Как лечили византийского императора

Как лечили византийского императора

Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался, и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов. Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет.

Матф, 2:16-17

...Субтропические сумерки наступают быстро. Прозрачно-фосфорическим дымом протянулся в небе с севера на юг Млечный Путь. Вместе с прохладой стала ощущаться сырость, близость моря; приторно-сладко запахло мимозами. Походный лагерь в синей долине, освещенный смолистыми сосновыми кострами, казался перевернутым и увеличенным отражением неба в чаше Джамшида. У костров не спали: и те сотни, которые уже получили свои казаны с ароматным пловом, и те, где кашевары замешкались. Здесь суеты у костров было даже больше. Чтобы было легче дождаться ужина, каждому воину выдали по большому соленому лещу, а каждый десяток получил амфору бузы .

– Сейчас мы гложем зубами жирные хребты этих рыб, но их вкус ничто в сравнении с тем, что нас ждет в раю...

– Он может открыться перед каждым из нас хоть завтра, и, поистине, интересно знать, что же нас там ждет!

– Гурии будут там угощать нас соленым мясом Левиафана! Это страшное чудовище, которое иные называют рыбой, могло, не затруднившись, проглотить и человека и слона!

– Юнуса проглотило, правда, он потом выбрался...

– Аллах, в заботе, чтобы потомство великана не переполнило мир, убил и засолил его единственную самку; эту солонину едят в раю лишь избранные!

– Хорошо, что это рыба, а не тот козлоногий хвостатый сатир, которого христиане, по утверждению святого Иеронима, засолили и прислали в бочке равноапостольному императору Константину!

– И он его ел? – изумленно раскрыл рот какой-то молодой янычар...

– Нет, любовался на него!..

– Занялся с ним любовью!..

– С соленым-то?

– Это называется некрофилией!..

– Это называется содомией!..

– Это называется «на солененькое потянуло»!..

– »Полноте, люди, сквернить несказбнными яствами тело...» .

– Внимание и повиновение! Идет юзбаши! – воскликнул кто-то, первым заметивший приближающегося сотника.

– Клянусь Аллахом, сейчас, когда наши мечи готовы соприкоснуться с византийскими, – сказал подошедший и слышавший конец разговора Абдаллах, – вам надо знать, чего стоит тот, с армией которого вы будете сражаться. А византийские императоры, поистине, таковы, что способны и на некрофилию, и на людоедство!

Рассказывают, что давным-давно один византийский император, кто-то из Палеологов, заболел, по воле Аллаха, тяжкой болезнью, с которой никто из его лекарей не умел справиться. По всей стране кликнули клич, всюду разослали гонцов, призывая мудрецов и лекарей попробовать свои силы в схватке с этой болезнью. Осмотреть императора и отказаться, чувствуя себя не в силах, мог каждый; тому же, кто, пообещав исцеление, не добьется его, была обещана смерть легкая и быстрая.

Мудрейший имам Абу Хамид ал-Газали, «Столп Ислама» велел своему ученику аль-Арифу отправиться к византийскому двору, дабы его руками утвердилось дело ислама, дабы стать ему Наср уд-Дином . Шейх аль-Ариф, принятый с почестями, заявил, осмотрев императора, что назовет средство, которое излечит его, – но лишь в присутствии всех его придворных. Когда те собрались, суфий воскликнул:

– Нет мощи и силы как только у Аллаха! Его Императорское Величество должен принять истинную веру, и, поистине, исцеление от этой болезни будет наименьшей ему наградой!

Придворные возроптали, а христианский духовник императора заявил, что Его Величество давно и глубоко исповедует истинную веру – ибо христиане тоже называют свою веру истинной! – но она нисколько не облегчает его страданий.

– Я предполагал эти слова, – продолжал суфий, – готовился к такому обороту вещей, составил гороскоп блистательного и рассчитал смешение четырех основных субстанций (хилт): крови, лимфы, сафры и савды в его теле, и нашел только одно средство для спасения императора. Но я боюсь его назвать.

И снова послышался гневный и насмешливый ропот придворных, и то один, то другой выкрикивали: «Он дурачит нас!», «Стоило ж в такую даль ехать!». Франкский посол обратился к нему с заклинанием qui vult decipi – decipatur! , что на щебечущем языке неверных означает «дураки достойны быть обманутыми», – а везир императора заявил:

– Предать лжелекаря казни легкой и быстрой, как и было обещано.

