8. «Если не будете как дети»

8. «Если не будете как дети»

Однажды ученики Иисуса пришли к своему Учителю и спросили: «Кто больший в Царстве Небесном?» «Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них, и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном. И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает; а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской... Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего небесного» (Мф 18.1-6 и 10).

В этом рассказе мы соприкасаемся с повседневностью, в которой жил Иисус. Мы наблюдаем нечто человеческое, глубоко человеческое, что там происходило, и видим, как из краткого мгновения рождалось учение и наставление для всех времен. Ученики ревнуют друг к другу. Они считают, что скоро придет царство Израильское, хотя и воздвигнутое Богом, но в человеческом величии. Поэтому они и размышляют о том, какую роль будут в нем играть. У Марка это проявляется с еще большей силой: Иисус «пришел в Капернаум; и когда был в доме, спросил их: о чем дорогою вы рассуждали между собой? Они молчали; потому что дорогою рассуждали между собою, кто больше. И, сев, призвал Двенадцать, и сказал им: кто хочет быть первым, будь из всех последним и всем слугою. И, взяв дитя, поставил его посреди них и, обняв его, сказал им: кто примет одного из таких детей во имя Мое, тот принимает Меня; а кто Меня примет, тот не Меня принимает, но Пославшего Меня» (Мк 9.33-37).

В двадцатой же главе Евангелия от Матфея говорится: «Тогда приступила к Нему мать сыновей Зеве-деевых с сыновьями своими, кланяясь и чего-то прося у Него. Он сказал ей: чего ты хочешь? Она говорит Ему: скажи, чтобы сии два сына мои сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоем... Услышав сие, прочие десять учеников вознегодовали на двух братьев. Иисус же, подозвав их, сказал: вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими: но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом; так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но что-i бы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (20-28).

Ученики сознают свою личную ценность и хотят услышать, будет ли она оценена по достоинству. Хотят знать, будет ли учтено, что этот пришел к Иисусу раньше того, что один особо прилежен, а другой уважаем в своем селе. Вмешиваются еще и другие - родственники. Мать сыновей Зеведеевых хочет выйти на первый план, и то, что мы тут видим, представляет собой настоящую попытку захватить позиции с наскока, вызывающую естественное возмущение оттесненных. Из всей этой сутолоки всплывает вопрос: «Кто больший в Царстве Небесном?» Это означает, в первую очередь, что Учитель должен сказать, какими мерками определяются ранг учеников и их притязания. Но за этим весьма земным желанием скрывается другое, более значительное: узнать, какие вообще порядки в том новом, что должно прийти? Иисус дает предельно образный ответ: ставит перед вопрошающими ребенка. Марк рисует эту картину точными штрихами: Иисус подзывает ребенка - садится - ученики окружают Его - Он обнимает ребенка, ставит его посреди всей группы и, показывая на него, говорит: вы, взрослые, настаивающие на своей правоте, преследующие свои цели, — вот где мерило! Оно противоположно вам. Противоположно вашим взглядам и вашему поведению... Так опрокидываются у них на глазах их ценности. В Царстве Божием будет не так, как в мире, где есть господа и иерархии, есть слуги, дельцы, ловкачи, пройдохи и растяпы, недотепы, простаки, а потому есть преуспевающие и неудачники. Все будет перевернуто, о чем и свидетельствуют ликующие слова Иисуса после возвращения посланных учеников: «Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам. Ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение» (Мф 11.25-26). И как впоследствии говорит Павел: «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых; и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное» (1 Кор 1.27).

В ребенке жизнь начинается заново, в противоположность тем, кто уже пришел в мир и устроился в нем. Ребенок меняет всю систему оценок, обращая их против мира. Поэтому у взрослых под естественной нежностью нередко скрывается затаенное, подчас неосознанное раздражение против ребенка. Потому этот образ и действует так сильно. Он не только стоит у нас перед глазами, но и затрагивает наши самые живые чувства. В истории христианского благовество-вания слово о детскости сыграло большую роль. Он был объявлен мерой христианской жизни, и притом с полным правом. Но мы не можем закрывать глаза на то, что таким образом в христианское мировоззрение проникло и нечто дурное, нечто расслабленное и незрелое, некая скверная зависимость. Что же имеет в виду Господь, придавая ребенку такое значение? Если мы правильно понимаем тексты, то в них выражены три различные мысли.

Одна из них заключена во фразе: «Кто примет одно из таких детей во имя Мое, тот принимает Меня».

