Русские келлиоты в ХХ в

Как и в конце XIX в., одной из основных проблем отношений русских и греков на Афоне было положение русских келлий. С одной стороны, русские келлиоты постоянно подвергались ограничениям и притеснениям и со стороны греческих монастырей и патриархии, и со стороны русского правительства. С другой — они получали большую материальную поддержку из России и пользовались такой свободой, какой не было в русских монастырях. Несмотря на непоследовательную и противоречивую позицию русского правительства в отношении Афона вообще и келлиотского вопроса в частности, русские дипломатические представители из года в год оказывали помощь келлиотам в их борьбе с греками.

Положение на Афоне в 1900-е годы стало особенно тревожным ввиду общей напряженной обстановки в Македонии. Члены греческих вооруженных отрядов нередко находили убежище в монастырях Св. Горы; бывали и случаи хранения там оружия. На этом фоне неизбежным был дальнейший рост национализма и неприязни к русским монахам. Сбор информации по этому вопросу константинопольское посольство поручило Н. В. Кохманскому, который неоднократно ездил на Афон в 1906, 1907 и 1909 годах[242]. Отношения греческих и русских монахов подробно представлены в отчете о поездке с 6 по 13 апреля 1906 г.[243] Русские монахи обратились к Кохманскому с жалобами на греков, укрывающих революционеров. Поскольку эти жалобы не были подтверждены конкретными фактическими свидетельствами, то он решил обратиться за разъяснениями в Протат. Члены Протата не стали отрицать возможность подобных явлений, но заявили о том, что они приняли меры по проверке всех прибывающих на Афон мирян. Кохманский предостерег своих собеседников, что «если когда-нибудь будет доказано, что попавший в руки турецких властей политический преступник проник в Македонию с оружием через Афон ‹…› то положение и права Афона могут быть навсегда скомпрометированы». Одновременно он дал грекам понять, что посольство не будет ходатайствовать о защите прав монастырей перед турецкими властями, если оно не будет уверено в надежности состава сейменов (стражников). «Есть основание подозревать, что стражники нынешнего состава, коих по всей горе до 100 человек ‹…› во многих случаях если не содействуют, то укрывают грабителей и вообще среди обитателей Афона никаким доверием не пользуются»[244].

Положение келлиотов и их постоянные конфликты с греческими монастырями явились главной темой донесения Н. В. Кохманского от 30 апреля 1906 г. «В преследованиях русских монахов Протат и греческие монастыри постоянно прикрываются строгими принципами основных законов Афонской горы, кстати сказать, нигде не записанных, а потому так легко приноравливаемых к случаю, как это удобнее», — писал он[245]. Схема, по которой развивалось большинство конфликтов русских келлий с главным монастырем, была обычно одна и та же. Не понимая греческого языка, русские монахи платили искомую сумму за покупку келлии и при этом не вникали в содержание договора (омологии). Вскоре число русских монахов выходило за рамки указанного в омологии; соответственно возводились постройки, на которые не было получено разрешение монастыря. Греки пытались решить спорный вопрос силой, встречали отпор, затем жаловались каймакаму, который, будучи связан тем, что в подобных случаях вали вел переговоры с русским консульством, не предпринимал насильственных мер до судебного решения вопроса. На этом, как правило, насилия прекращались, но следовали жалобы монастырей и Протата патриарху.

Кохманский подробно излагает в этой связи историю келлии Воздвижения Креста, купленной в 1897 г. у Каракальского монастыря. Уплатив 300 лир за составление омологии, ее настоятель, иеросхимонах Пантелеймон через некоторое время счел ее условия стеснительными для себя и уплатил новую сумму за составление нового договора. Вскоре греки пожалели об ее выдаче, и это послужило причиной большого конфликта, закончившегося в 1905 г. кровопролитным столкновением[246].

