6. Промежуточное время
6. Промежуточное время
От возвращения Иисуса из одиночества пустыни до начала Его проподведничества, т.е. между искушением и первым благовествованием, пролегает период, краткий, как одно мгновенье. Все заключено в настоящем. Его детские и юношеские годы не простирают больше над ним своего покрова, а деятельность и борьба на поле исторической действительности еще не началась. Создается впечатление, что на короткое время Иисусу предоставлена полная свобода. Как только Он начнет благовествовать, каждое слово будет вызывать ответ, каждый поступок повлечет за собой поступок; действие будет переплетаться с противодействием, и станет образовываться тот переплет исторических событий, который охватит Его и уже не выпустит до свершения Его судьбы... Пока Он движется на свободе.
На Нем - сошедшая при крещении полнота Духа. Она течет на Него, цветет в Нем. Дух желает действовать и творить, стремится выявиться в словах и делах, ищет водительства и борьбы, -но теперь, в этот краткий час, у Него еще нет направленности. Он изливается, цветет, Он просто дан, преисполненный Самим Собой и бесконечными возможностями.
Здесь мы можем, пожалуй, задержаться на мгновение и освоиться с одним обстоятельством, которое чаще всего забывается. По привычке считают само собой разумеющимся, что Иисус прожил лишь немногим больше тридцати лет. Мы знаем Его, как Распятого, умершего после краткого периода деятельности. Но то, что это так случилось, вовсе не разумеется само собой. Правда, Он сказал, что «так надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою» (Лк 24.26), -но это «надлежало» в силу любви, и любви божественной. В остальном же это совсем не должно было быть в обязательном порядке; напротив, чудовищным, ужасным, непостижимым было то, что этот образ, неисполненный всех божественных возможностей, йыл сокрушен по истечении такого короткого времени! Разве не должны были и дальше оставаться в силе слова: Он «преуспевал в премудрости и возрасте и в тпобви у Бога и человеков»? Не будем слишком отважно говорить о «неизбежном». Кто имеет право утверждать, что человек настолько недоступен всему идущему от Бога, что его встреча с Богочеловеком неизбежно обрекала Богочеловека на смерть? А если бы народ принял Его... Если бы Он мог и дальше «преуспевать в премудрости и возрасте и в любви», до сорока, до шестидесяти, до восьмидесяти лет, до самой глубокой старости, - какая только человеческая и божественная слава не была бы явлена? Иисус в возрасте Авраама, в возрасте Моисея! Конечно, христианское мышление, предупрежденное о таинственности путей Божиих, и здесь останавливается. Но все же оно имеет право заходить настолько далеко, чтобы почувствовать беспредельность любви, отдавшей себя в жертву!
Странным образом именно Иоанн, «метафизик», дает нам возможность участвовать в переживании этого мгновения свободной полноты, - хотя это и не покажется странным, если вспомнить, что он был тот, «которого любил Иисус» (Ин 13.23). Итак, он рассказывает, что стоит Креститель, может быть, с тем или другим из своих учеников, а Иисус проходит мимо. Тогда Иоанн восклицает: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира!» За этим следуют фразы, в которых он говорит о таинственном событии при крещении Иисуса. Ученики молчат. Чувствуются их благоговейно и ожидающе устремленные взгляды. Но ни один из них не двигается, и Иисус проходит мимо (1.29-34).
Но дальше сказано: «На другой день опять стоял Иоанн и двое из учеников его. И увидев идущего Иисуса, сказал: вот Агнец Божий. Услышавши от него сии слова, оба ученика пошли за Иисусом. Иисус же, обратившись и увидев их идущих, говорит им: что вам надобно? Они сказали Ему: Равви! (что значит: учитель) где живешь? Говорит им: пойдите и увидите. Они пошли и увидели, где Он живет; и пробыли у Него день тот. Было около десятого часа» (Ин 1.35-39).
Здесь мир делает как бы первый шаг в направлении к Нему. Оба ученика отходят от своего учителя, следуют за проходящим мимо Господом, и Иисус принимает эти первые шаги людей навстречу Ему: «Что вам надобно?» А они не решаются говорить на улице, хотят знать, где Он живет, и Он ведет их к Себе. Они остаются у Него, начиная с десятого часа, т.е. с четырех часов дня, до захода солнца.
