Калифорния Джошуа-Три

Вот так путешествуешь по всему свету, чтобы навестить мертвецов, а затем обнаруживаешь, что все это время они были у тебя на заднем дворе. Когда я вернулась в Лос-Анджелес, меня поджидало мое похоронное бюро UndertakingLA и его многострадальный директор Амбер, которая организовывала кремации и утешала горюющих родственников, пока я просила боливийский череп помочь мне с паевым инвестиционным фондом.

UndertakingLA организовывало для миссис Шепард естественные похороны без бальзамирования. Вдохновленная тем, что я видела в путешествии, я вернулась к работе с ощущением новой цели. Мне хотелось бы, чтобы скорбящая семья с любовью подготавливала тело к похоронам, укутывая его в саван ручной работы, расшитый павлиньими перьями и пальмовыми листьями. На рассвете мы со свечами в руках, разбрасывая лепестки цветов и напевая на ходу, повели бы траурную процессию к могиле.

Эти похороны – если вкратце – были не такими.

К тому времени, как тело миссис Шепард оказалось в нашем зале для подготовки тел, она была мертва уже шесть недель, которые провела в пластиковом пакете в холодильнике лос-анджелесского морга. Мы с Амбер встали по сторонам от нее и расстегнули мешок. Под глазами миссис Шепард начала образовываться плесень, расползаясь по шее и плечам. Живот ввалился и стал цвета морской волны (что было вызвано распадом красных кровяных клеток). Верхние слои кожи голеней начали отслаиваться. Мешок стал похож на болото, и миссис Шепард купалась в собственной крови и физиологических жидкостях.

Мы вынули ее тело из пластиковой тюрьмы и отмыли мыльной водой, которая стекала со стального стола и исчезала в маленьких дырочках в полу. Амбер отмывала ее волосы, когда-то седые, но теперь окрашенные кровью в коричневый цвет, изо всех сил стараясь удалить пятна плесени с черепа. Мы трудились молча – что-то в состоянии разлагающегося тела делало нас не такими разговорчивыми, как обычно. После того как мы насухо вытерли миссис Шепард, стало ясно, что жидкости не перестали из нее выделяться. Если бы UndertakingLA было обычным моргом, то у нас в руках были бы все козыри (целлофановая пленка, подгузники, химические порошки, даже пластиковые костюмы с головы до пят), чтобы победить эти метко названные «протечки». Но кладбище естественного погребения не примет на захоронение тело, обернутое или натертое какими бы то ни было химическими веществами.

Мы переместили миссис Шепард прямо на ее саван, надеясь завернуть ее поплотнее, чтобы из нее не смогли просочиться жидкости. Амбер собственноручно сшила этот саван из неотбеленной хлопковой ткани. У родственников умершей было мало денег, и мы старались сэкономить на всем, на чем могли. За день до этого я получила сообщение от Амбер: фотографию чека из JoAnn’s Fabrics^[23] с подписью «Угадай, кто только что сэкономил родственникам миссис Шепард 40 % стоимости савана на баллах JoAnn’s Fabrics!» Готовое изделие было очаровательно, с завязками и ручками для переноски (хоть и без павлиньих перьев и пальмовых листьев).

* * *

Укутанную в саван миссис Шепард уложили на заднее сиденье микроавтобуса, два с половиной часа везли на восток через Внутреннюю Империю (обманчивое название, похожее на те, что встречаются в книгах Толкиена, обернулось всего лишь скоплением пригородов) и, наконец, доставили в пустыню Мохаве. О том, что приехал в пустыню, узнаешь не по изменению ландшафта, а по рекламным щитам казино, зазывающих на выступления все более устаревающих знаменитостей (за эту поездку: Майкл Болтон и Ludacris). И вы точно в пустыне, если видите деревья Джошуа, юкки коротколистные, с их шипастыми ветвями, устремленными в небо в причудливых сьюзианских позах^[24].

Кладбище Джошуа-Три было отнюдь не задумано как естественное кладбище. Здесь, как на многих (с умом организованных) кладбищах, выделили часть земли под естественные погребения. Расстояние до Джошуа-Три зачастую делает его недоступным для обычной лос-анджелесской семьи. Мы, жители Лос-Анджелеса, предпочли бы держать своих усопших поближе к дому, но где? Форест-Лон, одно из кладбищ для знаменитостей, настаивает на тяжелых склепах и не допускает естественного погребения. Исключение делается для иудеев и мусульман – представителей религий, которые требуют естественного погребения умерших. Но и в этих случаях требования соблюдают формально – в бетонную яму склепа символически добавляют немного земли.

