Боливия Ла-Пас

На Поле Кудунарисе была объемная шапка из шкуры койота, даже с сохранившимися койотовыми ушами. Эта шапка в сочетании с золотыми бусинами в его остроконечной черной бороде делала его похожим на Чингисхана, отправляющегося на съезд торговцев мехами.

– Думаю, донье Эли понравится койотовая шапка, – сказал он и добавил, как будто это все объясняло: – Она наряжает своего кота в костюм джедая.

Донья Эли жила в трех кварталах от главного кладбища города Ла-Пас, в невзрачном домике с потрепанной простыней вместо двери, на улице, вымощенной булыжником. Все дома на этой улице были похожи друг на друга: рифленые крыши, деревянные стены, бетонный пол. Но только в доме доньи Эли была полка с шестьюдесятью семью человеческими черепами в хлопковых шапочках, готовыми оказать внимание своим многочисленным страстным поклонникам.

Эти шестьдесят семь черепов в доме доньи Эли – ньятитас. Название переводится как «плосконосые» или «курносики» – такое милое сюсюканье с черепом. Ньятитас обладают силой соединять живых и мертвых. Как выразился Пол: «Ньятита может быть только человеческим черепом, но не всякий человеческий череп может стать ньятита».

Эти черепа не принадлежали ни друзьям, ни родным доньи Эли. Они приходили к ней во снах и звали к себе, и тогда она шла на кладбища, рынки, места археологических раскопок или в медицинские школы и забирала их. Донья Эли – смотритель черепов. Она делает им подношения в обмен на помощь в чем угодно – начиная с диабета и заканчивая долгами.

Донья Эли сразу же узнала Пола; последние одиннадцать лет он каждый год приезжал в Ла-Пас, чтобы фотографировать ньятитас. (И, напомню, Пола довольно легко узнать.)

– D?nde este su gato? – спросил он. («Где ваш кот?»)

Донью Эли и Пола объединяют два увлечения: первое – их очевидное пристрастие к черепам и второе – наряжать своих котов в костюмы. Пол вытащил телефон и принялся показывать Эли фотографии своего кота Баба, одетого в стиле «Лихорадки кошачьего вечера»^[19] – с подкрученными усами, золотой цепью на шее и в парике, и в образе хвостатой Флоренс Найтин-тейл[20] – в униформе медсестры и со стетоскопом.

– А-а-а-а-а-а! – радостно воскликнула донья Эли, узнавая по-настоящему родственную душу.

Но вернемся к черепам. Все они носят одинаковые хлопковые голубые шапочки с написанными на них именами, словно дети в яслях: Рамиро, Карлота, Хосе, Уалдо (нашла его!)^[21]. На самом деле их хозяев при жизни звали по-другому; донья Эли сама дала черепам имена, когда они стали ньятитас.

Каждый ньятита доньи Эли обладает индивидуальностью и имеет особый дар. К Карлитосу приходят с проблемами со здоровьем; Сесилия помогает студентам в учебе. Семь черепов, включая Марию и Сиело, оказывают помощь детям и младенцам, они специалисты по детским вопросам. Во рту у черепов торчат листья коки, а все пространство между ними завалено конфетами в ярких фантиках. Среди других подношений от двух-трех сотен их поклонников – цветы, бутылки с содовой, а также целые арбузы и ананасы.

Некоторые черепа считаются более могущественными – крупными авторитетами. Оскар в полицейской шляпе стоит на самой верхней полке. Он – первый ньятита доньи Эли, она заполучила его восемнадцать лет назад.

– Мы потеряли дом, у нас не было ни работы, ни денег, – объяснила она. – И Оскар помог нам встать на ноги. – Донья Эли может с уверенностью сказать, что ньятитас творят чудеса, ведь она убедилась в этом на собственном опыте.