Однако, вовсе не испытывая страха и не обращая внимания на этот ропот, аль-Ариф продолжал:

– Я боюсь назвать это средство, но это не значит, что я его не назову! Император будет исцелен, приняв несколько ванн подряд из свежей крови живых младенцев!

В тронном зале наступила мертвая тишина.

Потом, когда ошеломленные придворные обрели дар речи, они возмущенно загудели. Слышны были слова: «...никто не имеет права...», «...брать на себя такую ответственность, вы подумайте!..», «...жестокость...», «...откуда он вообще взялся?..», «...чужеземец, может, того только и добивается...». Наотрез отказался от такого «с позволения сказать лечения» и присутствовавший здесь же император.

Но это было днем. А вечером, на тайном совете, где, кстати, никто не усомнился в авторитете целителя, посланного самим ал-Газали, было решено: жизнь императора – вещь бесценная и здесь все средства хороши. Как вы думаете, удалось ли убедить в этом императора? Разумеется! Не прошло и трех дней, как даже в самые отдаленные уголки страны пришел указ: через неделю должное число младенцев должно быть доставлено в Константинополь.

Матери плакали кровавыми слезами, когда воины, отшвыривая их, вырывали обреченных детей у них из рук. Но что они могли сделать!

Дальше историю рассказывают по-разному. Сами суфии говорят, что император, измученный угрызениями совести, отказался от убийства невинных созданий и принял ислам. И стоило ему сделать это, как он немедленно стал здоров! Все выводы в этой «развивающей» истории суфиев построены на этом факте.

Но я не буду делать предписанных выводов. Потому что это неправда. Не отказался император от убийства, не вернул детей матерям. Ни византийские, ни франкские императоры никогда не были мусульманами и всегда предпочитали пить чужую кровь – для укрепления своего здоровья. И десятки других франкских владетелей тоже наполняли ванны кровью детей – чтобы обрести здоровье, свежесть, вечную юность...

«А арабы? – подумал Абдаллах. – Разве не воины Мервана , захватив Тбилиси, наполняли кровью тех, кто бился с ними, бассейны и плавали в них?..»

«А мы сами? – вдруг с ужасом подумал он. – Разве не тюркский Цогтай-хан лечился чаем-бульоном, заваренным на тельцах трехлетних детей? Или это просто страшная сказка?» Но перед ним словно бы мелькнули кварталы какого-то византийского города, сегодня еще полного живых, теплых, дышащих людей, которые завтра станут бездыханными, а из их тел будет течь алая кровь. Ведь каждый взятый город на три дня будет отдаваться «на поток и разграбление»...

Эта мысль опустошила его душу, и вместо какой-то очередной звонкой фразы (вроде «Аллах простер перед вами эти земли! Вы видите, чего стоили и стоят их властители! Так идите и берите их, а в них – то, что вы хотите взять!») он себе под нос пробормотал нечто невнятное и смолк.

Повисла недоуменная тишина. Ее прервал один из янычаров. Он сказал:

– Похожая история приключилась и в нашем аиле – но у нее более радостный конец! Ажи ибн Дахак, мой хозяин, жил в Конье и однажды прислал управителю в село поручение срочно доставить ему полторы сотни джаванбират . Управитель, в недоумении прочитав послание, собрал, столько мог, старух в селении, добавил недостающее до числа более молодыми женщинами и, не слушая возражений, отправил их под конвоем гулямов к ибн Дахаку. Тот, узнав, что требуемое доставлено, приказал: «Отдайте их повару и велите ему забить и зажарить с соусом и миндальными зернышками половину, а других придержать до завтра». Повар в недоумении явился за повторным распоряжением, но ибн Дахак был неумолим: убить и зажарить, какие могут быть вопросы! Повар заявил, что он никогда этим не занимался, и потребовал, чтобы, коль уж это неизбежно, зарубил женщин профессиональный палач. Теперь пришел черед изумляться ибн Дахаку: при чем тут женщины, когда речь идет о курах? Он потребовал записку... и, хлопнув себя по лбу, воскликнул: «Ну конечно же, здесь должно стоять «джавамрик» , а не «джаванбират»!

От хохота всхрапнули кони.

– Пусть эти женщины получат по несколько акче и убираются в деревню; да пусть управитель скорее пришлет вместо них кур! – сквозь слезы хохота договаривал рассказчик...