Недавно сектор естественного погребения открылся на кладбище Вудлон в Санта-Монике. Но чтобы выкупить там участок, вам придется заплатить несколько тысяч долларов «зеленого» сбора, и это несмотря на то, что естественное погребение организовывать проще (если вам хочется от досады покричать в подушку, я подожду).

Сектор естественного погребения на Джошуа-Три открылся в 2010 году. Всего было выделено шестьдесят участков земли, огороженных низким деревянным забором, и сейчас сорок из них уже заняты. Крохотный сектор естественного погребения, несравнимый с просторами окружающей его пустыни, еще больше подчеркивает, насколько смехотворны наши современные программы захоронения. Когда-то вся земля в мире могла быть местом погребения. Мы могли похоронить тело на ферме, на ранчо, на церковном дворе – везде, где бы ни захотели. В некоторых штатах до сих пор разрешено погребение на частной земле. Но Калифорния к ним не относится, и наших покойников сгоняют в небольшие загоны в пустыне.

Один из священников, которых я встречала в Японии, Масуда-дзюсеку, слышал, будто процент кремаций в Америке вырос в том числе и потому, что мы опасаемся нехватки земли для захоронений. Он не понял нас.

– С точки зрения японца, Соединенные Штаты – огромная страна. Там так много земли, что можно с легкостью обустроить обширные кладбища со множеством могил.

Некоторые представляют себе «зеленое» погребение буквально и хотят, чтобы оно таким и было: зеленеющие холмы, густые леса и могила под сенью ивы. Джошуа-Три с его приземистыми узкими кактусами чолья, креозотовыми кустами и мальвой, пробивающей себе путь сквозь песчаную почву, может показаться слишком суровым пейзажем, а не местом для мистического перерождения.

Но пустыня всегда взращивала бунтарей с дикими сердцами. Альтернативному кантри-музыканту Грэму Парсонсу было всего двадцать шесть, когда он умер от передозировки героина, морфина и алкоголя в номере отеля в Джошуа-Три. Его злой (как утверждают) отчим хотел, чтобы тело Парсонса отправили обратно в Нью-Орлеан. Он стремился получить контроль над его имуществом, ошибочно полагая, что вся прибыль достанется владельцу тела.

Однако у Фила Кауфмана, хорошего друга Парсонса, были другие планы. Два приятеля заключили соглашение, что, если один из них умрет, «выживший отвезет его тело в Джошуа-Три, выпьет за него и сожжет».

Поразительным образом, с помощью обаяния и пьяной дерзости, Кауфман и его сообщник умудрились отследить гроб Парсонса в лос-анджелесском международном аэропорту, помешать его погрузке в самолет до Нью-Орлеана и убедить сотрудника авиалиний, что семья Парсонса изменила решение насчет тела. Более того, этот дуэт смог убедить офицера полиции и сотрудника авиалиний помочь им переместить тело Парсонса в импровизированный катафалк (без номерного знака, с разбитыми окнами и полным салоном алкоголя). Так они и укатили, с грохочущим Парсонсом на заднем сиденье.

Достигнув Кэп Рока, естественного каменистого образования в Национальном парке Джошуа-Три, они избавились от гроба, облили тело Парсонса горючим и подожгли, запустив тем самым колоссальный огненный шар в ночное небо.

Приятели скрылись. Небольшого количества топлива недостаточно, чтобы полностью кремировать тело, и Парсонса обнаружили в виде полусгоревшего трупа. После всех этих проделок Кауфману и его сообщнику было предъявлено обвинение в мелком правонарушении – краже гроба (не тела, обратите внимание). То, что осталось от тела Парсонса, было отправлено в Нью-Орлеан и там похоронено. Его отчим не получил никаких денег.

Миссис Шепард не заключала никаких предварительных договоренностей насчет ее останков в духе «пропустить пару бутылок и сжечь тело». Однако всю свою жизнь она была либеральной активисткой и защитницей окружающей среды, и ее семья понимала, что бальзамирование и металлический гроб противоречат всем тем идеям, что она отстаивала.

Туземец из Джошуа-Три Тони, весь покрытый татуировками, рано утром, до восхода неумолимого солнца, выкопал четырехфутовую могилу. Рядом с могилой возвышалась кучка песка гранитного происхождения, а поперек самой ямы лежали четыре гладкие доски.

На руках мы принесли миссис Шепард на место, положили ее закутанное в саван тело на доски, и оно повисло так над могилой. Сквозь саван можно было разглядеть силуэт ее тела. Это была скромность на пять баллов, именно таким могло быть погребение во времена, когда эти земли еще были дикими – только лопата, доски, саван и умерший мужчина или женщина. Трое сотрудников кладбища приподняли миссис Шепард на несколько сантиметров, а я опустилась на коленки и вытащила из-под нее доски. Затем они стали опускать ее, и Тони-могильщик подскочил к ней проследить за тем, чтобы она аккуратно коснулась земли.