Другой могущественный ньятита – Сандра, и легко догадаться почему. Как минимум четверть ньятитас доньи Эли – не столько черепа, сколько мумифицированные головы, а Сандра – настоящий шедевр. Это самая элегантная и хорошо сохранившаяся голова, которую я когда-либо видела, с пухлыми щечками и милой улыбкой. Кожа покрывает всю поверхность ее лица, включая губы, которые, кажется, весело улыбаются. Две толстые черные с проседью косы обвивают ее голову. Даже ее нос сохранился (что встречается редко и уже не дает возможности назвать ее «курносой»). Как истинная феминистка, Сандра специализируется на финансовых переговорах и бизнесе.

Пол подошел ближе, чтобы сфотографировать Сандру.

– Сейчас! – сказала донья Эли, догадавшись, что он хочет сделать снимок с близкого расстояния. Она взяла Сандру с полки и сняла с нее шапку, демонстрируя прекрасную сохранность головы. Донья Эли осмотрелась в поисках аксессуара получше для портрета Сандры крупным планом. Выходя из комнаты, она протянула голову мне.

– Э-э, да, ладно, конечно, – пробормотала я.

Пока я держала Сандру, я рассмотрела ее веки со светлыми дрожащими ресницами. Если бы она была экспонатом исторического музея США, нас бы разделяло стекло. В Ла-Пасе мы были наедине: только я и бедная Сандра!

Донья Эли вернулась с высокой белой шляпой и нахлобучила ее на голову Сандры. Пол защелкал фотоаппаратом.

– Отлично, держи Сандру поближе к себе, вот так, – сказал он. – Кейтлин, можешь хоть немного улыбнуться? Ты выглядишь такой мрачной.

– Это человеческая голова. Мне не нужны фотографии, где я улыбаюсь, держа в руках отрубленную человеческую голову, – сказала я.

– Сандра улыбается гораздо шире тебя, постарайся выглядеть хотя бы немного не такой унылой, пожалуйста, – попросил Пол.

Когда я вернула Сандру на полку и мы собрались уходить, я заметила несколько совершенно новых бирюзовых шапочек с именами, сложенных около двери. Женщина, ожидающая своей очереди на консультацию к ньятитас доньи Эли, объяснила:

– О, у них каждый месяц новый цвет. В прошлом месяце был оранжевый. Эти новые. Мне нравится этот цвет. Им точно пойдет.

* * *

Донья Эли собрала внушительную коллекцию ньятитас («Я делал фотографии в мавзолеях, где было меньше скелетов, чем в доме доньи Эли», – сказал Пол), но все же самые известные ньятитас принадлежат донье Ане. Сразу признаюсь: я никогда не виделась с ней. В день нашего визита люди ждали ее аудиенции, рассевшись вокруг чугунного котла в переполненной комнате. Ньятитас доньи Аны говорят с ней во снах, и она указывает, к какому черепу, в зависимости от вашей проблемы, лучше обратиться за консультацией: Хосе Марии, Начо, Анхелю, Анхелю-2 или очень популярному Джонни.

Каждый из двух дюжин ньятитас доньи Аны был помещен в отдельный ящик со стеклянной передней стенкой, а ящики стояли на блестящих подушечках. На ньятитас красовались шляпы для сафари с цветами на полях. В пустых глазницах виднелись ватные шарики. Нижние и верхние зубы были покрыты фольгой, словно металлическими капами.

– Зачем тут фольга? – спросила я у Пола.

– Чтобы защитить их зубы, когда они курят, – ответил он.

– Они курят?

– Почему бы и нет?

Римская католическая церковь не в восторге от присутствия ньятитас в Ла-Пасе. В прошлом на ежегодных праздниках Фиеста де лас Ньятитас священники объявляли пришедшей за благословением толпе, что черепа нужно захоронить, а не поклоняться им.

Когда Пол впервые приехал фотографировать Фиесту, люди, собравшиеся на праздник, обнаружили, что церковь на главном кладбище закрыта и на ней висит объявление о том, что священники не будут благословлять черепа. Люди протестовали, ходили по улицам, поднимали своих ньятитас в воздух и выкрикивали: «Мы хотим благословения». В конце концов церковь открыла двери.

Архиепископ Ла-Паса Эдмундо Абастофлор – один из ярых противников ньятитас.