Раздражение против о. Пантелеймона со стороны патриархии усугублялось еще и тем обстоятельством, что в 1903 г. он приобрел вблизи Иерусалима Лавру Св. Харитона. Приобретение монастыря Св. Харитона поддерживалось русскими дипломатическими представителями, так как оно не только укрепляло русское влияние на Востоке, но и способствовало борьбе с католической пропагандой в Палестине. Покупка совершалась с согласия Иерусалимского патриарха Дамиана. Последнее обстоятельство вменялось в вину о. Пантелеймону, так как ставило его в зависимость сразу от двух престолов[247]. Благоприятный исход дела Крестовоздвиженской келлии Кохманский считал особенно важным: «Ввиду того, что разрешение данного дела в изложенном смысле могло бы иметь большое принципиальное значение вообще для престижа русских учреждений на Афоне и произвело бы соответствующее впечатление на Протат для будущих случаев раздоров между греческими монастырями и нашими келлиями, я счел долгом изложить в подробностях обстоятельства, в коих находится названная Крестовоздвиженская келлия, и позволяю себе ходатайствовать перед Вашим Высокопревосходительством о поддержании перед Св. Престолом справедливых прав этой русской обители, которая лично известна патриарху Иоакиму III за время его пребывания на Афоне в Милопотаме», — писал он послу[248].

В защиту келлиотов Кохманский выступил и при разговорах с епитропами Иверского монастыря. Он указывал им на несправедливое отношение к монахам келлий Положения пояса Богородицы и келлии Св. Петра и Онуфрия. Выдача задержанных денег из доходов от бессарабских имений могла осуществиться только после определенных уступок в пользу русских монахов. Поскольку епитропы ничего определенного не высказали, Кохманский «полагал бы, что в деле высылки монастырю денег будет полезным ожидать хотя бы некоторых осязательных доказательств в уступчивости в удовлетворении нужд русских келлий»[249].

В 1896 г. на Афоне было образовано «Братство русских обителей (келлий)». Целью его создания была прежде всего защита русских насельников от вмешательства греков в дела келлий. Предполагалась также организация школ и больниц для монахов, материальная взаимопомощь келлиотов. Создание братства было поддержано настоятелем посольской церкви в Константинополе архим. Ионой (Вуколовым). Сочувствуя этому объединению в целом, Кохманский не скрывает и трудностей, которые перед ним возникали. «Для успеха этого предприятия в будущем им необходим в качестве председателя авторитет, стоящий выше всех их по своему положению, и особенно важно было бы, чтобы организация эта была официально признана нашим правительством, так как пока братство имеет характер частного учреждения без обязательного устава, большинство отдельных самостоятельных монахов относятся к нему с недоверчивостью», — писал он[250].

Постепенно Братство приобретало все больший авторитет; оно пользовалось поддержкой императорского дома и частных благотворителей. Духовное ведомство, однако, относилось к нему с большим подозрением. В марте 1903 г. Братство обратилось в Синод с просьбой об упорядочении пересылки денежных пожертвований на Афон. Поскольку на Св. Горе были келлии с одинаковыми названиями, то в тех случаях, когда на пожертвовании не указывалось имя настоятеля, при получении денег возникали недоразумения. Совет Братства предлагал пересылать пожертвования не через российское консульство в Фессалонике, а непосредственно «в помянутое Братство через доверенного инока, проживающего в Петербурге, а Братство уже будет распределять пожертвования между обителями полюбовно». Целью этого обращения определенно было стремление совета Братства освободиться от опеки дипломатии и ускорить получение денег, а также получить возможность распоряжаться получаемыми деньгами по своему усмотрению. Ответ Синода был, как и можно было ожидать, отрицательным: денежная корреспонденция, поступающая на одноименные обители без указания имени настоятеля, согласно отношению консула в Фессалонике Н. А. Иларионова от 14 мая 1902 г., распределяется между ними поровну; кроме того, устав Братства не утвержден никакой властью в России и в числе его состоят неблагонадежные келлиоты, которым запрещено получать из России пожертвования. Эти обстоятельства побудили Синод оставить прошение келлиотов без последствий[251].