После минуты молчания трое мужчин принялись лопатами и граблями сбрасывать на миссис Шепард землю. Засыпав могилу наполовину, они положили тяжелый пласт камня, чтобы предотвратить любопытство койотов (этот шаг, по-видимому, является суеверием, так как нет никаких подтверждений тому, что естественные кладбища привлекают животных-падальщиков). Могилу заполнили всего за десять минут. На других кладбищах очертания могилы после погребения четко видны на фоне зеленой травы. Когда Тони и его команда закончили работу, место упокоения миссис Шепард уже нельзя было найти. Она исчезла в бескрайней пустыне.

* * *

Как раз этого я жду от смерти: исчезновения. Если мне повезет, земля проглотит меня, как миссис Шепард. Но есть кое-что еще, чего мне хочется еще больше.

Через две минуты они вернулись с пустыми похоронными дрогами и белой тканью; и едва они закрыли дверь, как дюжина грифов налетела на тело, и вскоре к ним присоединились и другие. Еще через пять минут мы увидели, как насытившиеся птицы взлетели и лениво расселись на парапете. После себя они не оставили ничего, кроме скелета.

В 1876 году лондонская Times описала эту сцену в дахме, известной на Западе под зловещим названием «башня молчания». В тот день стаи грифов за считаные минуты сожрали человеческое тело, оставив одни кости. Именно этого парсы (потомки иранских последователей зороастризма) хотят для своих трупов. Эта религия рассматривает первоэлементы – землю, огонь, воду – как священные: их нельзя осквернять нечистым мертвым телом. Кремация и захоронение – под запретом.

Парсы построили свои первые башни молчания в конце XIII века. На высоких холмах привилегированного, зажиточного квартала Мумбаи сохранились три такие башни. Они представляют собой круглые кирпичные амфитеатры без потолка, концентрические круги внутри которых могут вместить по восемьсот покойников каждый год. Внешний круг для мужчин, средний для женщин и внутренний для детей. В самом центре собраны кости (оставшиеся после трапезы грифов), и они медленно разлагаются, чтобы превратиться в почву.

Похороны у парсов – сложный ритуал. Тело поливают коровьей мочой, затем семья и служители башни его отмывают. Потом идут декламация текстов, священный огонь, продолжительные бдения и молитвы в течение ночи. Только после этого тело приносят в башню.

Этот древний ритуал в последние годы столкнулся с препятствием. Когда-то популяция грифов в Индии насчитывала четыреста миллионов птиц. Еще в 1876 году быстрое пожирание тела было нормой.

– Парсы рассказывают о том времени, когда грифы ждали тела в башнях молчания, – объясняет лектор Гарварда по зороастризму Юхан Вевайна. – Сейчас там нет ни одной птицы.

Сложно кремировать, не имея огня. Еще сложнее избавляться от тела с помощью грифов, если грифов нет. Их популяция сократилась на 99 %. В начале 1990-х годов в Индии разрешили применять диклофенак (слабое болеутоляющее вроде ибупрофена) для больных коров. Боль в копытах и вымени лекарство облегчало, но когда животное умирало и грифы добросовестно прилетали на трапезу, из-за диклофенака у них отказывали почки. Кажется несправедливым, что создания с железными желудками, когда-то пожиравшие гниющую падаль под палящим солнцем, вдруг оказались сбитыми с ног чем-то вроде аспирина.

В отсутствие грифов тела в башнях молчания лежат в бесплодном ожидании небесных танцоров, которые никогда не появятся. Соседи чувствуют их запах. Мать Дхан Бариа была помещена в башню в 2005 году. Один из служителей башни сказал Бариа, что тела лежат под открытым небом и наполовину сгнили, но никаких признаков появления грифов нет. Она наняла фотографа, чтобы он тайком пробрался туда, и полученные фотографии (недвусмысленно изображающие наполовину сгнившие тела под открытым небом) спровоцировали скандал в общине парсов.

Служители башни попытались обойти проблему отсутствия грифов. Они установили зеркала, чтобы сфокусировать солнечную энергию на группе тел, словно девятилетние дети с лупой, поймавшие жука. Но солнечные лучи не работают в облачный сезон муссонов. Они попробовали обливать тела химикатами, но это только привело к образованию неприятного месива. Родственники умерших, такие как Дхан Бариа, задаются вопросом, почему бы парсам не изменить свои традиции, не попробовать практику захоронений или кремации, чтобы покойникам не приходилось лежать нетронутыми на холодном камне, как ее матери. Но священники непреклонны. Есть там грифы или нет, никаких изменений в башнях молчания не будет.