– Ну конечно, он против, – усмехнулся Пол. – Ньятитас позорят его. Выходит, что у него нет контроля над собственной епархией.

Женщины вроде доньи Аны и доньи Эли представляют угрозу для католической церкви. Через магию, суеверия и своих ньятитас они способствуют прямой, непосредственной связи с потусторонними силами, и посредники мужского пола здесь не требуются. Это напоминает мне о Санта Муэрте, мексиканской святой, покровительнице смерти, которая – какой ужас! – женщина. У нее в руках коса, а длинная мантия, укутывающая ее скелет, раскрашена яркими красками.

К досаде церкви, поклонники Санта Муэрте распространились на юго-западе Соединенных Штатов за счет мигрантов из Мексики, где у нее десятки миллионов последователей. Ее сила на стороне тех, кто оказался вне закона: бедняков, преступников, представителей ЛГБТ^[22] – всех отлученных от груди суровой католической церкви.

Но католичество не единственная религиозная система, отвергающая женщин-последователей. Невзирая на современное равноправие женщин и мужчин в буддизме, древние манускрипты рассказывают о Будде, который призывал свою общину монахов-мужчин отправиться на кладбище и медитировать на женские разлагающиеся тела. Целью таких «медитаций на гнусность» было освободить монаха от желания быть с женщиной; это были, как их называет ученая Лиз Уилсон, «чувственные камни преткновения». Расчет был на то, что такая медитация лишит женщин их притягательных качеств и в глазах мужчин они станут просто-напросто мешками из плоти, наполненными кровью, кишками и жидкостями. Будда недвусмысленно говорил, что секрет обаяния женщины – не в украшениях, макияже или нарядах, а в ее обманчивом одеянии из плоти, в тайно сочащихся из разных отверстий странных жидкостях.

Конечно, эти молчаливые разлагающиеся женщины сами не могли иметь ни нужд, ни желаний, ни духовного пути. Та же Уилсон объясняет, что «в своей роли учителей они не могли вымолвить ни слова. Они должны были учить не тому, что было у них на уме, а тому, что происходило в их телах». Трупы на кладбищах были не более чем объекты, разрушители заблуждений мужчин, и в этом была их «ценность».

В случае доньи Аны все было не так – здесь в центре внимания стояли женщины и их внутренняя жизнь. Никакие романтические, финансовые или домашние проблемы не отвергались как незначительные. Ее ньятитас были расположены в передней части дома, стены которого от пола до потолка покрывали газеты. Поклонники черепов приносили подношения – цветы и свечи. Мы с Полом принесли белые конические свечи, купленные в придорожном киоске. Я думала, мы просто передадим их как подарок, но один из последователей доньи Аны настоял, чтобы мы сами зажгли их и поднесли выбранному ньятита. Присев на бетонный пол, мы с Полом подогревали снизу каждую свечу, стараясь растопить воск и поставить их вертикально на металлические тарелки. Но свечи падали, и мы снова и снова проваливали эту задачу, чудом не устроив пожара.

Поскольку мы принесли подношения, я решила, что лучше обратиться к какому-нибудь ньятита. Я попросила Начо повлиять на выборы президента США, которые должны были состояться на следующий день. Могу лишь предположить, что то ли Начо не помощник в американских политических делах, то ли его английский устарел.

Молодая девушка сидела среди ньятитас, держа на руках маленького мальчика.

– Я здесь впервые, – призналась она. – Друг сказал, что это поможет мне в университете и мальчика моего защитит, вот я и пришла.

* * *

Однажды вечером за ужином художник из Ла-Паса и друг Пола Андрес Бедойя сказал мне, что я «не должна ошибочно полагать, будто культура Боливии однородна». Его последними работами стали погребальные саваны. Он делал их вручную из кожи, гвоздей и тысяч золотых дисков. На каждый уходило по пять месяцев.

– На ремесленников Боливии иногда смотрят свысока, словно то, что они делают, – «ненастоящее» искусство. Конечно, это искусство, и оно вдохновляет меня.