«Принять» - значит открыться чему-либо, уделить ему место и придать значение. Следуя невольному побуждению, человек принимает то, что оправдывает себя - ведет к успеху, приносит пользу, представляется важным. Для ребенка все это невозможно. У него нет еще никаких достижений. Ему нечем похвастаться. Ведь он представляет собой начало, с ним связаны пока одни надежды. Ребенок не может принудить взрослых принимать его всерьез: ведь «он еще маленький». Настоящие люди - это большие; ребенок еще не считается полноценным. Это встречается не только у людей рассудочных или эгоистических, но и у любящих, заботливых, талантливых воспитателей; у них оно нередко проступает даже особенно отчетливо, выражаясь в опеке. В отношение взрослых к ребенку оно вносит небрежность, благосклонную или неблагосклонную, ощутимую во всем, вплоть до неестественного и наигранного тона, в котором считают нужным разговаривать с юным существом. И тут Иисус говорит: вы не принимаете ребенка потому, что он не может заставить признать себя. Он имеет для вас слишком мало значения. Так слушайте же: где есть то, что само не может утвердить себя, там - Я! Божественное рыцарство встает рядом с беззащитным и заявляет: «Я вступаюсь за него!»

Теперь ребенок обретает совсем новое значение. Он изымается из оценки по родству, согласно которой в нем видят только будущую жизнь; из оценки экономической, измеряющей все пользой и успехом; из оценки непосредственным чувством, которое ощущает его как продолжение собственного существования, но вместе с тем и как противоречие ему, как подтверждение и критику в одно и то же время, как невольно любимую новую жизнь, вышедшую из своей собственной, и вместе с тем как конкурента в существовании, который победит, потому что будущее за ним. Всю эту странную и сомнительную смесь, которая называется «любовью к ребенку», Иисус преобразует, говоря: ребенок - это христианин в становлении. Я принял ребенка настолько всерьез, что вступился за него Своей кровью. Отсюда его ценность. Знай же, что когда ты встречаешь ребенка, ты встречаешь Меня!

Вторая мысль: «А кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской... Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего небесного».

Ребенок беззащитен. Он не может защищаться от взрослых. Против влияния их ловкости, опыта, более развитого мышления он не может устоять, особенно если взрослый - злой человек, он отравляет его мысли, мешает различать правое и неправое, вносит смятение в незащищенные детские чувства, разрушает стыд и благоговение. Ребенок не может сопротивляться этому. Поэтому Иисус говорит: остерегайтесь! Там, где вы видите всего лишь слабое существо, есть Божественная тайна, нежная и святая. Кто покушается на нее, совершает нечто столь ужасное, что для него было бы лучше, если бы его заранее обезвредили как опасного зверя.

Наш текст - одно из тех немногих мест, где в Писании говорится об ангеле-хранителе, данном Богом человеку для оберегания в нем святыни. Образ ангела-хранителя был искажен, так же, как искажалось с течением времени все великое в Откровении. Ангела превратили в своего рода невидимого гувернера, оберегающего ребенка от того, чтобы он не упал с моста или не был ужален змеей. Из прекрасно-грозного персонажа Писания сделали нечто сентиментальное, а подчас и двусмысленное. В действительности, ангел-самое раннее творение Божие. Его существо наделено сверхъестественной силой. Когда он является человеку, то его первое слово гласит: «Не бойся!» - а это значит, что он сам дает человеку силу вынести его присутствие. Он связан с Богом заботой о святыне в порученном ему человеке, и он хранит ее среди заблуждений, страданий и смерти... И вот Христос говорите если посмеешь затронуть эту святыню в ребенке, то берегись! За ребенком стоит ангел, а он видит Бога. За ребенком открывается Бог. Если ты не остережешься, то прикоснешься к чему-то такому, что непосредственно уводит в Божию сокровенность. Тогда тебе придется иметь дело со страшным противником. Правда, Он молчит. Кажется, что ничего не происходит. Но придет день, когда ты поймешь, что произошло на самом деле, когда Он стал твоим противником. Здесь проявляется святость достоинства безза». щитного.

Наконец, третья и наиболее глубокая мысль: «Говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Здесь дается определенное мерило. Чтобы получить возможность «войти в Царство Небесное», мы должны стать «как дети». Таким образом, детскость есть состояние Царства Небесного.

Как злоупотребляли, однако, этими словами! Сколько сентиментальности, глупости, напыщенности, сколько человеческой и религиозной неполноценности скрывалось за ними! Сколько слабости и приспособленчества оправдывалось ими! Сколько неумения терпеть людей и неумения обращаться со зрелыми личностями! Необходимо, наконец, разобраться, что означают слова Господа о детскости.