Это в высшей степени парадоксально. Некоторые люди в Соединенных Штатах в восторге от идеи после смерти отдать свое тело животным – и у нас более чем достаточно грифов и других падальщиков, чтобы справиться с этим. Но правительство и религиозные лидеры никогда не допустят такого мерзкого зрелища на американской земле. «Нет, – говорят нам, – кремация и захоронение – вот ваши варианты».

Дхан Бариа и все растущее число парсов, растревоженных обращением с их мертвецами, хотели бы рассмотреть кремацию и захоронение. «Нет, – говорят им, – ваш вариант – грифы».

* * *

Как только я открыла для себя небесное погребение, я поняла, как хочу распорядиться моими останками. На мой взгляд, погребение с помощью животных-падальщиков – наиболее безопасный, чистый и гуманный способ избавления от тел. Он предлагает новую традицию, которая может приблизить нас к реальности смерти и нашему настоящему месту на этой планете.

В горах Тибета, где дров для кремации недостаточно, а земля слишком твердая и мерзлая, небесное погребение практикуется уже тысячи лет.

Умерший заворачивается в одежду и укладывается в позе эмбриона – позе, в которой он был рожден. Буддийский лама поет над телом мантры, затем оно вручается рогьяпа – рубщику тел. Тот разворачивает тело и надрезает плоть, распиливает кожу и волокна мышц и сухожилий. При этом он натачивает нож о ближайшие камни. В своем белом фартуке он похож на мясника, а труп кажется скорее трупом животного, а не человека.

Из всех профессионалов мира, работающих со смертью, работе рогьяпа я бы позавидовала меньше всего. Один рогьяпа, у которого BBC брало интервью, сказал:

– Я участвовал во многих небесных похоронах, но мне по-прежнему нужно выпить виски перед работой.

Неподалеку уже собираются грифы. Это гималайские белоголовые грифы, размером больше, чем вы могли бы себе представить, с почти трехметровым размахом крыльев. Грифы сплачивают ряды, испуская гортанные крики, а мужчины отгоняют их длинными палками. Птицы сбиваются в такую плотную стаю, что становятся похожими на гигантский шар из перьев.

С помощью деревянного молотка рогьяпа дробит кости, очищенные от тканей, на мелкие кусочки и смешивает их с цампой, ячменной мукой с маслом или молоком яка. Рогьяпа может разложить кости и хрящи первыми, чтобы придержать лучшие куски плоти. Он не хочет, чтобы грифы насытились лучшими кусками мяса и, потеряв интерес, улетели, до конца не разделавшись с телом.

Звучит сигнал, палки убирают, и грифы яростно пикируют на добычу. Они визжат, словно чудовища, поглощая мертвечину, но в то же самое время они – великолепные небесные танцоры, взмывающие вверх и уносящие тело, чтобы похоронить его в небе. Отдать свое тело – это добродетельный подарок: вернуть тело обратно природе, где оно может принести пользу.

Жители развитого мира безнадежно изолированы от такого первобытного, кровавого исчезновения. Тибет борется с влиянием тано-туризма («тано-» – греческая приставка, означающая «смерть»). В 2005 году правительство издало указ, который запрещает посещение, фотографирование и видеосъемки мест, где проводятся небесные похороны. Но там по-прежнему полно туристических гидов, привозящих на полноприводных машинах туристов из восточной части Китая. Родственники умершего не присутствуют на части ритуала, связанной с грифами, зато там толкутся две дюжины китайских туристов с iPhone наготове. Они стараются заполучить эту смерть без прикрас, словно упакованные в коробки урны с останками после кремации, которые они забирают домой.

Один западный фотограф пытался обойти запрет на фотографирование. Он спрятался за скалами и использовал телеобъектив для съемок на больших расстояниях, но не сообразил, что его присутствие распугало грифов, обычно ожидающих на этом гребне. Испугавшись, они не появились и не сожрали тело, что было истолковано как плохое предзнаменование.

Первые тридцать лет своей жизни я поедала животных. Так почему бы им теперь не съесть меня, когда я умру? Разве я не животное?

Тибет – одно из мест, куда я хотела бы поехать, но так и не смогла этого сделать. Так сложно смириться с тем, что, если только не возникнет серьезных изменений в обществе, у меня никогда не будет шанса на небесные похороны. И что еще больше расстраивает, я, возможно, никогда в жизни даже не увижу этот ритуал. Если бы я была тем западным туристом с телеобъективом, мне все равно пришлось бы уйти, чтобы не спугнуть птиц.