Афон и вселенская патриархия. Патриарх Иоаким III

Афон находился на территории Османской империи и в каноническом отношении был подчинен Вселенскому патриарху. Однако от патриарха — верховного главы Афона — зависело не так много, и привыкшие пользоваться своей автономией святогорцы нередко предпочитали решать спорные вопросы непосредственно в турецких гражданских судах. Периодически, по мере поступления жалоб, из патриархата командировался на Афон экзарх или специальная комиссия для расследования той или иной острой ситуации; как правило, такие экспедиции не имели сколько-нибудь существенных последствий. Борьба афонских монастырей за свою экономическую и административную независимость от Константинопольского патриархата в 1880–1890-е годы продолжала обостряться. В первую очередь этот вопрос вставал в связи с получением от России доходов с бессарабских имений и с назначением управляющих в бессарабские и кавказские имения монастырей. В неоднократно возникавших конфликтных ситуациях российские дипломаты, как правило, принимали сторону патриарха. «Вопрос о желании патриарха подчинить себе более или менее афонские монастыри — не новый, — писал в апреле 1890 г. сотрудник посольства А. Иванов. — Разбирать его с точки зрения историко-легальной бесполезно. Нас должен скорее интересовать вопрос этот со стороны полезности для нас разрешения его в том или другом смысле… Я полагаю, что нам всегда будет полезнее держать сторону патриарха. Во-первых, Вселенский патриарх для нас есть представитель православия на Востоке, и идти против него представляет для нас такие невыгоды, каких нельзя вознаградить никакими временными выгодами на Афоне. Кроме того, легче… иметь дело с одним патриархом, чем со многими афонскими монастырями. До тех пор пока афонские монастыри будут строго держаться православия, они от патриарха не отпадут. Если же случилось, что, подпавши влиянию афинского эллинизма, они уклонились от пути подчинения Великой церкви, то нам неизбежно придется держаться опять патриарха, то есть выйти на ту же самую дорогу, на которую и желает теперь вывести нас патриарх»[55].

История Афона последних двух десятилетий XIX в. тесно связана с деятельностью патриарха Иоакима III (1878–1884; 1901–1912). Чуждый националистических пристрастий, искренне расположенный к России, Иоаким III, еще будучи Фессалоникийским митрополитом, поддерживал русских монахов на Афоне. После восшествия на патриарший престол он старался укрепить церковную дисциплину и добиться от Афона строгого подчинения патриархии. В конце 1879 г. он потребовал, чтобы все русские монахи, отправлявшиеся с Афона в Россию, имели при себе рекомендательные грамоты от патриархии. Если российское посольство не будет выдавать им паспортов без предъявления таких грамот, то тем самым будет положен конец многим злоупотреблениям[56].

Вселенский патриарх Иоаким III в период его проживания на Св. Горе, около 1900 г. Фотограф: иеродиакон Прокопий, Карея

Свое мнение по поводу самостоятельных действий афонских монахов патриарх высказал в беседе с российским послом Е. П. Новиковым в ноябре 1881 г. Предметом разговора был следующий случай. Вследствие секретного донесения о тайном ввозе большого числа ружей новой системы и пороха из Греции, султан послал туда для проверки своих чиновников Мехмед-бея и Скандер-бея, чтобы они предложили монахам вопросы о численности насельников монастырей и количестве ружей и пороха в них. Монахи отвечали, что они ни на кого жалоб не имеют, представили список жителей и опись оружия (главным образом старых ружей для монастырских сторожей)[57]. Мехмед-бей потребовал увеличить цифры в описях; монахи отказались, а в качестве компенсации вручили ему адрес с выражением признательности султану. При этом они тотчас же пожаловались патриарху на вмешательство турецких властей, которое имело целью изменить status quo Св. Горы[58]. «Патриарх признался мне, — писал в своем донесении Е. П. Новиков, — что вдвойне недоволен этим делом, — так как поведение монахов нужно не менее осуждать, как и притязания турок. В начале его патриаршества Саид-паша предлагал ему обратиться к Порте, дабы при ее содействии ввести во внутреннем управлении монастырей реформы, какие признает нужными». Иоаким III тогда отклонил это предложение, опасаясь вмешательства турок во внутренние дела монастырей. Вместо того, чтобы быть довольными этим, монахи решили действовать самостоятельно: по мнению патриарха, им следовало бы в данном случае прикрыться его иерархическим авторитетом и предоставить ему инициативу действий[59].