Создавая эти «наряды для призраков», Андрес на самом деле создает ритуал для выражения собственной скорби и скорби других. Его саваны висят в музеях и выставочных галереях. Он не возражал бы против того, чтобы кого-нибудь действительно похоронили в них, но в его саванах никого не хоронят. Возможно, культура боливийцев и неоднородна, но похороны по всему Ла-Пасу проходят примерно по одной схеме. Торжественные поминки длиной в целый день проводятся дома или в похоронном бюро. Родственники нанимают местных перевозчиков для доставки гроба, а также крестов и цветов, которые украшаются фиолетовой иллюминацией (в Боливии это цвет смерти).

– Некоторые считают светящийся фиолетовый цвет кричащим и безвкусным, но мне он нравится, – признался Андрес.

Погребение происходит на следующий день. Прежде чем положить гроб в катафалк и отвезти на кладбище, его проносят по ближайшему кварталу.

Мама Андреса умерла двадцать два года назад, и ее выбором стала кремация. Однако до недавних пор здесь было сложно как следует кремировать тела. Ла-Пас находится на высоте почти четырех километров над уровнем моря – это самая высокогорная столица в мире. Печи «не могли как следует разогреться, потому что на этой высоте недостаточно кислорода», объяснил Андрес. Сейчас кремация в Ла-Пасе набирает популярность – современные машины могут достичь более высоких температур и уничтожить тело должным образом.

Теперь, когда такая технология стала доступна, Андрес подумывает эксгумировать тело матери и выполнить ее желание. К сожалению, по правилам кладбища он должен лично подтвердить, что эксгумированное тело принадлежит его матери.

– Конечно, я помню, во что она была одета, когда мы хоронили ее, но мне бы не хотелось потом вспоминать, как выглядели ее кости. Мне не хочется хранить это в памяти, – сказал он.

Интерес к смерти привел Андреса к исследованию культуры ньятитас. 8 ноября – праздник Фиеста де лас Ньятитас, и это хорошая возможность для владельцев ньятитас вынести черепа на свет божий и выставить их перед людьми. Однако это праздник не людей, а самих черепов, во время которого они могут убедиться, что их по-прежнему почитают и ценят за всю ту работу, которую они проделали за последний год.

– Некоторые романтичные особы говорят, что праздник должен остаться неизменным. Но если бы он совсем не изменялся, ни вы, ни я и близко не подошли бы к нему, – сказал Андрес. – Фестиваль прочно вошел в популярную культуру Боливии, несмотря на то, что в мире он почти неизвестен.

Главное кладбище, где проводится Фиеста де лас Ньятитас, когда-то было кладбищем для богатых, теперь переехавших южнее. В последнее время город делает попытки реконструировать кладбище, заказывая уличным художникам граффити на стенах мавзолеев и привлекая туристов-соотечественников. На День всех святых ночью живой театр показывает спектакли, и тысячи местных приходят посмотреть его.

В Ла-Пас ньятитас сохраняются благодаря народу аймара, второй по численности индейской группе в Боливии. Дискриминация аймара была свирепой и продолжалась годами. До конца XX века женщины аймара, живущие в городах и известные как чолитас, не имели права входить в государственные учреждения, рестораны и автобусы.

– Боливия – небезопасная страна для женщин, и точка, – сказал Андрес. – Наша страна самая бедная в Южной Америке. У нас есть специальное слово феминисидио, которое обозначает убийство женщины, как правило, ее партнером, просто за то, что она женщина.

Ситуация заметно улучшилась за последние десять лет. Президент Боливии Эво Моралес происходит из народа аймара, и равенство множества этнических групп Боливии было важной частью его политической платформы. Чолитас сейчас восстанавливают самобытность, включая моду – многослойные юбки, платки и шляпы-котелки, непрочно сидящие на их головах. Кроме того, они включаются в жизнь общества – не как служанки, а как журналистки и государственные служащие. В завершение праздника Фиеста де лас Ньятитас, когда на кладбище закрывают ворота, на улицах города по пути на разные вечеринки чолитас танцуют свои народные танцы.

