувственных и пищи для сластолюбивых моих страстей и похотений...
О себе самом, о спасении душевном — как мало я думал и заботился!...
Чтобы Господу угодить, чтобы всю жизнь мою, и тело, и душу Тебе целиком отдать — и мысли у меня не было.
Несчастный грешник я!...
Ты, Господи, заповедал хранить ум чистым, как око, и тогда вся жизнь наша чиста будет (Мф. 6, 22-23).
А я даже не знаю о такой заповеди, а если и слышал, то пропускал мимо ушей, как что-то, не стоящее внимания-Мысли — одна другой сквернее, мысли греховные, мысли суетные, как река полноводная текут в голове моей, и это всегда, и я часто даже услаждаюсь ими.
Прости меня, Господи!
А мечтания какие!... Мечтания об успехах в мире, о славе, об обеспеченности — глупые и дикие мечтания наполняют мою голову, и нет того (как завещают святые подвижники), чтобы броситъ в среду их имя Твое — молитву именем Твоим, чтобы разогнать их.
А ведь я знаю это, часто читаю, но сам не делаю. Другим говорю, других учу, читаю им слова святых отцов...
Словом: Возлагаю на них бремена тяжелые, а сам и пальцем не хочу двинуть.
И в результате: ум — нечистый, и жизнь темна...
Что может быть горестнее такого состояния!...
Живу я так, точно мне и умирать не придется, о смерти, о загробной участи моей — ни заботы, ни думы нет...
Сам я не читал и не искал книг Божественных, и речи о том скучны мне казались, я их мимо ушей пропускал, точно это меня совсем не касается.
И сколько лет в таком нерадении прожито!...
Люблю похвалы от людей.
Радуюсь им, так они приятны мне...
Бежать от них — я никогда и не думал. Сам собою услаждаюсь, хвалю себя, придумываю в себе такие добродетели, которых во мне никогда не бывало... Знаю, что такое честолюбие и тщеславие губит во мне и то немногое, что, быть может, во мне иногда бывает...
И, следовательно, одной рукой я созидаю, а другой рукой — разрушаю, а жизнь проходит, а смерть не ждет, она здесь — вот она...
Раздражительный я!
Иногда вспыхнет раздражение, а почему? — и сам не скажу... Толкнут в трамвае — я уже ощетинился, иногда сдержусь, а чаще наговорю колкостей, грубостей.
И самому после стыдно...
Ты, Господи, в Евангелии (см.: Мф. 5, 21, 22) первые Твои Слова устремил против страсти гнева, как одной из начальных причин греха. Кто гневается, тот не имеет основных добродетелей: любви к ближнему и смирения. А на них все здание христианской деятельности утверждается. Все это я знаю, понимаю всю тяжесть греха гнева и все же все это делаю.
Вспылю, сердце закипит, ум помрачится, и закричу непристойно, и жестокие слова обидные, было, что и толкнул кого, и ударил...
Прости меня, Господи!
А после и обида на сердце живет, возмущение и вражда, — и, конечно, вместе с тем и пересуды и осуждение...
Дома на внука непослушного закричу, и бил его, и обзывал по-разному — и этим жестоко обижал и жену, и дочерей...
Научи меня, Господи, терпеливо переносить это постоянное искушение. Даждь мне терпение, великодушие и кротость.
Чревоугодник я!
Люблю вкусную пищу, услаждаюсь лакомствами: и сам их покупаю, и не отказываюсь, когда меня угощают...
Вспоминаю, как раньше (в Варшаве) пил дорогие вина, и часто прискорбно бывает, что этого нет сейчас...
Ем и пью часто лишнее: объедаюсь, и вино пил, часто тайно ел и пил, посты не хранил — нарушал правило воздержания.
Любил покой излишний (негу).
В выходные стараюсь спать больше, чем надо: «отдыхать», как говорить принято.
Чтоб спать на мягком, чтоб тепло было в квартире, даже излишне тепло. Чтоб одежда была удобная, красивая, добротная, равно и обувь... Чтоб работой не утруждаться и прочее... А слышу Твои слова, Господи: Внидите узкими вратами (Мф. 7, 14). А я... Будет ли пощада мне, Господи?..
А сколько раз осквернял себя мыслями о срамных предметах.