Высокую оценку нравственности келлиотов дает Кохманский в донесении от 8 мая 1907 г. Ему ни разу не приходилось слышать никаких нареканий на их образ жизни даже от греков, а по отзыву игумена Андреевского скита архим. Иосифа, поведение келлиотов с внешней стороны безупречно. Случаи пьяниц и стяжателей среди них составляют исключения[252]. Что касается Братства русских келлий, по наблюдениям Кохманского, ему не хватает «необходимых для развития этого учреждения искренности и доверия друг к другу и к должностным лицам, ими же избираемым; поэтому я опасаюсь, что сообщество это не в состоянии будет долго продержаться, несмотря на общее сочувствие к целям его»[253].

В ходе своего посещения Афона с 19 по 30 апреля 1909 г. Кохманский вел неоднократные беседы с келлиотами. Он обратил их внимание на следующие злоупотребления: чрезмерную корреспонденцию некоторых келлий и использование ими в качестве писарей темных личностей; некоторые старцы часто отлучаются с Афона по личным нуждам, приобретают в России на свое мирское имя, но на средства келлии недвижимое имущество; в сезон больших праздников (Рождество и Пасха) некоторые келлии командируют в Иерусалим доверенных лиц с явно корыстными целями делать поборы среди русских паломников; в последние годы на Афоне укрывались подозрительные личности, что требует тщательной проверки документов приезжающих. По словам представителя посольства, все обещали принять к сведению его советы, в результате чего он сделал вывод, что «периодически повторяемые такие наставления в состоянии до некоторой степени упорядочить жизнь нашего афонского монашества»[254]. В заключение Кохманский приводит статистику русских иноков, живших вне больших обителей: келлий 87, в них монахов 1 221; калив 81, в них монахов 120; пустынников 501.

Защищал келлиотов Кохманский и позднее; особенно необходимым его заступничество было в период, непосредственно предшествовавший Балканской войне 1912 г., когда русские келлиоты подвергались систематическим нападениям бандитов. 21 мая 1912 г. он отправил в посольство сообщение об ограблении 12 мая иеромонаха Георгия, старца келлии Св. Георгия в Керашах, который возвращался из Дафни в сопровождении диакона Ильинского скита Пахомия. Вблизи самой келлии в ущелье, покрытом лесом, их окружили семь человек разбойников, вооруженных винтовками, ссадили с мулов, связали руки и отвели в лес. У монахов было отобрано 1 150 рублей, а также из келлии потребовали 750 турецких лир выкупа[255]. Несмотря на то, что монастырь Великой Лавры разослал циркуляр о происшествии по всему Афону и турецкий каймакам сразу начал следствие, было очевидно, что греки не только не сочувствуют пострадавшим, но даже как будто рады случившемуся. «Мне было понятно, — пишет по этому поводу Кохманский, — что огорчить Протат данное событие не могло, так как такие происшествия случаются на Афоне почти исключительно с русскими». По мнению Кохманского, российское посольство должно оказать воздействие на турецкое правительство в целях более тщательного проведения следствия и установления порядка на Афоне; не лишним представляется также негласное командирование на Св. Гору чиновника от посольства на время проведения следствия.

Яркий пример противоречия между формально-бюрократическим подходом духовного ведомства и более глубоким пониманием ситуации со стороны дипломатов мы видим в деле иеросхимонаха Матфея Воронкова, настоятеля келлии Введения во храм Пресвятой Богородицы. Одна из жертвовательниц келлии, Н. Ларионова, передала в Синод поздравительное письмо от Матфея с таксой за поминовение. На письме было на видном месте напечатано разрешение московского цензурного комитета от 20 октября 1908 г. Поскольку о. Матфей числился среди неблагонадежных келлиотов, которым было запрещено получать денежные пожертвования, то Синод навел справки. Оказалось, что никакого разрешения цензурного комитета не издавалось. На заседании Св. Синода было принято решение «об означенном неблаговидном действии… иеросхимонаха Матфея Воронкова… довести до сведения святейшего патриарха Константинопольского, прося его святейшество не отказать в возможном содействии к ограничению тех неблаговидных приемов, к которым прибегают помянутый иеросхимонах и другие афонские келлиоты в целях эксплуатации религиозного чувства русских жертвователей»[256]. Между тем 20 октября 1910 г. Матфей Воронков просил освободить его келлию от наложенного запрещения, так как десятилетнее запрещение тяжело сказывается на материальном и духовном состоянии насельников. По мнению посольства в Константинополе (отношение от 17 ноября 1910 г. № 1318), «удовлетворение изъясненного ходатайства иеросхимонаха Матфея является желательным по соображениям, касающимся особенностей внутреннего уклада жизни на Афоне, ввиду коего официальное преследование русского монаха со стороны российских властей… отражается на всех русских на Афоне, подчиненных греческим монастырям, особенно при настоящих политических настроениях»[257]. Синодальным чиновникам, однако, было важнее соблюсти букву постановления, чем учесть политическую обстановку на Балканах. Запрещение пересылки корреспонденции Воронкову не было снято.