В марте 1884 г. Иоаким III был вынужден подать в отставку, которая была с сожалением воспринята как греками Турции, так и в России. Через три года, в 1887 г., он поселился на Афоне в келлии Милопотамон, принадлежащей Великой Лавре. Пребывая на Св. Горе, он по-прежнему живо интересовался происходящими там событиями и особенно положением русского монашества. Именно его посредничеству обязано мирное разрешение многих спорных вопросов. Испытывая симпатии к прорусски настроенному патриарху и надеясь как на его вторичное избрание на патриарший престол, так и на посредничество в афонских делах, русское правительство через своих представителей старалось по возможности оказывать ему содействие. Сам переезд патриарха из Константинополя на Афон состоялся на специально нанятом для этого игуменом Макарием пароходе[60]. Тронутый торжественным приемом в русском монастыре, патриарх «с видимой любовью посматривал на наших монахов и выказывал уважение вообще к русским и к о. Макарию в частности». Иоаким III, писал Ястребов, прибыл на Афон с целью на месте ознакомиться с образом жизни монахов всех национальностей. Поскольку не было оснований сомневаться, что он будет снова занимать Вселенский престол, то эти наблюдения ему могли бы весьма пригодиться. Далее Ястребов подробно излагает содержание своего разговора с Иоакимом III. Патриарх выражал сожаление по поводу изменения киновиального (общежительного) положения в греческих монастырях на идиоритмическое. Проезжая вместе с русским консулом мимо виноградников Пантелеймоновского подворья в Хрумице, он сказал: «Вот отчего процветают русские монастыри, состоящие на киновиальном положении. Монахи сами усердно заботятся об общей пользе, а не так, как в наших греческих монастырях мало прилагается попечение о благосостоянии монастыря для будущего времени. Русским присуще благочестие и послушание, а грекам — сребролюбие и гордость»[61].

Наряду с этим суждением, высказанным отчасти под влиянием сиюминутного настроения, а может быть, и для того, чтобы сделать приятное русскому дипломату, Иоаким выражал и гораздо более критические мнения по вопросу о положении русских и их распространении на Св. Горе. Конечно, как греку, Иоакиму было больно видеть бедность греческих обителей и ту зависимость от русских, в которой они находились. Во время посещения греческого консула Г. Докоса он тесно с ним общался и давал ему советы касательно тех мер, которые можно принять для поддержания эллинизма. Сторонник строгой дисциплины в Церкви, Иоаким не мог не возмущаться явным нарушением русскими установленных на Афоне правил. Выше мы приводили его сетования, высказанные в беседе с консулом Ястребовым. Среди афонских бумаг МИДа хранятся собственноручные письма патриарха, в которых он резко осуждает некоторых русских монахов за их неподобающий образ жизни и просит русское посольство принять против них срочные меры. «Из числа… факторов, влиявших на изменение нравов и условий монашеской жизни на Афоне, на первом месте, поистине, должны быть поставлены русские монахи. Они стремятся к богатству и наживе, входят в широкое общение с миром, привлекают великие жертвы, приступают к громадным постройкам… усиливают мирской элемент на Афоне…» — писал Иоаким товарищу обер-прокурора Св. Синода В. К. Саблеру[62].

Разочаровавшись в своей миротворческой деятельности на Афоне, в начале 1891 г. Иоаким III хотел покинуть Св. Гору[63]. При этом он обратился к российскому послу А. И. Нелидову с просьбой о материальной помощи в 300–400 турецких лир из доходов от секвестрированных имений восточных патриархатов в Бессарабии. Источники его существования, писал он, зависят от четырех семей, и он не знает, как избавиться от долгов. «Мы не нищенствуем для себя, — добавил патриарх, — а просим, если возможно, чтобы из денег, предназначенных на такого рода благотворения, возмещены были нам издержки на возобновление почтенной пустынной обители, насчитывающей более девяти веков существования»[64]. Узнав о планах патриарха, российский посол ходатайствовал об оказании ему материальной помощи. Иоаким, писал Нелидов, еще будет играть значительную роль в судьбах православного Востока; слабая и неудачная политика его преемников подняла его обаяние в среде греческого населения. Иоаким готов идти рука об руку с Россией, и потому необходимо помочь ему путем предоставления ему 300–400 лир из бессарабских доходов[65]. Патриарх тогда, однако, не покинул Афон; он продолжал быть посредником-миротворцем в сложных спорах святогорских монастырей. В 1894 г. он снова обратился к Нелидову с просьбой о помощи в строительстве храма на вершине Афона[66]. С Афона прибыл он в Константинополь в 1901 г., чтобы снова взойти на патриарший престол.