Можно проникновенно думать о том, какие разговоры могли тогда вестись между двумя учениками, с полной готовностью пришедшими от Крестителя, и Им, над Которым текла бесконечная выжидательная полнота. Какой чистотой должны были отличаться эти разговоры, подобные нетронутым весенним цветам или первым струям родника. Ведь ничто еще не было затронуто мирским. Ни одно слово Единственного еще не было превратно понято людьми. Еще не было никакого отпора, не было недоверия и подозрений. Все жило еще в несказанной чистоте начала.
А те двое были Иоанн, впоследствии имевший право назвать себя «учеником, которого любил Иисус» (Ин 13.23), и Андрей, о котором Евангелие не сообщает больше ничего; но, по преданию, он отличался особой любовью к кресту и вслед за своим Учителем принял в Ахае ту же смерть.
И еще сказано: «Один из двух, слышавших от Иоанна об Иисусе и последовавших за ним, был Андрей, брат Симона Петра. Он первый находит брата своего Симона и говорит ему: мы нашли Мессию, что значит: Помазанника; и привел его к Иисусу. Иисус же, взглянув на него, сказал: ты Симон, сын Ионин; ты наречешься Кифа, что значит: камень (Петр)» (Ин 1.40-42).
Снова прикосновение. Словно молния сверкает из глаз и воли Иисуса: «Ты Симон, сын Ионин, - ты наречешься Кифа!» Это взгляд, направленный на то, что должно произойти. И это приказ: взгляд и приказ, направленные в историю и создающие историю, до тех пор, пока история продолжается.
Иоанн повествует далее: «На другой день Иисус восхотел идти в Галилею и находит Филиппа и говорит ему: «иди за Мною» (Ин 1.43). Филипп захвачен и идет с Ним. Затем: «Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета. Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри. Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нем: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства. Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня? Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя. Нафанаил отвечал Ему: Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев. Иисус сказал ему в ответ: ты веришь, потому что Я тебе сказал: Я видел тебя под смоковницею; увидишь больше сего. И говорит ему: истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (Ин 1.45-51).
Открылось проницательное, перекрывающее пространство и время, зрение пророка, и больше чем пророка. Нафанаил же чувствует, что он был «увиден» - это слово употреблено здесь с той потрясающей человека силой, которая применяется в Ветхом Завете, когда называют Бога, «Того, Который усмотрит» (Быт 22.14).
Иисус еще свободен. Он проходит в преизбыточе-ствующей полноте Духа, - но мир, в который Он должен вступить, уже идет Ему навстречу. Антенны этого мира направлены на Него. Начинается сближение, и краткий час близится к концу.
Приходящие ощупью ищут Его и действительно, сами того не зная, уже привлечены. Эти люди, которых Иисус допускает к Себе и на которых Он останавливает Свой взор, отныне отмечены навеки. Никогда больше нельзя будет угасить молнию, ударившую в их души и определившую их посланничество и судьбу. Сначала они возвращаются к своим прежним занятиям: то было лишь первое соприкосновение. Только позже они высвободятся из всего и «последуют» за Ним в буквальном смысле этого слова. Но Иисус уже связан с ними, и час свободы прошел.
А теперь мы хотим рассмотреть еще одно событие, которое также относится к самому раннему времени: брак в Кане. Благодаря ему нам станет ясно, как полнота Духа в Иисусе складывается в действие данного момента. Что речь идет о самом раннем времени общественного служения Иисуса, колеблющемся между семейной связанностью и проповеднической жизнью, видно уже из первых стихов, где сказано, что «и Матерь Иисуса была там, был также зван Иисус и ученики Его». Потом мы слышим о смущении, вызванном тем, что у них не было больше вина, и о том, как Мария обратилась к своему Сыну. Он же «говорит ей: что мне и тебе, Жено? Еще не пришел час Мой» (Ин 2.4). По всей вероятности, это означает: то, что ты говоришь, просьба, с которой ты ко Мне обращаешься теперь, не может быть обязательной для Меня. Я могу действовать только на ином основании. Закон Моего действия - это «Мой час», указание Отца.