Не имея возможности бороться с ростом числа насельников трех больших русских обителей, греки всеми силами старались ограничить количество монахов в келлиях, которые, с точки зрения афонского законодательства, являлись нарушителями устава. Патриарх Иоаким III, вторично взошедший на патриарший престол в 1901 г., и прежде высказывавшийся против претензий келлиотов, теперь еще менее был склонен к поддержке русских в их требованиях. 7 июня 1909 г. выходит в свет патриарший указ по келлиотскому вопросу[258]. Согласно этому сигиллию, все келлии и скиты признавались неотторжимой собственностью монастырей. Число лиц, живущих в келлии, строго ограничивалось — не более трех человек свыше записанных в омологии (соглашении). В постановлении четко оговаривались цены келлий: первого разряда 75 тур. лир, второго — 60, третьего — 45, четвертого — 30, пятого — 15. Было также установлено правило так называемой тримеридии. После смерти первого келлиота (старца) господствующему монастырю уплачивалась 1/3 стоимости келлии. Границы келлиотских усадеб не подлежали изменению. При этом господствующим монастырям и Протату предписывалось строго следить за тем, чтобы келлии не оставались в руках недостойных нарушителей порядка. Они не должны ради материальных выгод оказывать предпочтение тем или иным келлиотам. Цель издания этого указа была очевидна — грекам нужно было во что бы то ни стало добиться ограничения числа русских и удаления всех не записанных в документы монахов.

Аналогичные меры, хотя исходя из других соображений, предпринимают русские власти. В своем донесении от 5 марта 1909 г. Н. В. Кохманский, подробно касается вопроса о мерах борьбы против «неблагонадежных келлиотов»[259]. Ныне принимаемые меры — пересылка денежной корреспонденции через хозяйственное управление при Св. Синоде — не приводят к должному результату. О. Парфений, настоятель келлии Благовещения, продолжает получать непосредственно посылаемые ему пожертвования до 26 000 рублей в год. Для жертвователей гораздо важнее личные впечатления от общения с афонскими монахами или лицами, побывавшими на Св. Горе, чем официальные предупреждения. Кроме того, деньги посылаются в ген. консульство в Солуни по мере накопления значительных сумм с большим опозданием, через 2 года после поступления денег в Синод, — жертвователи этим недовольны. По мнению посла в Константинополе Н. В. Чарыкова, Св. Синоду следовало бы поставить келлиотов в известность о том, какие действия признаются со стороны русских властей законными, а какие — нет; не подчиняющимся можно отказать в получении денежных пожертвований и в покровительстве со стороны дипломатических представительств; жертвуемые деньги должны пересылаться в срок не более 6 месяцев[260].

По материалам этого донесения обер-прокурор С. М. Лукьянов 11 июня 1910 г. написал предложение Св. Синоду. В нем он сообщает о том, что в некоторых воззваниях келлиотов содержатся таксы за поминовение, что «дает повод к глумлению над православными со стороны иноверцев»; некоторые письма содержат укорительные выражения в адрес Св. Синода. «Посему мною предложено войти в Св. Синод с предложением о том, чтобы на будущее время все келлиоты, которые будут изобличены в рассылке печатных и вообще механически изготовленных воззваний и писем о пожертвованиях, считались неблагонадежными, и направляемые через хозяйственное управление при Св. Синоде в пользу таких келлиотов и их келлий пожертвования не высылались по назначению, а возвращались обратно жертвователям»[261]. В таком духе было издано постановление Св. Синода от 11 августа — 7 октября 1910 г.[262] Поводом к этому решению было доставленное священником Курьинской Знаменской церкви Томской епархии Николаем Дягилевым письма о. Парфения, в котором тот просит «не посылать никаких денег через Св. Синод, ибо он ничего ни одному афонскому монастырю не высылает, а оставляет у себя». В соответствии с этим постановлением было приготовлено письмо к патриарху Иоакиму III, в конце которого была высказана просьба установить непосредственный надзор над старцами келлий со стороны их духовного начальства.