О них же и говорить совестно... и речи слушал такие, анекдоты мерзкие, книги читал такие — слушал и читал с удовольствием. И делом совершал срамный грех!...
Господи! Пощади раба Твоего!
Сквернословил — и слушал чужие сквернословия...
И проходил мимо, не останавливая ругателя — и душа моя осквернялась этой поганью...
Воровал я!
Чужое присваивал, особенно пищу тайком брал, деньги присваивал, работал кое-как, а плату требовал, как за добротную работу — и, следовательно, — воровал средства государственные.
Лгал я часто — обманывал.
Сознательно и бессознательно говорил неправду, для красного словца, желая себя возвеличить или собеседникам угодить, сочинял истории, которых в природе вообще не бывало; желая прикрыть свои грешки, выдумывал различные истории; желая удовлетворить страстям своим, придумывал и говорил ложь, неправду; желая корыстно обмануть и воспользоваться состоянием чужим — обманывал других людей и по другим различным причинам лгал и обманывал. Грешен я, Господи!
Любил праздные речи!
И говорить и слушать. Рассказывал всякие смешные анекдоты, желая казаться веселым и общительным человеком, чтобы понравиться людям, болтал и говорил пустое, стараясь быть остроумным, стараясь поддержать веселое настроение собеседников.
Передавал в этой болтовне чужие недостатки в смешном виде и тем самым судил и осуждал людей. Смеялся над людьми и находил в этом удовольствие и вовлекал людей в этот грех пустого времяпровождения и осуждения!... И сколько часов в жизни моей прошло в таком безобразии!
Завидовал я!
Сознательно и бессознательно всему тому, что видел и узнавал, все мне надо: и вещи, и одежда, и обувь, и дома, и жилища, чужая обстановка, — все что служит к комфорту жизни — и в домах и в магазинах — если я видел, я уже желал это и для себя и даже какую-то обиду чувствовал, что у меня этого нет.
Готов был жаловаться и на жизнь свою, на свое несчастье (как я называл), расстраивался так, что доходил до болезни — и все из зависти.
Стыдно и больно вспомнить это теперь!
Собирал на черный день!
И деньги, и вещи прятал от людских взоров, даже от своих близких. Часто себе и родным близким отказывал в нужде, лишь бы сохранить свои сбережения; радовался, когда эти сбережения все увеличивались, и горевал, когда приходилось их расходовать.
В них полагал надежду на обеспечение себя как при неудаче, так и в старости.
Надеялся на эти «свои сокровища», к ним сердце мое прилежало, а Господь сказал ясно: Не собирайте себе сокровища на земле... (Мф. 6, 19-21).
И выходит, я не верю в Господа Бога-Промыслителя — не на Него возлагаю надежду свою во всякий момент жизни моей, а на «кубышку» мою, где у меня запрятано свое сокровище...
Так ли христианину жить и действовать следует?
Просящему у тебя дай (Мф. 5, 42) — вот ясная заповедь Твоя, Господи!
Подавайте милостыню из того, что у вас есть: тогда все у вас будет чисто (Лк. 11, 42). Сказано ясно и обещана за милостыню чистота души и тела.
А я?.. Часто не подавал нищим или из жадности, боялся, что в моих сбережениях недостача будет, или разбирал, кому дать: стоит ли бедный, чтобы я его своей копейкой облагодетельствовал, часто находил их недостойными моего благосклонного внимания, называл их лентяями, бездельниками, толстою рожею и другими неподобными словами.
Между тем Ты, Господи, Сам нищего послал и ждешь, как я исполню Твою заповедь: давать всем, кто просит, без разбора. Кроме того, Ты Сам, Господи, принимаешь милостыню.
А я!... Пощади меня, Господи!
А сколько есть таких, которые не пойдут просить, а помощь им необходима, как воздух для жизни. Надо их найти мне самому и побывать у них, снести мне самому к ним...
А я?.. На страшном суде Своем за что Господь ублажает праведных: Алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне (Мф. 25, 35-36).
Следовательно, милость эта — Господу Иисусу Христу оказана: Понеже сотвористе единому сих братий Моих менших, Мне сотвористе (Мф. 25, 40).
С какою же радостию я бы должен был совершать дела милосердия?
А я?..
Пощади, Господи!