«Какой подвиг предстоит душе!»
«Какой подвиг предстоит душе!»
Лозу добрую, истинную и плодоносную насадил Виноградарь Бог в Своем саду Эдема. Но, к сожалению, она обратилась, как говорит пророк, «в горесть» (Иер. 2, 21). После грехопадения Адама и Евы «каждый из нас выбирает наказания, сам согрешив добровольно» [[217]]. Ибо, как сказал и философ Платон, ответственность падает на того, кто делает выбор, ибо Бог безупречен [[218]].
После грехопадения все переменилось для человека; все распалось и оказалось во взаимной вражде. Адам и Ева, подавленные страшными угрызениями совести, которую они попрали, разбитые духовно и физически, покидают Рай — место блаженного своего пребывания. Их сопровождают черные тучи, молнии, бури природы, которая скорбит, страждет и стенает вместе с ними (Рим. 8, 22). Изгнанники из Рая несут с собой явление смерти, которая уже укоренена в них и во всем сущем вокруг них. Отныне смерть станет «вечным источником страдания и скорби. Все нервы смерти берут свое начало в человеке, ибо он есть главная железа смерти» [[219]].
С этого момента смерть переходит в решительное наступление на человека. Разрушительница смерть поглощает и подтачивает человеческое существование и изнутри, и извне. Извне — искушениями, соблазнами, обольщениями греха, в который люди легко впадают (Евр. 12, 1). Изнутри — дурным произволением, «зане прилежит помышление человеку прилежно на злая от юности его» (Быт. 8, 21). И, конечно, злое желание увле{стр. 87}кает человека, затягивает его и пленяет обманом наслаждения, пока не будет зачато и порождено греховное деяние. Грех же содеян раждает смерть (Иак. 1, 14–15).
Премудрый Сирах в исступлении останавливается перед смертью и возглашает: «О, смерть! как горько воспоминание о тебе для человека, который спокойно живет в своих владениях, для человека, который ничем не озабочен и во всем счастлив и еще в силах принимать пищу. О, смерть! отраден твой приговор для человека, нуждающегося и изнемогающего в силах, для престарелого и обремененного заботами обо всем, для не имеющего надежды и потерявшего терпение. Не бойся смертного приговора: вспомни о предках твоих и потомках. Это приговор от Господа над всякою плотью» (Сир. 41, 1–5).
Действительно, смерть — это явление, в которое мы все всматриваемся постоянно и пристально. Это горький опыт, некое нежелательное и жестокое начало в лоне жизни. Из–за смерти жизнь — это тревога и постоянный кризис. Конечно, смерть в определенном смысле благотворна для души, ибо кладет конец ее земным скорбям; смерть освобождает душу и переносит ее на вечную родину. Тем не менее она не может не быть сильнейшим переживанием для души. Это переживание души в час телесной смерти — возможно, самое мучительное, что мы можем вообразить. Ведь душа отделяется от тела, в котором она жила долгие или пусть немногие годы, с которым переносила тяготы, с которым плакала в трудные времена или радовалась в счастливых обстоятельствах. И это разлучение не может сравниться ни с одним из треволнений в настоящей жизни. Правда, в теле бесплотной душе приходится переживать естественные испытания, вызываемые присутствием этой ее материальной оболочки. В час же смерти, в час отъединения от своего земного жилища душа переживает испытание, вызванное отсутствием ее тленного спутника. Да, душа освобождена, но разве она {стр. 88} не любила тело? Не воодушевляла ли она его в прекрасном устремлении стать и быть «храмом живущего … Святаго Духа?» (1 Кор. 6, 19). Она была заключена в темницу? Но и внутри этой «темницы» — вспомним метафору греческой философии — разве не пережила она и прекрасные устремления, и возвышенные моменты вдохновения?
И разве Бог Слово в Своем Божественном Воплощении не жил с телом? Разве Он его не любил, не почитал, не проявлял заботу о теле скорбящих, больных или голодных? Разве Он не питал Свое всесвятое тело, разве не позволял, чтобы его умащали драгоценным миром? Итак, если любил тело Сам Бог, Который есть Дух (Ин. 4, 24), то как же не любить его душе? Как же ей не скорбеть из–за отделения от него? Об этом говорит и песнопение при отпевании: «Увы, мне, каковый подвиг имать душа, разлучающися от телесе! Увы, тогда колико слезит, и несть помилуяй ю!» [[220]]. Она терпит страдания, проливает слезы, как говорит преподобный Иоанн Дамаскин в этом потрясающем душу песнопении. Действительно, душа чувствует сугубую печаль из–за окончания своего гармонического и таинственного единения с телом. Душа уходит, возносится, освобождается. Спутник же ее — тело, до сих пор державшее ее в своих объятиях, остается бездыханным, мертвым. Теперь его объемлет и лобызает холодная земля, чтобы разрушить его, разлагая на то, «из чего составися»!
Святитель Фотий Великий (820–891) весьма выразительно описывает лицо мертвеца такими словами: «Эти уста молчат глубоким и тягостным молчанием, а эти губы замкнулись и застыли, но уже не в присущем им выражении и изъявлении достоинства и скромности — они сложены, чтобы разложиться. А эти глаза? Увы, страданию подобает безмолвие, и нет никаких слов! Что {стр. 89} же сказать мне о глазах? Они излили до последней капли всю свою живую влагу, и мертвые веки прикрывают пустые глазницы. Ланиты, утратившие естественный румянец, темны и мертвенны, лишены свойственной им формы. Все лицо для тех, кто взирает на него, являет ужасающее и страшное зрелище» [[221]].
О, смерть! как горько воспоминание о тебе… О, смерть! отраден твой приговор… (Сир. 41, 1–3).