– В прошлом году их наряды, намекавшие на их подчиненную роль, были сшиты из ткани с камуфляжным рисунком. Мужчины были вне себя от злости, – смеется Андрес, фотографировавший танцующих. – Фольклор в Ла-Пасе – это не только история. Он современен. Он постоянно меняется.

Несмотря на растущую толерантность к народу аймара и ньятитас, если у боливийцев спросить, согласятся ли они держать такую голову у себя дома и верят ли они в их силу, многие ответят:

– О, нет-нет, я их боюсь!

Секрет в том, что они просто не хотят показаться плохими католиками. На деле многие боливийцы (даже из класса профессиональных работников, таких как хиропрактики и банкиры) держат дома ньятитас, но никогда не признаются в этом.

– Несмотря ни на что, владельцы ньятитас – верующие католики, – вмешался Пол. – Я ни разу не фотографировал ньятитас в доме, где на стене не висели бы изображения Иисуса и Святой Девы Марии.

– Это одна из причин, почему Боливия такая странная, – сказал Андрес. – Я недавно обсуждал с друзьями, что мы не «смешали» католицизм и местные поверья – эти мировоззрения просто заклинило друг в друге. – Он сложил тыльные стороны рук вместе, создавая жуткую, устрашающую тень. – В офисе, где работает моя сестра, до сих пор есть ятири (знахарь или колдун-целитель), который приходит, чтобы очистить помещение. Мой отец был геологом, и я иногда спускался в шахты вместе с ним, когда был маленьким. Однажды я увидел, как ламу принесли в жертву, потому что шахтеры этого потребовали. Они хотели, чтобы Эль Тио, правитель подземного мира, был доволен. Это колдовское наследие до сих пор здесь повсюду.

* * *

Утром восьмого ноября Химена поставила свою сумку-торбу с изображением Микки-Мауса и Дональда Дака, играющих в футбол, на бетонное крыльцо церкви на главном кладбище. Одного за другим она достала своих четырех ньятитас и поставила их на деревянную дощечку. Я попросила ее представить их мне. Самый старший череп принадлежал дяде Химены, Лукасу. Я упоминала, что обычно черепа принадлежат чужим людям, но иногда они могут быть родственниками.

– Он защищает мой дом от ограбления, – объяснила она.

На каждом ньятита Химены была надета шапочка из ткани, украшенная венком из цветов. Она уже много лет приносит черепа на Фиеста де лас Ньятитас.

– Вы приносите их, чтобы отблагодарить? – спросила я.

– Ну да, чтобы отблагодарить, но на самом деле это их праздник, – поправила она меня.

Пока мы разговаривали, входная дверь церкви открылась, и люди бросились внутрь вместе с черепами, маневрируя, чтобы пробраться как можно ближе к алтарю. Новички держались позади, нерешительно ожидая на скамьях, но опытные женщины постарше упорно продвигались вперед и помогали своим друзьям передавать черепа над головами толпы, словно звезд на рок-концерте.

Слева от алтаря в стеклянном гробу лежала скульптура Иисуса в натуральную величину. Из его лба и щек обильно текла кровь. Его окровавленные ноги торчали из-под фиолетового покрывала. Одна женщина с ньятита в картонной коробке из-под шоколадных вафель остановилась у его ног, перекрестилась и принялась протискиваться к алтарю.

У католической церкви напряженные отношения с почитателями ньятитас, поэтому священник, стоявший перед толпой, поразил меня неожиданно примирительным тоном.

– Когда у вас есть вера, – сказал он, – вам не нужно ни перед кем оправдываться. У каждого из нас своя история. В каком-то смысле это празднование нового рождения. Я рад, что мы собрались вместе, это наш маленький островок счастья.

Молодая женщина, втиснувшаяся в толпу рядом со мной, объяснила мне благосклонность священника:

– Сейчас это такой грандиозный праздник, что даже католическая церковь вынуждена была сдаться.

Черепа и их владельцы заполонили церковь. У каждой двери стояло по малярному ведру, наполненному святой водой, кропилом служили пластиковые розы. Некоторые ньятитас носили солнечные очки, другие – короны, у некоторых были специальные переносные алтари, другие прибыли в картонных коробках. Одна женщина принесла ньятита младенца в тканевой сумке-холодильнике для обедов. Так или иначе, все ньятитас получили благословение.

