ГОЛЛАНДИЯ

ГОЛЛАНДИЯ

Гаага

Как я уже сказал [163], до назначения иеромонаха Дионисия (Лукина) приход в Гааге был малочисленный, слабый, жизнь в нем едва-едва теплилась. О.Дионисий, молодой пастырь, энергичный, ревностный, был глубоко потрясен картиной духовной запущенности и омертвения, когда в праздник Вознесения Господня в церковь пришли только… три человека! Для возрождения прихода он решил во что бы то ни стало устроить особый храм, отделив церковь от квартиры настоятеля. Необходимость проходить через квартиру священника весьма стесняла (как это потом выяснилось) верующих людей и вообще не способствовала привлечению их к церковной жизни. Для этого надо было перестроить домик консьержа у входа в церковный сад. Впоследствии в конце 1937 года о. Дионисий свой план осуществил. Поначалу денег не было. О.Дионисий принялся усердно собирать пожертвования; на его призыв живо откликнулись не только русские (их было мало, и они бедны), но и наши голландские друзья — протестанты, старокатолики… Нашелся очень хороший русский архитектор, из голландцев, живших в России; он сделал удобный и красивый план приспособления домика под храм. И вот 12 декабря 1937 года назначено было его освящение.

Я приехал на торжество вместе с живущим в Бельгии архиепископом Александром. Мы были встречены с большой радостью. На торжество явились не только прихожане, но инославные — наши голландские друзья. Чин освящения прошел и торжественно и умилительно. Один образованный голландец, д-р Гендрикс, оказался таким любителем православного богослужения, что несколько лет подряд на Страстную неделю и на Пасху ездил в Москву, чтобы наслаждаться там нашим богослужением. "В моей жизни было два замечательных, радостных момента, которых я не забуду до смерти: пасхальное богослужение в Москве и освещение храма в Гааге", — сказал он.

В этот мой приезд я задержался в Голландии почти целую неделю. Меня возили по разным городам для ознакомления с достопримечательностями. На другой день после храмового торжества мы поехали в Саардам, где подробно осматривали домик Петра Великого. Скажу откровенно, что он произвел на меня очень сильное впечатление. Суровая простота, даже грубость, обстановки, самые малые размеры — все давало такое яркое представление о том Русском Великане, который умел на троне быть работником ("то мореплаватель, то плотник"). Замечательно, с какою любовью относятся голландцы к этому памятнику: чтобы предохранить старое деревянное здание от разрушения, они заключили его в каменный футляр. Из наших русских Государей здесь был, кажется, один Александр II. На площади, вблизи домика, стоит памятник, сооруженный Императором Николаем II: Петр долбит лодку (по известной гравюре).

Отсюда мы поехали в Амстердам, где городские власти устроили нам официальный прием в Ратуше; затем я посетил нашу православную церковь в подвальном помещении одного протестантского храма; все там было очень сиротливо, убого, прихожан очень мало. По-видимому, священник о. Николай Щербович-Вечор (из офицеров) не сумел зажечь в приходе огня святой ревности о Церкви. Теперь этот маленький и нежизненный приход закрылся. Довольно примечательна личность протестантского настоятеля храма, давшего приют нашему приходу. Он из какого-то непонятного озорства возбудил в печати вопрос о том, на каком языке говорил в раю змей с Евой. За это неуместное глумление над Библией он был устранен от службы, но не послушался и продолжал служить. "А число прихожан у вас в связи с этим очень уменьшилось?" — спросил я. "Наоборот, очень увеличилось", — ответил он. Обедали и провели вечер мы у гостеприимного болгарского консула-голландца, вся семья которого (в том числе и некрещеные дети) была принята мною в лоно Православной Церкви и состоит теперь в приходе о. Дионисия.

Вспоминая эту поездку в Голландию, хочу еще упомянуть о посещении г. Роттердама. Нам хотели показать этот огромный мировой порт, куда собираются торговые суда целого света. На маленьком, изящном пароходике, попивая чай, мы медленно объезжали порт. Зрелище было грандиозное: великое множество кораблей всех стран демонстрировали свои торговые предприятия; несколько жутко было созерцать это напряженное соревнование человеческих стяжаний, капитала… Но особенно приковали мое внимание горы леса — прекрасные, ароматные, тщательно обделанные доски, на нашей родной земле выращенные и нашими братьями, их принудительным трудом, кровью и потом политые… Может быть, какой-нибудь бедный больной епископ, в жалких лохмотьях, замерзая от стужи и изнывая от голода, под грубые оклики палачей рубил и обделывал эти деревья, не думая, что его собрат за границей в тепле и сытости будет смотреть на его труд… И как бы для усиления этого впечатления пред нами вырос огромный, черный, мрачный пароход, наполненный русским лесом, с надписью "Ворошилов". До чего стало больно и как-то стыдно!..

После осмотра порта нас повезли в Ратушу, где нам была устроена встреча; бургомистр с бокалом в руке приветствовал нас речью; я отвечал ему через переводчика. И вдруг на хорах орган заиграл что-то знакомое, родное. Прислушиваюсь — Господи!.. — "Боже, Царя храни"… Мы — я и мои русские спутники — были потрясены до глубины души, а у наших дам покатились из глаз обильные слезы… Вот какие голландцы: это одна из очень немногих стран, которая до сих пор политически не признала большевиков; она угостила нас нашим старым национальным гимном, но это не мешает ей вести оживленную торговлю с теми же большевиками… Как все сложно, антиномично! Но во всяком случае, великая благодарность милым, добрым голландцам за то, что они так тепло, так радушно встретили русского епископа-беженца, изгнанника из своей родной страны!