32. О богатом юноше

(Матф.; Марк.; Лук.).

«Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие».

Эта притча имеет свою существенную предысторию. Трое Евангелистов рассказывают её почти слово в слово (Матф.; Марк.; Лук.).

«Учитель благий! Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» – с таким животрепещущим вопросом обратился ко Христу один богатый юноша. «Знаешь заповеди, – говорит Господь, – не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не обижай, почитай отца твоего и люби ближнего своего, как самого себя» (Законы Моисеевы – авт.).

«Учитель! – отвечал тот. – Всё это сохранил я от юности моей». «Если хочешь быть совершенным, – говорит тогда ему Спаситель, – одного тебе недостаёт: пойди, всё, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, следуй за Мною».

Комментарий

По стилю изложения этой истории и судя по ответу Иисуса – молодой человек обратился к Нему без какого либо коварства, как это делали фарисеи, но что он действительно желал удостоится Истины (сердцеведец «Иисус, взглянув на него, полюбил его», – пишет Марк). Будучи очень богатым, он вёл лёгкую и спокойную жизнь; однако видя, как Иисус большей частью ищет общения с бедными и несчастными людьми, как покровительствует нищим и убогим, юноша пожелал узнать, что Христос думает о таких, как он.

Он действительно выполнял Закон и соблюдал все заповеди, и тем не менее не чувствовал удовлетворения. В нём не было уверенности в правильности пройденного пути: чего-то не хватало. Христос сразу определил, что препятствием на пути к смыслу жизни, дальнейшему совершенствованию юноши и были тоска и неудовлетворённость: он страдал привязанностью к богатству, и эта душевная язва отвлекала его от самоотверженного и цельного смысла жизни. Вся его праведность оказалась не выше фарисейского, чисто внешнего благочестия. Когда перед ним встал в упор вопрос, что выбрать: служение Богу или богатство, – он, «смутившись… отошёл с печалью, потому что у него было большое имение». Он выбрал маммону.

Так трудно человеку, владеющему богатством, сохранить своё сердце от яда пристрастия к этому кумиру и отказаться от привычной роскоши и комфорта. Потому и произнёс Христос притчу о том, «как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие».

Намного легче «верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие». Это вовсе не значит, что Христос от каждого Своего последователя требует обязательного отказа от богатства, которое составляет непреодолимую преграду для спасения.

«Верблюд, – говорят некоторые, – никогда не может пройти сквозь игольные уши, следовательно, и Царствие Божие для богатого закрыто безусловно». Но это мнение неправильно; хотя Христос и говорит о трудности спасения для богатых, но тут же прибавляет, что невозможное для естественных сил человека возможно для Бога, т. е. с помощью Божией (см. Матф.; Марк.; Лук.).

И действительно, много богатых людей, ветхозаветных патриархов, которые по всей справедливости оказались достойными Царства Бога.

Почти во всех переводах с греческого оригинала Евангелия встречается слово – сравнение «верблюд». Создаётся странное впечатление несоответствия между образом верблюда и образом игольного ушка.

Толкуют притчу так: сквозь игольное ушко (образ двери в Царство Небесное) можно продеть только тонкие нити (образ нищих духом), толстые же и грубые верёвки (пресыщенные земными благами богачи) сквозь него не пролезут. Некоторые толкователи полагают, правда, что «игольными ушами» называются узкие и низкие двери, через которые с трудом, согнувшись, проходит человек, а верблюду пролезть невозможно. Прибавляют также, что в воротах Иерусалима была такая маленькая дверь, и что Иисус её и имел в виду, выводя образ верблюда. Однако нигде в древнеисторических памятниках не упоминаются иерусалимские ворота с названием «Игольные уши», и нет указания на факты, подтверждающие их существование. «Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лук.), – говорит Христос.

За плечами каждого из нас стоит смерть, и об этом напоминает нам Евангелие на каждом шагу, но не для того, чтобы испугать смертью, а чтобы придать жизни новую, иначе совершенно недосягаемую глубину.

Мы живем поверхностно, мы живем бесконечным количеством вещей, которые слишком мелки даже для нашего человеческого сердца, даже для человеческого ума. Сколько у человека за один день его жизни проходит мыслей пустых, бесцельных, бесплодных; сколько чувств чередуется друг за другом в душе, не оставляя никакого глубокого следа, просто так, проходят напрасно, как тучи по летнему небу. А смерть так удивительно близка, и только она может поставить вещи на место.

Именно потому, что смерть близка, жизнь так драгоценна. Не в том смысле, что надо за неё бороться, чтобы не умереть, а в том смысле, что всё её содержание может стать таким глубоким, каким только смерть может его сделать.

Каждое сказанное слово может быть последним словом, – неужели оно будет словом пустым, ничтожным или, еще хуже, – раздраженным, горьким, злым, разрушающим словом?

Каждый поступок может быть последним, почему бы ему не стать выражением, осуществлением самого глубокого, самого дивного, что есть в отношениях между людьми? Мы это забываем, потому что нам кажется, что впереди еще столько времени, чтобы исправить ошибки, чтобы излечить душевные раны, чтобы утешить человека. А может оказаться поздно, один или другой могут умереть… Поздно утешить, поздно приласкать, поздно обрадовать, поздно дать на земле последнее счастье человеку…

«Смерть нам поставлена перед глазами – Евангелием, Христом, жизнью самой – не для того, чтобы нас устрашать, а только чтобы мы жили глубоко, жили в меру всего глубокого, чуткого человеческого сердца, большого, понятливого человеческого ума.

Не будем поэтому собирать в сокровищнице сердца, ума, в сокровищнице жизни ничего такого, что слишком мелко и от чего мы мельчаем. Вместо того, чтобы собирать земные богатства себе, то есть заботиться о приобретении вечных нетленных богатств, или добродетелей, которые можно приобрести, расходуя земные богатства не для низменных плотских наслаждений, а на добрые дела всякого рода» – митрополит Антоний Сурожский.