Отправлено это письмо, однако, не было: по-видимому опасались еще больше подлить масла в огонь и без того не прекращающейся борьбы греков против русских[263]. 28 февраля 1911 г. Н. В. Чарыков писал в первый департамент МИДа, что, на его взгляд, письмо должно быть задержано по следующим причинам. «Вселенской патриархии не могло бы представиться практических средств для осуществления указанной просьбы Св. Синода, так как она не располагает на Афоне никакими исполнительными органами. С другой стороны, подобное вмешательство Вселенской патриархии в отношения афонских монахов из русских уроженцев с Российскими правительственными учреждениями по частным случаям хотя бы и оправдывалось каноническим подчинением Афона Константинопольской церкви, но могло бы отразиться крайне неблагоприятно на всем русском монашестве Св. Горы, издавна терпящем, как известно, несправедливости и притеснения со стороны греческих управителей Афона и имевшем до сих пор единственную и естественную защиту в российских правительственных предстоятелях». Кроме того, подобное обращение Св. Синода к патриарху несомненно оказало бы неблагоприятное воздействие на такие затяжные споры, как грузинской келлии с Иверским монастырем и келлии Воздвижения с Каракальским монастырем[264].

Постановление Синода было напечатано в «Церковных ведомостях» от 30 апреля 1911 г.[265] В нем говорилось между прочим о том, что «к сожалению, жертвуемые русскими людьми из религиозных побуждений деньги расходуются часто на цели, ничего общего с религией не имеющие и даже, не говоря уже о нравственной подкладке подобных случаев, обращаются иногда в оружие борьбы против России и русских интересов».

Издание этого постановления вызвало целый ряд протестов со стороны келлиотов. 29 мая 1911 г. Братство русских келлий адресует в посольство письмо, в котором говорится, что не все пожертвовании являются результатом печатных воззваний. Многие люди заказывают на Афоне иконы, покупают масло, крестики, четки, ложки, книги, паломники берут у монахов взаймы деньги, чтобы добраться домой. Особенное возмущение вызвали у монахов обвинения в борьбе против России. «Сознательно никто из русских на Афоне никогда не уделил ни одной копейки на борьбу против своей родины», — писали они. Напротив, келлиотами была учреждена начальная школа в Константинополе для распространения русского языка, школа в Сан-Стефано для послушников, больница в Фессалонике[266].

Еще более аргументированным было письмо Братства к послу Н. В. Чарыкову от 25 июня 1911 г. Келлиоты, говорилось в нем, всегда жертвовали на государственные нужды: на голодающих в начале 1890-х годов; на раненых воинов и их семьи в русско-японскую войну; в церкви при Сибирской железной дороге; на русский военно-морской флот; на памятники царским особам. Кроме того, они содержат две школы и больницу. Теперь келлии лишаются единственного источника существования. «Принимая во внимание недоброжелательное отношение к этим обителям афонских “господствующих” монастырей и Константинопольского патриархата, выразившееся в последнее время в решении изгнать иночествующую русскую братию из некоторых келлий, присвоив последние себе, ограничение числа братии в них вообще до 6 человек и запрещение не только необходимых построек, но и правок при уж существующих, — дальнейшее существование таковых (келлий) невозможно»[267]. В заключение монахи просят посла о защите и покровительстве, «чтобы не потерять на Афоне то, что приобреталось долгими годами, усиленным трудом и значительными суммами денег».