Боливия не единственное место, где черепа являются проводниками между людьми и божеством. Ирония презрительного отношения католичества к ньятитас в том, что европейская церковь более тысячи лет использовала реликвии и кости святых как посредников между людьми и богом. Ньятитас делали то же, что и другие черепа, которые я встречала несколькими годами раньше в Неаполе, в Италии.

– Вы англичанка? – спросил меня тогда водитель неаполитанского такси.

– Близко.

– Голландка?

– Американка.

– А, американа! Куда вас отвезти?

– На кладбище Фонтанелле… – тут я заглянула в свой мятый путеводитель. – Матердей, улица Фонтанелле.

В зеркале заднего вида я увидела, как брови таксиста удивленно поднялись.

– Подземелье? Кладбище? Нет-нет, вам не стоит туда ехать, – заявил он.

– Не стоит? – спросила я. – Там сегодня закрыто?

– Вы красивая девушка. Вы в отпуске или нет? Вам не стоит ехать в подземелье, это не для вас. Я отвезу вас на пляж. В Неаполе много красивых пляжей. На какой пляж вас отвезти?

– Пляж – это не для меня, – объяснила я.

– А подземелье для вас? – парировал он.

Раз уж он спросил – да, это для меня. Именно так, если, конечно, подземелье может быть для кого-то помимо покойников.

– Спасибо, приятель, но давай держать курс на кладбище Фонтанелле.

Он пожал плечами, и мы помчались по извилистым мощеным улицам холмистого Неаполя.

То, что Фонтанелле называют кладбищем, может ввести в заблуждение. Это скорее большая белая пещера – карьер из вулканического туфа, если быть точной. (Туф – это порода, сформировавшаяся из вулканического пепла.) Веками в этой пещере хоронили бедняков и безымянных мертвецов Неаполя, от жертв чумы XVII века до умерших от холеры в середине XIX.

К 1872 году отец Гаэтано Барбати делом своей жизни сделал систематизацию, складирование, сортировку и регистрацию костей, которыми было заполнено кладбище Фонтанелле. Помогать ему приходили волонтеры из города и, как добропорядочные католики, молились за неизвестных покойников, укладывая черепа вдоль одной стены, а бедренные кости вдоль другой. Проблема была в том, что молящиеся за черепа на этом не остановились.

Так самопроизвольно распространился культ поклонения безымянным черепам. Местные жители приходили на Фонтанелле, чтобы навестить пеццентелле, или «бедных малышей». Люди «усыновляли» некоторые черепа – чистили их, строили им усыпальницы, приносили подношения и просили о помощи. Черепа получали новые имена, являвшиеся их владельцам во снах.

Католическая церковь была этим недовольна. Она даже закрыла церковь в 1969 году, а архиепископ Неаполя объявил культ предков «незаконным суеверием». Если верить церкви, можно молиться лишь душам, заточенным в Чистилище, а эти безымянные мертвецы не обладают никакой особой, сверхъестественной силой и не могут исполнять просьбы живых. Живые были другого мнения.

Ученый Элизабет Харпер подчеркивает, что культ предков был сильнейшим и «наиболее заметным в трудные времена, особенно среди женщин, пострадавших от болезней, стихийных бедствий или войны». Самым важным фактором стало ограничение этим женщинам «доступа к власти и ресурсам внутри католической церкви». (Эту идею отразил Андрес Бедойя, живущий в десяти тысячах километров от Италии. Он описал ньятитас как помощников женщин, «чья связь с потусторонним миром не управлялась должным образом католической церковью».)

Как ни бдительна была церковь, в 2010 году, когда кладбище Фонтанелле открыли заново, выяснилось, что культ предков никуда не исчез. Среди моря белых костей тут и там вспыхивают красочные штрихи. Пластиковые неоновые четки, свечи в красных стеклянных подсвечниках, новенькие золотистые монеты, карточки с молитвами, пластиковые Иисусы и даже лотерейные билеты рассеяны среди руин. Новое поколение последователей культа предков нашло своих могущественных пеццентелле.