Что есть в ребенке такого, чего недостает взрослому человеку и что Иисус мог бы предложить ему в качестве образца? Конечно, речь не идет о «детской прелести». Это было бы лирикой, не имеющей никакого отношения к Иисусу... Может быть, невинность? Но ведь ребенок совсем не невинен. Священное Писание слишком реалистично, чтобы называть ребенка невинным. Оно знает, как обстоит дело с человеком, знает, что зло есть уже в «однодневном ребенке». Ребенок уже несет в себе все дурное. Чаще всего оно еще дремлет в нем, но порою бывает уже очень явным и сильным. Ни один воспитатель, действительно серьезно относящийся к ребенку, не считает его невинным. «Невинное дитя» - это выдумка взрослого, старающегося найти применение сентиментальному чувству своей собственной прежней псевдоневинности. Таким образом, взрослый упивается собой и своей властью над этим трогательным существом.

Что же имеет в виду Иисус? Очевидно, противоположность тому, что - в плохом смысле - представляет собой «взрослый». Этот последний стремится обезопасить себя и становится при этом хитрым и жестоким. Ему страшно, а страх унижает. Ребенок же еще не знает инстинкта самосохранения или, по крайней мере, не ощущает его с такой силой. Он живет со спокойной доверчивостью. Это внутреннее состояние-плод не заслуги, а неведения; тем не менее оно порождает чистое, хоть и неосознанное мужество в восприятии жизни.

У «взрослого» есть цели, соответственно которым он изыскивает средства и применяет их. Он смотрит на вещи с точки зрения их пользы и применимости и этим лишает свободы все. У него есть намерения, а ничто так не меняет существование к худшему, как намерение: оно стесняет поведение и искажает действительность... У ребенка же нет намерений. Впрочем, мы преувеличиваем, конечно, и у него бывают намерения, он хочет того или другого. У него бывает и страх. Вообще у него есть все, что есть у взрослого, так как взрослость начинается уже при первом вздохе. Но если мы слишком глубоко вдадимся в психологию, то разрушим смысл притчи. Нам нужно выделить то, что важно для Иисуса, а поэтому правильным будет сказать, что ребенок пока просто встречается с быти происходить свободно, и вещи могут быть самими собой.

Во «взрослом» много неестественного. Он не оставляет жизнь такой, какова она есть, но обрабатывает ее. Мы называем это культурой. В ней содержатся большие ценности, но за них приходится платить не естественностью и искусственностью. Перегородки возникают повсюду: между человеком и человеком между человеком и вещью; они растут сами собой и приводят к тому, что жизнь перестает быть жизнью сердце больше ничего не говорит сердцу. Повсюду заменители вытесняют реальность. Всюду мы действуем с оглядкой на что-то, а оглядка подрывает силы, делает человека осторожным и лишает его подлинности. Вокруг взрослого накапливается искусственности Ведь то, что называется воспитанием, в значительной степени служит целям включения в этот искусственный мир. «Так не делают» - вот одно из первых педагогических изречений, с которым не в силах бороться чувство, хоть оно и обороняется. Безличная форма «не делают» - состояние самого существования, а кто же может противостоять тому, что действует везде, оставаясь неуловимым? ... Ребенок же еще не искушен. Он еще непосредственность, он - просто он сам. Своей откровенностью он приводит взрослых в замешательство. Он не скрывает своих чувств и считается поэтому невоспитанным. Воспитанность в значительной мере заключается не в том, чтобы быть любящим, чутким, бескорыстным, а в том, чтобы скрывать собственные чувства; потому в речах и поведении взрослых много фальши и лжи. В противовес этому ребенок прост и искренен. В этом также нет никакой заслуги. Он просто еще не ощущает тех сдерживающих сил, которые мешают взрослым быть самими собой. Его истинность не прошла через испытание, но она налицо и являет собой живой укор.

«Взрослый» все время занят собой. Он размышляет о себе, испытывает и исследует себя, вырабатывает определенную позицию. В этом выражается серьезность существования, сознательность и ответственность, но вместе с тем жизнь на этом ломается. Перед глазами и сознанием взрослого стоит он сам, и это закрывает ему путь к вещам, к другому человеку, к миру... Ребенок не занимается умозрительными построениями. Его движения направлены прочь от него - к сущему. Он открыт. Он правильно держится и правильно видит, но не отдает себе в этом отчета, так как не предается размышлениям о себе самом. Позже, постепенно, происходит переориентация, и открытость сменяется замкнутостью рефлексии и самоутверждения.

