7. Целомудрие Иосифа, клевета и заключение его в темницу.

7. Целомудрие Иосифа, клевета и заключение его в темницу.

7. И обратила взоры на Иосифа жена господина его и сказала: спи со мною.

Факт глубокого нравственного развращения жены Потифара всецело подтверждается показанием древних авторов, что Египет издревле почитался страной распутства и повсеместных измен жен мужьям; по Геродоту (2:111), при сыне Сезостриса в целом Египте напрасно искали жены, верной мужу. С рассказом Быт. 39 весьма близкое сродство имеет египетская легенда о “двух братьях” (Vigouroux).

8. Но он отказался и сказал жене господина своего: вот, господин мой не знает при мне ничего в доме, и все, что имеет, отдал в мои руки;

9. нет больше меня в доме сем, – и он не запретил мне ничего, кроме тебя, потому что ты жена ему; как же сделаю я сие великое зло и согрешу пред Богом?

Увещания Иосифа отличаются полнотой и обстоятельностью: он указывает на следующие моменты, которые должны были бы отрезвить преступную жену:

1) чувство благодарности своей к Потифару, которое не могло допустить преступной связи его с женою его;

2) чувство чести и личного достоинства (“нет больше меня”);

3) напоминание женщине о супружеских обязанностях (“ибо ты жена ему”); наконец

4) чувство вездеприсутствия и страха Божия, равно и святости закона нравственного (“как согрешу”).

10. Когда так она ежедневно говорила Иосифу, а он не слушался ее, чтобы спать с нею и быть с нею,

11. случилось в один день, что он вошел в дом делать дело свое, а никого из домашних тут в доме не было;

12. она схватила его за одежду его и сказала: ложись со мной. Но он, оставив одежду свою в руках ее, побежал и выбежал вон.

Искушение это продолжалось для Иосифа многие дни, и когда нравственная стойкость его оставалась непреклонной (Мидраш в этом именно смысле понимает слова Иакова, 49:24,[1167] об Иосифе: “тверд остался лук его”), то постыдная страсть египтянки возросла до последних пределов, всякая женская стыдливость ее исчезла, и она, как подлинная блудница (Притч. 7:13[1168] и д.), пытается насилием склонить Иосифа к греху. Тогда Иосиф убегает, оставив одежду в руках египтянки и как бы не заботясь о том, что этим даст в руки развратной и мстительной женщине вещественное доказательство мнимого его преступления.

13. Она же, увидев, что он оставил одежду свою в руках ее и побежал вон,

14. кликнула домашних своих и сказала им так: посмотрите, он привел к нам Еврея ругаться над нами. Он пришел ко мне, чтобы лечь со мною, но я закричала громким голосом,

15. и он, услышав, что я подняла вопль и закричала, оставил у меня одежду свою, и побежал, и выбежал вон.

Отвергнутая страстная любовь по психологическому закону (ср. 2 Цар. 13:15[1169]), особенно у натур необузданных, переходит в ненависть, и египтянка мстит Иосифу клеветой на него сначала перед домашними своими (ст. 13-15), затем – перед мужем (ст. 16-18), с тем хитрым и коварным, но верном расчетом, что первая ложь, последовавшая непосредственно после инкриминируемого факта и имевшая (в лице домашних) приобрести свидетелей своей истинности, сделает более вероятной ложь вторую.

Клевету свою на Иосифа она ведет с великим искусством. Она с величайшим презрением называет “еврея” (ср. 43:32; 46:34[1170]) и таким образом, лицемерно выражая свое отвращение к Иосифу и даже стараясь передать это отвращение и домашним (“над нами,” ст. 14), она пытается в корне уничтожить противоположное (о ее отвергнутой любви) предположение людей, едва ли, впрочем, особенно расположенных к любимцу хозяина дома – Иосифу. В свидетельство истины своих слов она указывает 2 момента, фактически верные, но извращенно мотивированные и умышленно переставленные один на место другого: 1) крик ее и 2) якобы добровольное оставление Иосифом одежды (ст. 15), между тем последнее произошло раньше и было следствием насилия Иосифу со стороны египтянки, крик же ее о помощи или защите явился вынужденной симуляцией обиды уже после сего.

16. И оставила одежду его у себя до прихода господина его в дом свой.

17. И пересказала ему те же слова, говоря: раб Еврей, которого ты привел к нам, приходил ко мне ругаться надо мною (и говорил мне: лягу я с тобою),

18. но, когда (услышал, что) я подняла вопль и закричала, он оставил у меня одежду свою и убежал вон.

То же искусство – занять вместо положения обвиняемой роль обвинительницы – выражает жена Потифара и в обращении к мужу (о нем пренебрежительно упомянула она еще, ст. 14, в разговоре с домашними): ему она высказывает свой притворный гнев и упреки за то, что он, неосмотрительно введя в дом “раба-еврея,” сам был последней, хотя и косвенной, причиной ее и семьи позора.

19. Когда господин его услышал слова жены своей, которые она сказала ему, говоря: так поступил со мною раб твой, то воспылал гневом;

Потифар “воспылал гневом;”на кого – на Иосифа или на жену, не сказано. По иудейским толковникам, Потифар не поверил обвинению жены своей, потому что в противном случае он казнил бы человека, покусившегося осквернить его ложе; но он не хотел далее расследовать дело, избегая позора для себя и семьи своей. Что однако гнев его по крайней мере в первое время обращен был на Иосифа, а не на жену, видно из последствия описанного происшествия и изложенной клеветы: он заключает Иосифа в темницу (ст. 20), вероятно, и не выслушав обвиняемого, о самозащите которого текст ничего не говорит. “Если, – говорит святой Иоанн Златоуст (Бес. 62, с. 669) о Потифаре, – он не верил, то не следовало заключать его в темницу; а если поверил тому, что слова египтянки правдивы, то Иосиф заслуживал уже не заключения в темницу, а смертной казни и самого высшего наказания… Но рука Вышнего удержала чужеземца, и не допустила его тотчас устремиться на убийство юноши.”