* * *

К одиннацати утра главное кладбище наводнилось людьми. На могилах рядами стояли благословленные ньятитас и принимали подношения в виде листьев коки и цветочных лепестков. Полиция патрулировала входные ворота кладбища, проверяя сумки на алкоголь (насилие, порождаемое спиртными напитками, вело к созданию новых ньятитас). В отсутствие алкоголя черепа позволяли себе другие слабости. Зажженные сигареты догорали до самых вымазанных смолой зубов.

– Как ты думаешь, им нравится курить? – спросила я у Пола.

– Ну очевидно же, что нравится, – пренебрежительно бросил он, исчезая в толпе в своей койотовой шапке.

Одна женщина танцевала с ньятита под хриплое звучание живого аккордеона, гитары и деревянного барабана, поднимая череп в небо и покачивая бедрами. Это был день черепа, его праздник.

Другой мужчина сидел с черепом своего отца. Когда-то отец был похоронен прямо на этом кладбище. Это заставило меня задуматься: если отец был захоронен, как сын заполучил его череп, который теперь носил очки в проволочной оправе и корону с семью цветками?

Когда я решила прогуляться по кладбищу, то обнаружила пустые могилы, окруженные разбитым стеклом и кусками бетона. На них были прикреплены желтые клочки бумаги с надписями, которые гласили что-то вроде «ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. Мавзолей, 4 января. Родственникам усопшего: (вписать имя здесь) …»

Далее шло сообщение о том, что родственники не уплатили арендную плату за содержание тела в мавзолее и по этой причине его выкопали. Возможно, оно отправилось в общую могилу. Или вернулось к семье, теперь уже как ньятита.

Когда я присела, осматривая мумифицированного ньятита с губами, сложившимися в отчетливую ухмылку Элвиса Пресли, ко мне украдкой подошла женщина моих лет. На почти идеальном английском она сказала:

– Итак, раз вы с другой стороны океана, вы, наверно, думаете что-то вроде «Что за чертовщина?».

Ее звали Мойра, и она каждый год приходила на Фиесту с другом, у которого дома было два ньятитас. Первая, сильнейшая ньятита явилась ему во сне и сказала, что будет ждать его в деревне. Он отправился туда и нашел ее. Он дал ей имя Диони. Потом появился Хуанито. Люди круглый год приходят их посетить.

– Моя сестра потеряла кота, – рассказывала Мойра. – Она одинокая, так что он ей как ребенок. Целых четыре дня кот не возвращался.

Сестра пришла на консультацию к ньятита Диони и попросила помочь найти любимого котика. Во сне Диони открыла ей, что кот сидит на заднем сиденье брошенной машины среди растений, выросших внутри нее.

– Позади дома, где живет моя сестра, на холме, вот уже пятнадцать лет стоит развалившаяся машина. И этот глупый кот был там, застрял в дыре на заднем сиденье! Это было неделю назад, – объяснила Мойра. – Для большей безопасности моя сестра попросила Диони напугать кота, чтобы он больше никуда не убежал. Теперь он сидит во дворе как привязанный.

Я поинтересовалась, действительно ли Мойра верит, что это череп помог найти кота. Она задумалась на мгновение.

– Когда люди спрашивают ньятитас, они верят. Вот что важно. – Мойра подумала еще и добавила с усмешкой: – Не могу сказать, было это совпадением или нет. В любом случае мы нашли кота!

На любую исполненную молитву можно смотреть как на совпадение или закономерность. Я поехала в Ла-Пас не затем, чтобы установить, обладают ли ньятитас магической силой. Мне были интересны такие женщины, как донья Эли, донья Ана и сотни других людей на Фиесте, которые пользуются поддержкой мертвых, чтобы лишить мужчин, управляющих католической церковью, исключительного права на доступ к божественному. Пол выразился откровенно: черепа – «технология для ущемленных людей». Для ньятитас нет неважных проблем, будь то в любви, в семье или в школе. И они выслушивают всех.