Вновь и вновь Иисус говорит о воле Отца. Эту волю мы должны представлять себе не как заранее установленное предписание, содержащее все, что нужно будет делать с течением времени, но как нечто, живущее в Иисусе, развивающееся и определяющееся в ходе событий. «С ним всегда» Сам Отец, Носитель этой воли. Она все время поддерживает, наполняет, овеивает и побуждает Иисуса, так что Он, такой одинокий в мире, находит в ней Свою Родину, так что осуществление этой воли составляет Его «пищу» (Ин 4. 34). То в одном случае, то в другом она сгущается в конкретное решение и требование. В данной обстановке, в том, что происходит вокруг Него, из этой воли исходит особое указание: теперь «Его час». Несказанные отношения с Отцом полны интимности и непосредственности, но в то же время они трудны и являются источником великого страдания. Нам это напоминает жизнь пророка. Он находится в бурлящем потоке повседневности, направляемой обычными побуждениями выгоды, наслаждения и земных ценностей. Люди хотят есть и пить, иметь жилище и собственность, наслаждаться и быть в почете, работать, господствовать, творить. Среди этой, всем понятной разумности пророк стоит как постороннее существо. Он послушен иной «логике» - Божией мысли, которая «выше мыслей человеческих, как небо выше земли» (Ис 55,9), и поэтому его действия должны казаться им глупостями или даже - вспомним, например, Иере-мию - опасным абсурдом. Пророк повинуется иному побуждению: веянию Духа, Который «дышит, где хочет» (Ин 3.8), внезапно, непостижимо, так что Им направляемые речи и действия должны казаться произволом и безумием... В насколько большей мере все это относится к Иисусу! Все Евангелие от Иоанна полно того впечатления, которое Его поведение производит на «разумных» фарисеев и саддукеев. Они обеспокоены, испуганы, возмущены. Они чувствуют, что их порядок потрясен, народная безопасность подорвана. Только так можно понять слова, которые иначе были бы лишь кощунственны: «Не правду ли мы говорим, что Ты Самарянин и что бес в Тебе?» (Ин 8.48) — «.. .что Ты полуязычник и что движет Тобою бесовская сила? Таким образом проливается свет даже и на такое смущающее нас место Евангелия (Мк 3.20-21):
«Приходят в дом; и опять сходится народ, так что им невозможно было и хлеба есть. И, услышав, ближние Его пошли взять Его, ибо говорили, что Он вышел из Себя». А дальше это событие развивается так: «Книжники, пришедшие из Иерусалима, говорили, что Он имеет в Себе веельзевула и что изгоняет бесов силою князя бесовского». За этим следуют фразы, повествующие о том, что «Матерь и братья Его, стоя вне дома, послали к Нему звать Его» (3.31).
Во всем этом мы чувствуем святой и страшный закон, под сенью которого Он находится; направляющую Его глубокую, внутреннюю неумолимую силу, как нечто чуждое, врывающуюся в каждодневное существование так, что «оружие» проходит между Ним и другими и причиняет бесконечную боль. Мы чувствуем страшное одиночество, в котором Он живет, и начинаем осознавать, что значит веровать в Него и за Ним следовать!
Но эта воля есть любовь Отца. Она возносит Его к Богу. Благодаря ей все оказывается в мощном, сияющем, интимном бытии. Воля Отца, ежечасно сгущающаяся в особые указания, есть любовь Святого Духа.
Из нее источается в зависимости от сложившейся ситуации то, что делает Иисус.
Так и в эпизоде, о котором здесь идет речь, «Его час» приходит сразу. Мария не теряется, получив отказ. Она чувствует происходящее в Нем и говорит слугам: «Что скажет Он вам, то сделайте». И вот пришел «Его час», и Он совершает чудо: превращает воду в обильное доброе вино - символ Божиего преизоби-лия, которое владеет Им и ищет пути в человеческие сердца.