Как мы имели возможность убедиться, дипломатия была вынуждена одновременно поддерживать правительственную линию, направленную на ограничение келлиотов, и в то же время помогала им как русским подданным. Гораздо более удивительным является критическое отношение к келлиотам со стороны такого, казалось бы, не обязанного защищать линию правительства человека, как профессор Киевской духовной академии, впоследствии секретарь Палестинского общества А. А. Дмитриевский[268]. Келлиоты, пишет Дмитриевский, отправляют по 200, 300 и даже 700 тыс. писем в год, в ответ на которые получают письма от своих корреспондентов с просьбой о молитвах и денежными вложениями. Для этого они, будучи сами людьми малограмотными, содержат писарей, зачастую из поляков и даже евреев. Некоторые пользовались готовыми письмовниками для составления своих воззваний. Хотя доклад Дмитриевского имел цель помочь борьбе со злоупотреблениями, и возмущение автора было вполне искренним, однако опубликование этих сведений вряд ли было своевременным. С текстом брошюры, в переводе Григория Папамихаила (кстати, выпускника Петербургской духовной академии), ознакомился кипрский митрополит Мелетий Метаксакис (впоследствии Вселенский патриарх, 1921–1923), убежденный противник распространения русского влияния на Востоке. Он счел нужным довести содержание доклада Дмитриевского до широких кругов греческой читающей публики, причем с самым критическим по отношению к русским комментарием[269].

Итак, афонских келлиотов теснили, с одной стороны, греки в лице собратьев-монахов и патриархии; с другой стороны — русское правительство. Кроме того, в начале ХХ в. сама жизнь многих русских монахов находилась под угрозой. В это время по всей Македонии действовали партизанские отряды и разбойничьи шайки; турецкие власти были бессильны навести порядок. Неудивительно, что получавшие немалые денежные пожертвования русские монахи неоднократно становились объектом нападений с целью ограбления. В 1911 г. Братство русских келлий издало брошюру, в которой излагаются многочисленные случаи нападений разбойников на настоятелей келлий, получивших денежную корреспонденцию из России. Хотя главной целью нападений было ограбление, однако русские монахи были убеждены, что разбойники одновременно являются членами греческой политической партии и получают от нее содержание[270]. Задачей брошюры было вызвать у русского правительства сочувствие к келлиотам и добиться отмены ограничительного указа 1909 г. Шести человек в келлии, говорилось в брошюре, не может быть достаточно для совершения ежедневного богослужения и обеспечения бытовых нужд. Минимальное количество насельников не должно быть менее 12 человек. Кроме того, чем меньше живет в келлии монахов, тем это опаснее для них. Все греческие монахи вооружены; русские же в своих обителях оружия не держат. «Указанное ограничение принадлежит всецело Константинопольской патриархии, а она в данном случае говорит устами панэллинистской партии. Эта греческая партия никогда не была расположена к России, несмотря на громадные жертвы в области политики, а также и чисто материальные, которые наше правительство и наш русский народ принесли грекам»[271]. «Мы, русские иноки, — продолжают авторы, — совсем не намерены оспаривать у греков гегемонию на Афоне, а желаем только мирно жить для спасения души». В заключение приводится ряд мер, которые следует принять для облегчения положения келлиотов: искоренить симонию; упорядочить суд; установить общие формулы актов на владение скитами, келлиями и каливами; признать в лице покупателя или его преемника полного собственника недвижимости без вмешательства со стороны продавцов-монастырей; в точности определить размеры податей; определить налог при переходе к наследнику не выше 5 % стоимости вместо 1/3. Нетрудно заметить, что выполнение этих требований фактически бы приравняло келлии и скиты к самостоятельным монастырям, находящимся в неотъемлемой собственности русских. На такие условия греки никогда бы не согласились, и у нас нет свидетельств о том, чтобы дипломатия предлагала их обсуждение.

После Балканских войн русское правительство уже не предпринимало активных мер к ограничению келлиотов. Однако их положение продолжало оставаться неопределенным, о чем свидетельствуют прошения на имя Св. Синода настоятелей афонских келлий об исключении их из числа неблагонадежных и о разрешении им получать денежные пожертвования из России[272].