В поведении ребенка коренится и его смирение, то, что он, по слову Господню, не вменяет себя во многое. Он не выдвигает вперед свое «я». Его сознание заполнено вещами, происшествиями, людьми, а не своей личностью. Благодаря этому в его мире может открываться самое существенное, то, что есть и что заслуживает внимания. Мир взрослых полон несущественного, символов и заменителей, средств и средств к средствам, мнимых ценностей и пустяков, воспринимаемых с горькой серьезностью; мир ребенка составляют сами вещи, поэтому его и не отталкивает от себя существенное. Удивляют и тревожат его, в сущности, только исходящие от взрослых жесткость и узость.

Скажем еще раз: все это верно только до некоторой степени. Отбросив романтику детской невинности, мы не намерены впадать в другую романтику. Тем не менее существует нечто, что в общем и целом отличает ребенка от взрослого, и, очевидно, именно эта здесь и важно. Ввиду отсутствия в ребенке искусствен, ности, преднамеренности, тревог самоутверждения и замкнутости, он восприимчив для великого переворота существования, который возвещается Христом как «Царство Божие». Но рассудок возражает, что так быть не может. Его осторожность предвидит возможные последствия. Его самосознание восстает против этого. В своей закостенелости он упорно держится за свое. Он погряз в своем искусственном мире, боится потрясений и поэтому далек от понимания. Его глаза не видят, уши не слышат, сердце не внемлет, что и повторяет все время Иисус. Он - «слишком взрослый».

Иудейский народ, фарисеи и книжники, священники и первосвященники - какие все они «взрослые»! Стоит взглянуть в их сторону, как сразу же сталкиваешься с с ожесточенностью и извращенностью, со всем наследием греха. Как они стары! На полтора тысячелетия назад, к Аврааму, восходит их память, - такое историческое сознание есть только у немногих народов. Им свойственна мудрость, как Божий дар и как порождение долгого человеческого опыта, а также знания, ум, корректность. Они исследуют, взвешивают, анализируют, обдумывают, а когда Обетованный приходит, когда пророчество исполняется и многовековая история подходит к осуществлению своего конечного смысла, они держатся за отжившее, цепляются за свои человеческие обычаи, прикрываются сводом законов; они хитры, жестоки, слепы, и великий час истекает. Посланный Богом Мессия должен умереть из-за тех, кто хранит Божий закон. Из Его крови, из Его Святого Духа рождается юное христианство, тогда как иудейство остается завороженным ожиданием Того, Кто уже пришел...

Ребенок юн. Ему свойственна непредубежденность взгляда и сердца. Когда появляется нечто новое, великое и раскрепощающее, он видит его, идет к нему, вступает в него. Эта простота, это «природное христианство» и есть та детскость, о которой говорит притча. Таким образом, Иисус имеет в виду не что-то сентиментальное и трогательное, не милую беззащитность и нежную привязчивость, а простоту и открытость взгляда, способность чувствовать самое главное и принимать его без задних мыслей.

В сущности, детскость означает то же самое, что способность веровать, - взгляд на мир, при котором вера естественна и то, что исходит от Бога, не встречает противодействия.

Иначе говоря, это - нечто свято-великое; и ясно, что с этого надо начинать. Детскость надо обретать вновь. Не зря в нашем тексте говорится: «Если не обратитесь и не будете как дети...» Стать детьми - значит преодолеть «взрослость», обратиться и перестроиться до самого основания, а это процесс длительный.

Детскость, которую имеет в виду Иисус, означает соотнесенность с Божиим отцовством. Ведь у ребенка все связано с отцом и матерью. Все доходит до него через них. Они всюду. Они - источник, мерило и порядок. У взрослого «отец и мать» исчезают. Со всех сторон его окружает лишенный внутренних связей, враждебный, безразличный мир. Отец и мать ушли, и все перестало быть родным. Для ребенка же, везде и всюду, есть Некто отеческий: Отец Небесный. Конечно, Он должен быть не повторением земного отца, увеличенным сверх натурального размера, но действительно «Богом и Отцом Иисуса Христа» (1 Кор 1.3), Тем, Который выступает из Его слов и призывает вместе с Ним заботиться о свершении Его воли.

Дух детскости видит Отца Небесного во всем, что ему встречается. Но чтобы осуществить это, необходимо переработать то, что происходит в жизни, простое стечение обстоятельств превратить в мудрость случайность - в любовь. Трудно осуществить это по-настоящему. Это - «победа, победившая мир» (1 Ин 5.4). Стать ребенком, как это понимает Христос, -то же самое, что достигнуть христианской зрелости.